Повесть «Лестница в небо»

Он подумал: «А сколько моего времени в этих часах?» И горько сказал: «Нисколько». Потому что для них время, отпущенное человеку, — миллиардная доля секунды.

Человек стоял перед сверкающими колоннами, угнетенный окаменевшим временем, ему хотелось поскорее уйти отсюда, но он был ученый и остался. Он понял, что эти каменные деревья — своеобразный термометр доисторического периода развития планеты. С их помощью можно узнать об изменениях климата, происходивших на Земле тысячелетия назад и приведших к всемирной климатической катастрофе — ледниковому периоду.

Потрясенный, человек вернулся на Землю, и какое-то время спустя группа ученых-геофизиков, работающих во Французском национальном центре научных исследований в городе Жиф под Парижем, опубликовала любопытное сообщение. Им удалось установить — по отложениям кальцита слой за слоем на сталактитах и сталагмитах в пещерах Франции, — что со стотридцатитысячного до девяностотысячного года до нашей эры на юге Европы теплело и ледники в это время медленно отступали. В девяностодвухтысячном же году до нашей эры снова похолодало. Оледенение усилилось в Европе примерно к семидесятитысячному году, и только в десятитысячном году до нашей эры размеры ледников и климат стали близки к ныне существующим.

…До спуска осталось несколько минут. Всего несколько томительных минут! И стремительное волнение все больше и больше охватывает тебя. И уже совсем по-другому вслушиваешься в густой шорох берез. И небо уже совсем другое. Словно ты видишь его в первый раз. Словно ты видишь его в последний раз. Может, потому, что впервые внимательно к нему присмотрелся.

Сейчас подойдут ребята.

И какое-то большое и странное чувство ворочается во мне при мысли о них. Всем, чего я смог добиться, всем, что смогу еще сделать, я обязан этим парням, идущим со мной одной дорогой. Без них, без их молчаливой поддержки я бы не сделал и шагу. Быть может, я смог пройти по этим жутким колодцам только потому, что, когда шагаю за обрыв, они смотрят мне в спину со спокойной уверенностью, они не сомневаются во мне. И еще, может быть, я смог пройти по этим хрупким подземельям только потому, что связан с ними одной веревкой и уже потому не имею права оступиться.

За все эти годы мы не сказали друг другу теплого слова, после работы я равнодушно смотрю на их усталые лица, но мне до невероятного хорошо, и вы можете мне позавидовать. Это великое счастье — чувствовать себя неотделимой частью единого целого, чувствовать рядом жесткие плечи друзей и знать, что без твоего плеча им будет трудно, а может, и не обойтись. От этого крепче стоишь на ногах. И веревка, которая связывает тебя с ними, с этих пор будет не просто капроновой веревкой. Словно артерия, бьющая горячей кровью, она связывает нас в единый сгусток нервов и воли.

И, может быть, еще: человек сам для себя всегда в какой-то степени «белое», неисследованное пятно. Часто мы но знаем, что ищем. Часто не знаем, что хотим от себя и от других. И в шумных городах иногда чувствуем себя одинокими. Может, поэтому снова и снова уходим в дорогу? Искать самих себя. Искать и находить в себе белые пятна.

Чаще всего сами себе мы кажемся хорошими. Но не всегда так на самом деле. И порой бывает до ужаса стыдно. Иначе говоря: здесь узнаешь цену себе и цену идущему рядом с тобой. Первое впечатление о человеке часто бывает ошибочным. Да и не только первое. Иногда человек так умело носит маску, что и сам не подозревает об этом. И, может, сам считает себя сильным. А потом сталкиваешься с горькой неожиданностью: этот сильный человек, на которого ты и надеялся-то, может, даже больше, чем на других, оказывается тряпкой или еще хуже — эгоистом. А Дорога не любит фальши.

Может быть, работа в необычных условиях дает возможность посмотреть немного иначе, как бы со стороны, на себя и на весь мир. И становится больно. За всех нас, живущих на этой маленькой трагической планете. За нашу разобщенность, несмотря на то, что мы живем шумными городами. За нашу почти детскую забывчивость. Наша собственная история, которая на всем своем протяжении пока была не чем иным, как историей все более и более страшных войн, нас, кажется, ничему не научила.

Я помню наш первый спуск в пропасть. Тогда у нас не было почти никакого снаряжения. Все придумывали и делали сами. Теперь, когда, при случае, вспоминаем о тех днях, удивленно качаем головами: как все это могло окончиться благополучно? Видимо, все сошло нам с рук только потому, что мы даже не подозревали, какой опасности себя подвергали. Теперь на этот риск никто из нас, наверно, не решился бы.