— Да что ты?! — искренне огорчился Журавлев.
Тем временем Калинина поджимало все больше — первоначальная надежда, что покрутит-покрутит да пройдет, катастрофически быстро тухла. Калинин лихорадочно вспоминал, где находится ближайший туалет, и — как назло! — не мог вспомнить. Да еще нужно было деликатно и поскорее отделаться от Журавлева.
Но, оказывается, для того не осталось не замеченным состояние Калинина.
— Что, с тобой плохо? — забеспокоился он.
— Прижало что-то, — виновато признался Калинин. — И туалета поблизости нет. Пока лечили сердце, проклятой химией развинтили желудок. Ты уж извини, я побегу. Такое дело…
Журавлев озабоченно покрутил головой.
— Да вон в том доме есть туалет, — вспомнив, обрадовался он.
— Тот-то я знаю, — безнадежно отмахнулся Калинин. — Но туда не пробьешься — вахтер, как цербер. — Как-то, еще до больницы, Калинину посчастливилось там побывать, и от воспоминания этого посещения слабость подступила к сердцу.
— А больше тут, кажется, нигде нет, — огорченно протянул Журавлев.
— Ладно, я побегу…
— Подожди… — Журавлев старательно вспоминал. — Пошли сюда, пробьемся, — решительно потащил он Калинина в знакомый двор.
— Да брось, не беспокойся, — пытался сопротивляться Калинин, но Журавлев не слушал его, решительно шел впереди, и Калинину ничего не оставалось, как послушно тащиться сзади. Они вошли под арку. Калинин заглянул в окошко, вахтер был на месте.
— Да я уже не хочу, — попытался Калинин соврать. — Сейчас с цепи сорвется. — Ему было не то чтобы страшно, но, как всякий интеллигентный человек, он хуже всего в жизни переносил хамство.
Но Журавлев уже не слушал его.
— Давай-давай! — толкнул он Калинина в спину, и тот, на всякий случай вобрав голову в плечи, бросился, как в амбразуру, в низкий коридор, ведущий мимо вахтера.
Всего с полсекунды потребовалось бабе в униформе, чтобы прийти в себя.
— Куда? — заорала она, вылетая из своей конуры.
Но Калинин с Журавлевым уже захлопнули за собой заветные двери.
Баба в униформе не решалась да и не могла сюда ворваться, но цветисто крыла их снаружи, и Калинин уже десять раз пожалел, что поддался на эту авантюру. Он с тоской думал, как они будут выходить из окружения, пробиваться к своим.
В дыру в двери, как будто специально проделанную для этого случая каким-то ангелом-хранителем, он видел, что баба в униформе ждала своего. На какое-то время она вышла, и Калинин было обрадовался, но она тут же вернулась со шваброй. Проклиная себя и Журавлева, Калинин на всякий случай нащупал в кармане упаковку с валидолом.
Но Журавлев, видимо, понимал состояние Калинина. Потому что, как только Калинин зашевелился в своей будке — сиди не сиди, а выходить рано или поздно все равно придется, — Журавлев прервал его мрачные мысли глухим шепотом через фанерную, в автографах стенку:
— Подожди! Я первым пойду.
Калинин в душе оценил эту жертву. Он теперь в самом деле пожалел, что они не сошлись с ним тогда…
Журавлев щелкнул запором. Калинин на всякий случай зажмурился.
Но Журавлев вышел из своей будки неожиданно важно, степенно, с начальственным видом. Баба в зеленой униформе уже была готова огреть его шваброй, но он опередил ее.
— Так, чей это туалет? — заглядывая в какую-то бумажку, густым басом спросил Журавлев, — Типографии номер пять?
— С…ют тут всякие, а потом выгребай! — заорала баба в униформе, но, скорее, уже только по инерции.
— Я не ошибся, это туалет типографии номер пять? — строго переспросил Журавлев, словно не слыша ее тирады.
— Да-а, — растерялась баба.
— Должен сказать, а вы молодцы. Туалет в порядке. Похвально, похвально. Вон в Институте искусств я был — там придется наказывать. Пальцем на стенах пишут. А у вас в порядке…
Баба в униформе так и остолбенела с открытым ртом. Что-то наподобие улыбки застыло на ее лице. А Журавлев продолжал:
— Общественный смотритель туалетов Журавлев, — представился он и вытащил из кармана какую-то книжицу. Но она не стала читать, сразу поверила. Да и нельзя было не поверить — такой представительный вид был у Журавлева. — Вы молодцы, молодцы. Так и передайте своему начальству. Против вас мы никаких мер принимать не будем. Может, даже и отметим в поощрении… Скажите, товарищ, хороший ведь туалет?— вывел он Калинина из оцепенения и глазами показал на дверь: «Выметайся, мол!» — что тот не замедлил сделать, чуть не срываясь на бег.
— Стараемся, стараемся. — У бедной бабы даже пот выступил на лбу.
— Ну, всего вам хорошего! — И Журавлев вслед за Калининым неторопливо и вальяжно вышел на улицу.
Вышли из-под арки. Калинин с минуту молчал, ошарашенный, а потом начал нервно хохотать.
— Учись жить, — покровительственно похлопал его по плечу Журавлев. — Ты бы как поступил? Возмутился. Наорал бы на бедную бабу, себе бы на целый день взвинтил нервы и ей, что она потом кому-нибудь голову проломила бы. А то, гляди, и в газету принялся бы писать — под псевдонимом. Вас хлебом не корми, дай только в газету написать. А потом каждый бы еще семье концерт устроил. А так, видишь, все остались довольны. Ее тоже можно понять. Она разве виновата, что туалетов по городу раз-два, и обчелся. На самом деле: почему она должна за всеми выгружать? И никто ей спасибо не скажет — только наорет. Она при должности. Потом, она не виновата, что ты умнее ее. Легче любить все человечество, чем одного человека, а ты вот ее полюби.
