Повесть «У перевала»

— Мы этим уже занимаемся, — холодно ответил следователь. — Да, инструкторы не имели квалификации, с директора турбазы мы тоже спросим, строго спросим. Но сейчас речь о вас, и прошу не уходить в сторону. Тем более что вы сами ко мне пришли.

— Да, я хотел сообщить о преступной халатности, процветающей на базе, неподготовленности инструкторов, об отсутствии элементарных карт, чтобы все это не повторилось в будущем, а вы, чувствую, хотите из меня сделать преступника.

— Никто из вас преступника пока не делает, — на сей раз усмехнулся следователь, — Даже скажу, что вы, пожалуй, пройдете по делу только как потерпевший. Хотя, согласитесь, можно ли вас считать потерпевшим? Поведи вы себя в этой ситуации иначе, может быть, даже скорее всего — я, например, абсолютно уверен в этом, — беды не случилось бы. Или по крайней мере ее размеры были бы не такими. Вон на соседнем маршруте. У них погодные условия были нисколько не лучше, если даже не хуже. А все живы и здоровы. И инструктором у них была такая же девятнадцатилетняя девчонка. Но она знала цену своей ответственности. Она всегда знала — я это подчеркиваю, — что ей не на кого было положиться, кроме как на себя. Вы понимаете, что само ваше присутствие в группе расслабило инструкторов. Помимо того, вы преподаватель института, а они студенты, и это уже ставило вас в особое положение перед нагрянувшей бедой. Потом, вы же были самым старшим в группе.

— Нет, — прервал его Чернов. — Были и старше меня.

— Вы имеете в виду бухгалтера Семушкина? — усмехнулся следователь. — Или Кувшинкину? Да, они были старше вас годами, но не походным опытом. Кстати, Семушкин вел себя, как настоящий мужчина. И может, даже как настоящий турист. В первую ночь у костра не дал погибнуть четырем отставшим женщинам. И потом из последних сил тащил Кувшинкину. Ее удалось спасти, хоть с обмороженными ногами, а он погиб. Вы знаете об этом?.. Но я вернусь к интересующим меня вопросам. Почему вы ушли от костра с Петренкой и Ряженцевым, бросив погибающих?

— Во-первых, тогда еще никто не погибал, — поправил Чернов. — Вы странным образом расставляете акценты. А во-вторых, с ними был инструктор. Я ушел, чтобы скорее сообщить о случившемся. Потому что знал по беспорядку на базе, что скорой помощи ждать бессмысленно. И не просто ушел, а вывел семерых, которые уходили помимо моей воли. Вы что-то все не туда заворачиваете.

— Ну хорошо, — согласился следователь, — пока у меня к вам больше нет вопросов. Я вас попрошу подробно изложить на бумаге все от начала до конца и оставить у меня на столе. Я вынужден буду вас покинуть, у меня на час назначена встреча.

— А мои замечания по поводу безобразия на турбазе? Что, эти люди так и останутся безнаказанными?

— Нет, безнаказанными они не останутся. Обо всем этом тоже обстоятельно напишите. Да, — вспомнил он, — выделите особо, опишите подробно, как все было при спуске в ущелье.

— Хорошо.

— Извините, что я ухожу, но я ведь не знал, что вы придете. Поэтому оставьте показания на столе. Но я не прощаюсь совсем. И прошу вас в ближайшие дни, по крайней мере сегодня, завтра, не улетать — нам еще обязательно придется встретиться.

Через час следователь вернулся. Чернова уже не было. На столе лежали аккуратно исписанные листы бумаги. На самом деле ни с кем никакой встречи у следователя не было. Он специально под благовидным предлогом ушел от незапланированного допроса Чернова, он не был готов к нему.

Следователь нетерпеливо пробежал листки. Сейчас его интересовал прежде всего спуск. Что случилось в самом начале беды, ему было ясно, сейчас его интересовал спуск.

«Спуск на дно ущелья занял почти полтора часа и был очень трудным… Несколько раз мне приходилось останавливаться, чтобы отдохнуть и осмотреться. Снег на деревьях, кустарнике, траве создавал очень красивый пейзаж… Зелень в снегу смотрелась очень красиво…»

Сколько ни искал следователь, больше ничего не нашел по существу наиболее интересующего его сейчас вопроса.

— М-да! — покачал он головой и посмотрел на часы. Он пригласил к себе Заречного, а тот почему-то запаздывал. — М-да! — повторил он и задумчиво откинулся в кресле, он чего-то недопонимал и поэтому чувствовал себя дураком.

Но зато ему сейчас, только сейчас до конца стало ясно другое — чего хочет его совесть. А совесть хотела, чтобы Чернов не ушел от наказания. Всем своим существом следователь был убежден, что Чернов больше других, несоизмеримо больше других виноват во всем случившемся, но в то же время понимал, что Чернов с точки зрения закона — неуязвим. Он неосторожно сказал Чернову, что тот пройдет по делу, возможно, только как пострадавший. На самом деле следователь хорошо знал, что все именно так и будет. Но совесть больно сжимала больное сердце — вот где истинная вина, послужившая причиной и не только этой трагедии!