Повесть «У перевала»

Почти ни на ком не было теплой одежды, не было ее и в рюкзаках, за исключением немногих, но и те в спешке не успели надеть ее, и всех бил холод. Только Чернов, Петренко и Ряженцев да еще кое-кто были одеты как следует.

— Собирайте сучья! — кричал Саша. — Нужно как можно скорее развести костер.

Но никто за сучьями не шел.

— Скорее сучьев! — Саша торопливо наломал с облепленных снегом деревьев нижних тонких сухих веточек, разгреб в снегу площадку. — Рэм Иванович, да что же вы?! — в сердцах крикнул он. — Нам еще нужно вернуться за отставшими, за Лужанским.

— Да, да, конечно! Ребята, давайте собирать сучья, хворост… — Чернов аккуратно повесил рюкзак на сук и пошел в лес.

Саша лихорадочно зажигал спичку за спичкой, они не зажигались — беспечно брошенные в карман рюкзака, они отсырели.

— Ребята, дайте кто-нибудь спички! Да скорее же!

Но спичек ни у кого не было, наконец они нашлись у курящего Сердюка.

Ветер и снег гасили крошечное пламя, не слушались замерзшие руки, да и сучья были недостаточно сухими, тем не менее Саше и подошедшему с охапкой хорошего сушняка Чернову удалось развести костер. Но принесенного хвороста было мало, он катастрофически убывал.

— Ребята, у кого топор? — спросил Саша.

Но оказалось, что топоры тоже были брошены на склоне, лишь у Балушко каким-то чудом сохранился так называемый туристский топорик — пообрубать бы им руки человеку, придумавшему его: даже если бы кто-нибудь вдруг задался фантастической целью — изобрести топор, который ни в коей мере не отвечал бы своему назначению, то есть топор, которым нельзя было бы рубить, то и он, наверное, не достиг бы подобного результата. Саша и раньше замечал, что все, что связано с прилагательным «туристский», делается не то чтобы не всерьез, а даже по принципу, чтобы эти вещи нельзя было использовать по прямому назначению: если туристский рюкзак, то туда ничего, кроме кулька конфет, не положишь; если туристская палатка — то весит полтонны и иначе как на грузовике ее в поход не повезешь, если туристский нож, то к нему непременно присобачена ложка, которой нельзя есть, и вилка, которую ни во что не воткнешь, а уж сам нож, разумеется, ничего, кроме масла, не режет, так как сделан чуть ли не из консервной жести…

— Ребята! Все за хворостом! — взывал Саша к плотно сгрудившимся вокруг нежаркого костра и бьющимся в ознобе людям. — В этом наше спасение.

Но за хворостом никто не шел. Все молча грудились вокруг огня, всем около него места не хватало, и каждый старался протиснуться вперед.

— Ребята, но вы же для себя…

За дровами пошел только Чернов. Потом за ним неохотно потянулся Ряженцев и кто-то из Рустиков и Валер.

— Рэм Иванович, я вас прошу, — кинулся к вернувшемуся с хворостом Чернову Саша, — присмотрите за костром, организуйте еще дрова, они вас послушаются, а я с кем-нибудь вернусь на склон за остальными.

— Хорошо, Саша, — согласился Чернов.

— Сделайте большой костер, пока я хожу… Кто пойдет со мной?

Все молчали.

— Петренко!.. Сердюк!.. — с надеждой сказал Саша.

И Петренко и Сердюк молчали, словно и не слышали.

— Сердюк?!

— Что заладил: Сердюк, Сердюк?! Я не пойду…

— Виктор Семенович?! — с надеждой повернулся Саша к Ряженцеву.

— У меня радикулит, сам знаешь… Я уже ходил…

— Заречный?.. Пойдем!.. Но ведь там же ваш друг, Лужанский! Вы же сами ему обещали, что вернетесь?

— Подожди немного… Дай прийти в себя… — наконец отозвался Заречный. — А потом пойдем…

— Займитесь тогда хворостом, — не стал настаивать Саша, он чуть не плакал. — Вернусь, и пойдем за Лужанским.

По уже глубокому снегу он полез наверх. Мешал кустарник. Саша то и дело съезжал назад. Он понимал, что не надо суетиться. Так только быстрее уходят силы, надо остановиться и все обдумать, чтобы принять единственно правильное решение. Но думать было некогда — приближалась ночь, к тому же он понимал, что теперь думать уже поздно, беда уже случилась, и он уже не в силах руководить обстоятельствами; единственно правильное решение надо было принимать там, наверху, а теперь уже было поздно. Теперь хоть как-то уменьшить степень беды, и он в отчаянии в слепящей белой мгле метался по склону. Но все было напрасно: склон был пуст, а все следы давно были заметены. Он боялся, что внизу, у костра, у него тоже неладно, но внизу, у костра, был Чернов, и это Сашу успокаивало, но не настолько, чтобы быть уверенным до конца. Сашу потрясло, что Чернов, опытный турист, бывавший в разных передрягах, в которого он так безраздельно поверил и потому расслабился в походе и, может быть, потому оказался таким не подготовленным к неожиданной беде, вдруг ушел от ответственности, да какой ответственности — от элементарного совета — и в самую критическую минуту! Это никак не укладывалось в голове…