« – Прощай, — сказал Лис. – Вот мой секрет, он очень прост, зорко лишь одно сердце. Самого главного глазами не увидишь… Ты не забывай, ты навсегда в ответе за всех, кого приручил…
Антуан де Сент-Экзюпери. «Маленький принц»
С некоторых пор он жил навязчивой мечтой-идеей: написать рассказ со счастливым концом.
Может, таким образом, не признаваясь себе в том, он надеялся, по принципу обратной мистической связи, хоть в мистику не очень-то верил, на прощанье заполучить от жизни хоть немного счастья, хотя понимал, что он его не заслужил.
Но так как сюжеты своих рассказов и повестей он всегда почему-то, может, из-за отсутствия таланта художественного воображения, брал из собственной жизни, с рассказами или даже всего с одним рассказом со счастливым концом у него ничего не получалось. «Не любите вы своего читателя. Людям и так нелегко живется, а вы совсем их к земле клоните…», — не раз он слышал упрек на редких читательских встречах, которые, может, как раз по этой причине, в отличие от большинства писателей, по возможности избегал. А однажды одна женщина бросила ему эти слова в глаза, словно горсть песку, с такой болью, ему показалось даже, с такой ненавистью, что он не просто опешил, а несколько дней перед ним близко стояли ее узко сведенные если не в ненависти, то в явной неприязни глаза…
Недавно ему приснился странный сон. Какое-то большое собрание народа: то ли театр, то ли какая конференция или даже съезд. А он посреди этого народа ходит-бродит почему-то голый, прикрываясь то ли книгой, то ли журналом. Спешил скрыться в ближайшую дверь, а там еще больше народа. И, разумеется, все на него смотрят. Одни делают вид, что не замечают его наготы, отводят глаза. Другие откровенно пялятся на него, показывают пальцем, здороваются. Но никто не пытается его задержать или как-то помочь в сложившейся ситуации. А он не знает, почему он голый и не знает, где его одежда. И все куда-то пробирается, стесняясь своей наготы…
Проснулся среди ночи, потом долго не мог уснуть, пытаясь осмыслить сон, и в конце концов решил, что сон своего рода символический. Да, всю свою непутевую жизнь он рассовал по рассказам, повестям, каждый раз догола обнажая душу, не оставляя никакой тайны о себе, и жил теперь с ощущением словно голый: все о нем все знают и, в большей степени чем он, испытывают неловкость от этого. По этой причине с некоторых пор он старался не дарить свои книги знакомым, и тем более близким людям, чтобы не ставить их в неловкое положение, потому как в очередной раз будет перед ними словно голый, если, конечно, они книгу прочтут.
И вдруг…
И вдруг счастье вроде бы улыбнулось ему. Неожиданно, сначала тихо, застенчиво, что почти не верилось в него, но постепенно, словно теплым облаком, охватывая его всего, что он, вопреки всему, в него поверил, хотя в то же время оно было так призрачно.
И однажды ночью томительно подумалось: неужели у него будет рассказ со счастливым концом?! Но он тут же торопливо, чтобы не спугнуть, отогнал эту мысль.
Но в то же время его не покидало чувство, что он на каком-то чужом пиру играет какую-то чужую роль, вот-вот обман раскроется, и его выгонят с этого праздника чужого счастья. Но дни шли за днями, и он постепенно начинал верить, что на его «закат печальный мелькнет любовь улыбкою прощальной».
Все началось теперь уже восемь лет назад. Впрочем, гораздо раньше…
А восемь лет назад они шли тихой одноэтажной старинной улочкой, чтобы после редкого и короткого свидания расстаться на углу. Каждый торопился, и в то же время не торопился, в свой неуютный «домой»: она была, как говорила ему, в разводе, было ли это на самом деле так, он не знал, его семейная жизнь, как и жизнь вообще, внешне была благополучной, кому-то, может, даже казалась счастливой, кто-то, может, даже завидовал ему, но на самом деле ни то, ни другое не сложилось, и винить в этом кроме себя самого было некого, хотя чувствовал он подспудно, что во всех несуразных или даже не праведных поступках его вела какая-то упорная, может быть, даже внешняя сила, а другая, добрая, сила по какой-то причине не могла противостоять ей. И он не мог понять цели этой внешней или внутренней силы. Чтобы, может, потом, может, перед самым концом, он вдруг – запоздало! а зачем это нужно, раз запоздало?! – осознав всю глубину и тяжесть своего греха, и вконец распрощавшись с последней гордыней, и упав на колени, и застонав от нестерпимой душевной боли, понял самое главное? Но зачем это понимание истины в конце жизни: если только для жизни иной? Может быть, как раз это доказательство существования другой жизни, в которую мы страстно хотим верить и в то же время не верим. И эта внешняя сила не то, чтобы тащила его, вопреки ему, но помогала сторговаться с совестью, как бы подталкивала его на поступки, или, наоборот, на не поступки, о которых потом не только горько и стыдно было вспоминать и, самое страшное, что уже ничего не поправить, но за которые нужно было платить всей — и не только своей! — оставшейся жизнью. Он только не понимал: зачем ей, этой существующей или не существующей силе, на которую он пытался свались свою вину, это надо было? Чтобы, будучи виноватым в результате этих поступков перед самыми близкими людьми, перед Богом, перед собой, он острее чувствовал жизнь и, как писатель, смог передать эту остроту другим, предостеречь их от подобных поступков? Но почему эта внешняя сила для этой цели избрала именно его и почему Бог не вразумил его, неразумного, или не предостерег от этих поступков или не поступков? Да, человеку в отличие от животного, живущего по инстинкту, как по раз и навсегда заданному шаблону, и потому никогда не ошибающегося в своих поступках, дана свобода воли, но разве виноват человек, в данном случае он, в том, что с детства по чужой воле был оторван от Бога?! Почему в борьбе за него первоначально победил не Бог, а та неведомая ему и недобрая сила, а Бог только в последний момент, когда уже было поздно, раскрыл ему глаза на прожитую жизнь, чтобы он мучился до последних дней своих, чувствуя великую и не поправимую вину? Он понимал, что в то же время, что никакой внешней силы не существует, что это хитрый самообман, попытка свалить свою вину на кого-нибудь другого. Он знал, что во всем виноват сам и только сам и что, может, так самообманываясь, сваливая хотя бы часть своей вины на какую-то существующую или не существующую внешнюю силу, легче жить-доживать… Но почему же все-таки Бог вовремя не вразумил его?…
