Много что пытались с ней, родимой, потом еще сделать. И огурцы в ней солили, и рыбу коптили, склады разные устраивали. Но даже тогда она еще стояла. А рушиться стала, когда затоплять тут надумали все. Тридцать лет уже суетятся. Разору, горя людям принесли столько, что не счесть. Взрывать хотели… Да зашевелился народ, и отступились…
Замолчали. Когда-то в этом храме, в красоте неземной этой кипела жизнь, купались помыслы людские, очищались души, умиротворялись страсти. Сегодня же зияет он черными глазницами пустых окон и дверных проемов, свищет в нем жуткий ветер, и пугает он всяк сюда входящего, неожиданно выскочившим с диким визгом бездомным псом.
Лишь редкая старушка проберется через горы мусора, озираясь по сторонам, в надежде найти образ какой. Не найдя куда, перекрестится наугад, смахнет набежавшую слезу. Уходя, заботливо притворит висящую на одной петле дверь, которая через минуту вновь с грохотом отворится шальным ветром. Да что с нее взять, со старой, немощная она… Вот и стоял тогда я там с такими думами — не раз, не два, не десять…
Подойдешь — отойдешь. Подойдешь — отойдешь. Думаю, если уж на то пошло, я-то ведь с окраины, а где же они, коренные-то, которые рядом жили? Выводы были неутешительные. Браться, значит, браться. Если возьмешься и отступишься, потом век себе не простишь, от себя не скроешься
Нужен был руководитель фонда, человек, вхожий в правительственные круги, хорошо знакомый со строительством. К тому же, хотелось, чтобы это был наш земляк. И такой человек нашелся: Чумаков Рудольф Иванович, сын знаменитого нашего учителя — Ивана Никитича Чумакова. Родился он в Березовке, прямо возле церкви. Школу хорошо закончил, затем — Самарский строительный институт. Долгие годы работал на возведении нефтехимических объектов республики, лауреат многих премий, имеет награды.
21 октября 1993 года после предварительной подготовки в гостеприимном доме предпринимателя Фариса Мухлисовича Зубаирова собралось около сорока человек — учредителей фонда. Услышав о собрании, пришли туда и местные жители. Разъяснили всем цель нашего собрания. Кто хотел — выступал, завели подписной лист, и каждый проставил там свою подпись и сумму предполагаемого взноса. Неожиданно для всех единственным, кто был против, оказалось Министерство культуры РБ, в формальном ведении которого как памятник культуры находился Никольский храм. Против оно будет и в 1994, и в 1995 годах. И только в 1996 году работники Министерства наконец-то возьмутся за конкретное дело: покроют крышу на трапезной.
О наших добрых задумках станет вскоре известно в самых высоких кабинетах власти, и они получат там одобрение и поддержку. С первых же дней за ходом дел постоянно следил и помогал нам Президент республики М. Г. Рахимов..
Поздней осенью 1993 года я попросил двух своих парней в свободное от вахты время сделать укупорку храмовой части они дней за десять окна, двери закрыли, крыльцо сделали, рамы вставили временные.. Так мы начали. Зимой каждый из нас, организаторов, много где побывал по вопросам реставрации.
* * *
Зима 1994 года была непростая. Резкое падение производства, неплатежи, невыплаты заработной платы. Грех, конечно, судить тех, кто за зиму ту вышел из состава Фонда, отказался от своих обязательств, таких было большинство. Для многих из них главным стал вопрос о выживании. Остались немногие: Кармановская ГРЭС, домостроительный комбинат, лесхозы березовские, СМУ НГДУ, несколько предпринимателей… Президент республики М. Г. Рахимов откликнулся на наши предложения. Именным Указом создал историко-культурный центр, выделил для начала пять миллионов рублей.
Не раз я встречался с отцом Алексеем, в беседах с ним постигал азы религиозные. Много, много времени провел он со мной, терпеливо разъясняя, как первокласснику, основы религиозной философии. И надумали мы тогда в беседах, как в старину, провести большой праздник Николы Вешнего. Это было очень смело — в разрушенном-то селе, в разрушенном-то храме. Но прежде надо было хорошо поработать. И немало поработать. Как-то исподволь пришло решение очистить храм от мусора. В душе у всех это воспринималось гораздо многозначнее, как очищение от скверны, десятилетиями копившейся тут. Задача была не из легких, особенно в трапезной, где рухнувшая кровля и своды образовали толстый (до 2-х метров) слежавшийся пласт битого кирпича, штукатурки, железа, бревен.
Весна выдалась ветреной, студеной. Редко кто в это время бывает на Каме. Неуютно стало здесь, но звала душа. И вот в это стылое, ветреное безвременье к храму потянулась редкая цепочка из людей, одетых в фуфайки, с лопатами и ведрами. Нечаянные прохожие дивились: «Сдурели, что ли, бабки? Кто же в это время картошку садит?» Они пришли к храму и без лишних разговоров сосредоточенно стали разбирать и выносить из храма рухнувшие когда-то своды. Штыки лопат, упираясь, скользили, срывались, в ход шли руки. А расчистить предстояло горы в сотни, тысячи тонн. Младшей из них было пятьдесят восемь. Старшие называли ее Тонькой, как в детстве, а друг друга по имени, ласково — Валюша, Алечка… Когда в конце дня, закончив уж адову работу — без отдыха и разгиба, прикинули сделанное, то поняли — не осилить. Многие из них не пришли в следующий раз. Но пришли другие. Потом пришли снова те, а потом и все вместе. После этого они всегда будут там…
