Повесть «У перевала»

— Рассказывайте, рассказывайте, — стала упрашивать его Майя Круглянская.

Ее поддержали другие.

— А на турбазу как попал? Захожу к начальнику — уже который раз — путевку просить, врачи советуют. Раньше-то я никогда не ездил, пока не надо было. А он вздыхает: «Нету, не дают нам таких. Бери вот туристическую, тоже Кавказ». Смотрю: «Озеро Рица». А я еще в школе… географию любил… Да как любил — сидишь голодный на уроке, а тебе про сказочные страны рассказывают: там выращивают бананы, а там — апельсины, а ты и картошке бы рад… И запало мне почему-то: озеро Рица… Помню, даже картинка такая в учебнике была… И до сих пор, как услышу «Рица», так словно родным, из детства повеет. И тут вдруг: «Рица»… А дай, думаю, съезжу, посмотрю. Аж загорелся… Потом, правда, уже сдать хотел, да, говорят, поздно…

— Да… — засмеялся Редькин.

— Ну а вы? — повернулась к нему, попыталась спасти затеянный разговор Оля. — Вы вот уже не первый раз по такой путевке.

— Ну что… нравится мне так, — неохотно пожал он плечами.

— Ну а все-таки?

— Каждый раз знакомишься с новыми местами, с новыми людьми. Да еще и не дорос я, слава богу, до санаториев. Скукотища, наверное, там. Потом: идешь — и никому ты ничего не должен. Дома ведь как: или ты от кого-то зависишь, или кто-то от тебя зависит. Все в общей зависимости, осатанеть можно. И на работе так, и дома так. От этого многие, наверное, и разводятся. А тут, хоть полмесяца в году, ты от всего совершенно свободен… Да что говорить… Новые места… Мне нравится…

На этом затеянный Олей разговор заглох. Так они и шли — от костра к костру, от привала к привалу. Саша Сафронов и не заметил, как постепенно привязался к группе, как в свое время привязывался к двум предыдущим, с которыми расставался с большой грустью. Его блокнот пух от адресов. И, записывая их, он по юношеской наивности полагал, что он когда-нибудь обязательно встретится со всеми этими людьми и они обрадуются друг другу…

4

День был прекрасный, но закат мутно размазало, и, хотя прошли сегодня немного, была какая-то вялость. Рано легли спать. Кто-то в темноте у потухшего костра неумело сыграл на гитаре, и все стихло.

Утром Саша незаметно оставил в камнях очередную записку для Тани Козьминой, идущей со своей группой следом. Вчерашняя вялость почему-то не проходила, поэтому вышли с небольшим опозданием. Над горами висела белесая дымка, в ней таинственными застывшими изваяниями стояли пихты, какие-то поникшие, и солнце еле пробивалось сквозь мглу. Был десятый день похода, но казалось, что они идут вместе уже целый месяц.

В отличие от предыдущих дней шли молча, и шлось почему-то тяжело, к тому же Саша предупредил, что впереди длинный и крутой подъем, и берегли силы для него.

— А с Родникового можно будет письмо отправить? — на обочине тропы подождал Сашу Василий Шаров.

— Да, наверное… Инструкторы вниз на базу постоянно ходят.

— Матери, — виновато пояснил Шаров. — Беспокоится: «Пиши через каждые три дня». Не объяснишь ей, что на маршруте нет почты… Один я у нее. Старший брат три года назад погиб в автомобильной катастрофе. Вот и трясется теперь надо мной. Со скандалом отпустила. Понятно, одна…

— А отец? — спросил Саша.

Василий замялся.

— Отец ушел от нас, — наконец неохотно объяснил он. — Когда я был еще маленький… Пил… Тогда, может, ты сейчас письмо возьмешь? Чтобы при первой возможности мог его отдать…

— Давай… Не жалеешь, что пошел?

— Что ты, Саша!.. Хорошо! Так бы всю жизнь! — улыбнулся Шаров. — Хотя… Не то чтобы надоело… А работать надо. Потянуло на работу Время бежит. Вся жизнь — томление. Плохо тебе — томишься, хорошо — еще больше томишься. Вот сейчас: вроде бы все хорошо, ни о чем не думай, а какое-то томление…

— Я смотрю, даже рисунков никаких не делаешь. Я художников представлял с этюдниками или хотя бы с альбомами.

— А я иначе работаю… У меня все в голове, — засмеялся Шаров. — Там все копится. Вот руки уже чешутся. Вот уже видится что-то. Вернусь и сяду. А может, и зря все… Главное — сохранить в себе это ощущение… Кстати, вот несколько набросков. — Шаров вынул из большого на грудного кармана штормовки блокнот. — Вот…

Нарисованы были он, Саша, а также Алексей Федотович, Петренко, Чернов.

— Здорово! — вырвалось у Саши. Но чем больше он рассматривал рисунки, тем четче на его лице можно было прочесть недоумение.

— Что? — заметил это Шаров.

— Да как сказать… — замялся Саша. — Вот Алексей Федотович — точно он. А Петренко и Чернов… Как тебе сказать… Очень похожи… И в то же время непохожи… Не знаю… Может, я чего не понимаю… Вот Чернов — разве он такой?

— Какой?

— Какой-то… не знаю… неприятный, что ли…