Он промолчал.
— Тебе огромное спасибо за помощь! Завтра последнее занятие на курсах французского языка. – Она поцеловала его в щеку. — Может быть, что больше не увидимся.
— Так что: ты выходишь замуж или уезжаешь во Францию?
— Пока на распутье, сама не знаю… — засмеялась она.
— Может быть, ты возвращаешься к мужу?
— Он неоднократно просил вернуться. Время от времени матери звонит. Пытается меня поймать по телефону. Но я к нему никогда не вернусь. Есть вещи, которые не прощают никогда… Еще раз спасибо тебе за деньги! И не только за деньги! Я за многое тебе благодарна. На самом деле.
— Можно тебя поцеловать? – попытался он ее обнять.
— Только в щеку, — засмеялась она…
Больше она не появлялась, и он не знал, вышла ли она замуж здесь в России или уехала во Францию, впрочем, в ее отъезд во Францию он почему-то по-прежнему не очень-то верил, ему казалось, что насчет Франции она придумала, может, для того, чтобы его испытать. Несколько раз он порывался ей позвонить, впрочем, один раз даже позвонил, но в музыкальной школе ответили, что она у них больше не работает, уехала или не уехала, не знают, а записную книжку с телефоном ее родителей он потерял. Тем все и закончилось. Иногда с грустью ее вспоминал, после очередной ссоры с женой или в приступе холодного одиночества.
И вот через много лет после их последней встречи-расставания поздней осенью он в редакции между бесконечными телефонными звонками услышал в телефонной трубке:
— Здравствуй!
— Здравствуй! — Он сразу узнал ее низкий и мягкий, почти шепот, голос.
— Как твои дела?
— Ты где? – вместо ответа спросил он.
— Во Франции. В Лионе… Стою в телефонной будке на углу улиц, сумерки, холодный дождь с ветром, осыпаются последние листья… — Голос ее был печален, он представил ее в телефонной будке посреди ненастного холодного осеннего дождя в чужом городе, в чужой стране.
— Я очень рад твоему звонку, — сказал он. Он на самом деле был очень рад ее звонку, даже сам не ожидал, в какой степени был рад
— У тебя все хорошо? – спросила она.
— Относительно, — выдавил он из себя. Ему не хотелось говорить, что уже неделю он жил в другом измерении, потому что неделю назад жене поставили страшный диагноз, и впереди у них была тяжелая, скорее всего безнадежная операция. — А у тебя? – скорее ушел он от дальнейших вопросов.
— Да, все нормально…
— Я рад за тебя…
— У тебя на самом деле все хорошо? Ты не обманываешь меня?
— Нет, — с трудом выдавил он.
— Тогда прости, что побеспокоила, напомнила о себе… Просто неделю назад ты приснился мне. И сон был какой-то нехороший. Мутный поток, река вышла из берегов, несет обломки домов, деревья, а ты плывешь среди всего этого, пытаешься выплыть, гребешь из последних сил, но не можешь справиться с течением, тебя относит все дальше, я пытаюсь кричать, но голоса своего не слышу, и никто меня не слышит, И тут проснулась. Я хотела сразу тебе позвонить, но сразу не решилась… У тебя на самом деле все благополучно?
— На самом деле…
Этот звонок, несмотря на свалившуюся на него беду, долго не выходил из головы. Он чувствовал себя виноватым перед ней. Раз она позвонила ему, значит, в России ей больше некому звонить.
Но потом опять постепенно все забылось. Однажды оказавшись в Париже, порывался ей позвонить, но вспомнил, что у него нет ее телефона, да и какой смысл: от Парижа до Лиона почти тысячу верст. Да и вообще: какой смысл…
Потом было много чего, отчего все хотелось забыть. Тянущаяся два года неизлечимая, — он знал, а жена не знала об этом, — болезнь, затем смерть жены. Ее страдания были столь мучительны, что порой он испытывал страшное желание: скорее бы умерла, наконец перестала бы мучиться. И наступившая после ее смерти вместе с чувством великой вины перед ней страшная пустота. Впрочем, пустота наступила задолго до смерти и даже болезни жены. Задолго до этого однажды он вдруг обнаружил, что потерял смысл жизни. Произошло это не то чтобы неожиданно, какое-то время ему удавалось отгонять это страшное чувство, но в одну из бессонных ночей мертвенящая душу пустота вдруг так схватила за горло, он вдруг понял, что жизнь по большому счету закончилась, до этого все казалось, что главное в ней, в том числе, может, и любовь, все еще впереди, а тут вдруг понял, что по большому счету и даже не по самому большому, она уже закончилась, что осталось лишь кислое доживание. Мало того: вся прежняя жизнь представилась ему если не бессмысленной, то полной горьких и непоправимых ошибок, и если говорить о каких-то сколько-нибудь греющих душу итогах, то итог это был печален, он пришел к горькому выводу, который до этого в какой-то мере удавалось скрывать от себя, что он всю жизнь свою шел на ложные огни, а главное – никого после себя не оставил, и нет ему прощения ни перед женой, ни перед Всевышним и даже перед самим собой.
