Повесть «У перевала»

— Почему вы не допускаете, что у него на это могли быть какие-нибудь причины?

— Какие?

Саша молчал.

— Не было у него никаких причин, — по-прежнему жестко сказал следователь. — И не могло быть. Тем более что ему не надо было совершать подвигов. Ему элементарно нужно было посоветовать.

— Но он ведь ушел сообщить… На него, может, что наговорили Петренко или Ряженцев. Они все могут, — торопливо добавил Саша.

— Нет, Сафронов. Никуда он не шел. И вы это прекрасно знаете. Он подло сбежал. И с теми же Ряженцевым и Петренко отсиживался двое суток рядом с вами в лесу. И не пытайтесь обмануть самого себя. Вам хочется по-прежнему верить в него, вы пытаетесь так спасти в себе веру в человека, вы хватаетесь за него, как за соломинку. Но это может вас только ожесточить… От факта никуда не уйдешь. Вот показания Логачевой, почитайте…

— Ну, как же он мог?! Как же он мог?! — невольно вырвалось у Саши, когда он кончил читать, — На самом деле, что ему стоило?! Это меня мучает больше всего. Ведь ему просто подсказать. Больше я его ни о чем не просил.

— А вы теперь не пытались спросить об этом его самого?

— Нет.

— Почему?

— Не могу, — глухо ответил Саша, — Не могу. Впрочем, он сам говорил, когда приходил ко мне в палату, что в первую минуту тоже растерялся, что не может простить себе этого. Нет, я не верю показаниям Логачевой, не хочу им верить. Эта гордячка могла что угодно наговорить. Не хочу верить. Сама-то она ведь тоже с ними ушла. В конце концов, может же человек растеряться.

— Нет, Сафронов, он не растерялся. Дело в том, что если бы он посоветовал, он невольно взял бы на себя часть ответственности, а в этом случае он уже был бы уязвим. Он уже тогда об этом подумал. Он уже тогда знал, как опытный турист, чем все это кончится. Такие люди всегда заранее все знают. И в этом их безнаказанность и сила…

— Как вы можете?! — вырвалось у Саши.

— Могу. — Следователь был сух.

— Вот вы настроены против него, — продолжал Саша. — Вы пытаетесь убедить меня, что он подлец. Но почему тогда вы с ним оба мне твердите, по сути, одно и то же: я не виноват, он не виноват, виноваты дяди, которых там не было. Неужели вы не понимаете, что вина совсем не там, где вы ее ищете? И почему вы так настойчиво пытаетесь разрушить у меня веру в человека?

— Веру в человека? — усмехнулся следователь. — Я пытаюсь разрушить в вас веру в конкретного человека, в Чернова. Слепую, романтическую, вредную веру. В общем-то, это не входит в мои обязанности, даже наоборот. Я хочу разрушить веру, которая может вас сломать. Вы можете совсем разувериться в человеке. Вы, по сути дела, уже разуверились, потому так судорожно цепляетесь за этого Чернова. А вы ведь собираетесь стать учителем!

— А вы верите в человека?

— Эх, Сафронов, как мне-то тогда жить, если вы разуверились с первого раза? Как мне-то тогда жить? Ведь в том и трагедия моей профессии: каждый день не верить людям. И в то же время верить. Хотя не верить, может, не только проще, но, в конечном счете, может, и лучше, нужнее и для себя, и для дела.

— Почему? — не понял Саша.

— Так скорее приходишь к истине. Кстати, я ни разу вам не заявлял, что Чернов не виноват. Я говорил, что, к сожалению — подчеркиваю: к моему великому сожалению, — он, скорее всего, пройдет по делу только как пострадавший. По моему глубокому убеждению, он гораздо опаснее как явление, чем те же Петренко и Ряженцев. Но формально он неуязвим.

— Тогда выходит, что несправедлив закон? — усмехнулся Саша.

Следователь тоже усмехнулся.

— Вы не ответили на мой вопрос, — настаивал Саша. — Почему закон не касается вопросов совести?

— Вы ловите на словах. Поэтому отвечу тоже вопросом. Когда мы совесть подчиним закону, останется ли она совестью? Когда она станет подсудной? На то ведь она и совесть… Пока есть совесть — есть и человек. Совесть — это тяжелая ноша. И тяжело тому, кого Бог наградил ею. Но наградил ли? Может, наказал? Люди, обремененные совестью, долго не живут. И как легко тому, у кого ее нет, кто не распят ею на кресте жизни. Почему совесть — словно камень на шее? Почему один должен нести, кроме своей, совесть других, совесть всех? И им же, как правило, не прощают этой совести… Видите, куда мы с вами забрели. Ну ладно, вы утомились, мы с вами еще не раз встретимся…

Но они больше не встретились. Дело вскоре почему-то передали другому следователю, который повел его быстро, с ним было легко — он не лез в душу. Он поразил Сашу удивительным даром: свои вопросы он ставил так, что на них само собой подразумевался ответ, то есть ответ был в самом вопросе, только сказать его предлагалось тебе, он вылетал из твоих уст как бы даже без твоей воли. И однажды Саша вдруг почувствовал, что ему очень не хватает прежнего следователя, с которым было невероятно трудно и против которого он сначала внутренне восстал.