Повесть «Лестница в небо»

Но я знал, что ты где-то есть, потому что однажды слышал твой смех, промелькнувший в полумраке встречного поезда, но в горах меня ждали парни, которые терпели бедствие, и я не имел права броситься тебе вслед.

А однажды мне показалось, что я нашел тебя. И я был готов бросить под ноги этой женщине свою бестолковую жизнь бродяги. Но потом вдруг наступило леденящее отрезвление. Это опять была не ты. Это самое горькое в моем пути к тебе.

И опять был неуютный уют гостиниц. Одиночество пустых и переполненных вокзалов. Стеклянный холод аэропортов.

С каждым годом я все больше боялся обмануться. Еще больше — боялся обмануть ту женщину, которую по ошибке могу снова принять за тебя. В конце концов я убедил себя, что тебя совсем нет на Земле. Так было легче жить. Но ты оказалась рядом — тоненькая девочка с одинокими глазами, которую долгие годы я совсем не замечал.

Ты жила рядом, а я искал тебя в неведомых землях. Ты жила рядом, а я долгие годы не испытывал к тебе ничего, кроме жалости, а потом — уважения, когда узнал, почему одиноки твои глаза. Я и сам не заметил, когда жалость и уважение переросли в чувство, большее, чем любовь. Как-то вернувшись из очередной дороги, я поймал на себе твой взгляд и почувствовал, что ты ищешь во мне черты другого человека Дороги, который никогда не вернется, потому что однажды его самолет не вернулся из патрульного полета.

Я возвращался из других дорог, а ты все ждала своего летчика, твои глаза искали в моем изможденном трудным путем лице его черты, но не находили. Ты уходила, сгорбившись, потому что каждый раз своим возвращением я больно напоминал тебе о нем, ведь он тоже был человеком Дороги. Я смотрел тебе вслед, на твои беспомощно поникшие плечи и не заметил, когда эта мужская жалость и уважение переросли в чувство, большее, чем любовь…

Через час я перекинул через плечо веревку, как солдатскую скатку, и пошел к пещере. Теперь я нисколько не сомневался, что со мной что-нибудь случится, но все равно вернуться уже не мог. Шел среди мокрых осин, и первые желтые листья, сорванные ветром, ложились под ноги.

Из серого неба сеялся мелкий, почти незаметный дождь.

От Земли было трудно уходить.

Падали капли, падали листья. Я поднял один из них. Он только что оторвался от ветки и еще дрожал, я занес над ним ногу, но перешагнул: почему-то не хотелось втаптывать его в грязь. Подумал: «Вот послать тебе этот листок, и ни слова больше. Как последнее прости». И я положил его в записную книжку.

Когда пришел в зал Хаоса, ребята работу еще не кончили. Присел па холодную плиту рядом со сложенными в кучу приборами. Звенела капель.

Прошло с полчаса. Но конца работы еще не было видно. Капель звенела все резче и противней. Я чувствовал, что ко мне возвращается прежнее состояние.

— Скажи Степанычу, что подожду вас около колодца, — сказал Володе, с трудом борясь с вдруг охватившим меня отвращением к подземелью.

— Я провожу тебя немного

— Проводи, — ответил я равнодушно.

— Я знаю, что вчера там, на стене, ты ждал от меня совета.

— Ну и что?

— Я не мог тебе сказать: «Иди». Сам-то я был рядом со Степанычем на безопасном месте. Если бы я был с тобой на стене…

— Теперь незачем об этом вспоминать.

— Может быть, действительно туда пока не стоит ходить?

— К вечеру я уплываю, и неизвестно, когда мы сюда попадем снова.

— Тогда я пойду с тобой.

— Вот этого-то как раз и не нужно делать.

— Почему?

— Сегодня я не свяжусь с тобой одной веревкой.

Володя остановился. Его  глаза стали холодными и чужими.

— Пойми меня правильно, — тронул я его  за плечо. — Со мной сегодня нельзя связываться. Нельзя, чтобы сегодня кто-то шел со мной в одной связке.

— Вот поэтому-то я и пойду с тобой. Чтобы ты шел и думал, что ты не один, что ты можешь сорвать вниз и меня, — сказал   он   резко,   и   губы его сжались в тяжелой усмешке.

Я поднялся по лестнице на второй этаж пещеры. На повороте поскользнулся и съехал по глинистому откосу в озеро. Ботинки сразу промокли. Второй раз упал совсем уже на ровном месте. Сел над колодцем. Время от времени направлял луч фонаря в трубу. Труба манила меня. А оттуда, уже твердо знал, мне никогда не вернуться.