Повесть «Лестница в небо»

Тропа, ты как лучший друг, который никогда не предаст! Но мне никогда не хватало времени хоть ненадолго остаться с тобой наедине, посидеть где-нибудь на обочине в тени кустов, вслушиваясь в твою тишину. Все торопили дела.

Сколько уже лет мечтаю выкроить хотя бы несколько часов, чтобы отдохнуть в твоих изгибах. Побродить просто так, без дела, поговорить с самим собой.

И в этот раз, когда мы поднимемся на Землю, в твоих владениях будет уже осень, и нам опять нужно будет торопиться в  шумные города.

Это уж когда-нибудь в старости приду к тебе специально — только к тебе. Тогда у меня, наверно, будет свободное время.         

Нет! И тогда я не приду к тебе. Потому что это будет очень грустная встреча. Я боюсь, что ты тогда станешь чужой. Потому что я не могу представить тебя без моих ребят, без Степаныча, у которого к тому времени давно сгорит последний костер. А может быть, это вперед случится со мной.

Тропа! Наша тропа! Воспоминание о тебе у меня всегда было связано с настоящей работой. И вдруг я приду к тебе бездельником…

— Хватит, пошли, — говорит Володя и начинает сматывать через колено веревку.

— Пошли, — говорю я и беру в руки ледоруб.

* * *

Вот и еще день прошел. Усталые и грязные, возвращаемся к своим палаткам. В ожидании подъема стоим на дне одного из колодцев. Вверху, в темноте, позванивает лестница — это поднимается Бобров.

— Я вдруг подумал, что наша лестница по своему строению похожа на гигантскую молекулу дезоксирибонуклеиновой кислоты*, — неожиданно заговорил Рудик. — И так же скручивается в спираль, когда поднимаешься по ней.

— Ну и что? — спрашивает Толя.

— Может быть, это символично: может,   синтез   гена — это своеобразная лестница в небо?

— Ну, а проще?

— Может, сейчас человечество стоит на пороге большого открытия. Может, самого величайшего со времени своего возникновения. Ведь от синтеза гена совсем недалеко до того времени, когда мы сможем прямо воздействовать на наследственность.

* Молекула дезоксирибонуклеиновой кислоты, или сокращенно ДНК,  содержится в хромосомах каждой живой клетки и через кодированную последовательность своих химических звеньев управляет размножением и развитием каждого живого организма на Земле.

— Ну и что ты в этом нашел хорошего? — уже резко спрашивает Толя. Таким я его еще никогда не видел.

— Хотя бы исправление генетических пороков. Люди смогут избавиться от многих наследственных болезней. Это может стать настоящей революцией в сельском хозяйстве, в медицине, в микробиологии.

— Я не разделяю твоего оптимизма.

— Почему?

— Потому что для такого открытия еще не пришло время. Пока на Земле существуют войны, ученые по-прежнему должны думать, к чему могут привести их открытия. Наука едина, интернациональна, но мир на Земле, к сожалению, еще не один. И от того, в чьи руки попадут плоды науки, зависит то, на какие цели они будут использованы.

— Но при чем здесь гены?

— При том, что неизвестно, куда ведет эта лестница — вверх или вниз. Ученые, расщепившие атомное ядро, прыгали от радости: они мечтали об атомных электростанциях, об атомных кораблях, а вынуждены были в первую очередь сделать атомную бомбу. Не думаешь, что что-нибудь подобное не случится с твоей молекулой? Только, может, в тысячу раз страшнее. Где гарантия, что кто-нибудь не попытается использовать возможность изменения наследственного  кода в целях войны? Ведь ученые-биологи не скрывают, что уже через несколько лет мы можем узнать о новом оружии, биологическом, атомная бомба против которого нам может показаться детской игрушкой. Ты вот говорил мне о революции в сельском хозяйстве: о новых видах полезных растений и, может быть, даже животных. Но ведь могут быть созданы и другие — страшные. Или еще проще: люди будут пожирать друг друга.

— Ну, это ты преувеличиваешь.

— Преувеличиваю? Когда несколько лет   назад   группе ученых Гарвардского университета удалось выделить и наблюдать на экране электронного микроскопа единицу наследственного вещества — крохотный фрагмент двойной спирали вот этой самой твоей дезоксирибонуклеиновой кислоты, ведущий участник работы по выделению гена — известный американский ученый Джеймс Холл     бросил науку и занялся общественной и политической деятельностью. Он сделал это потому, что боялся, как бы его научные достижения в недалеком будущем не были использованы в целях войны.

Вслед за Холлом из науки ушли еще несколько ученых. Они тоже боятся, что плоды их трудов могут быть использованы для создания нового, еще более страшного, чем атомная бомба, оружия. Они ушли, но их дело в той же самой Америке продолжает некто профессор Хорана — индиец по происхождению, но человек неизвестных политических и моральных убеждений. Когда человек собирается встать во главе государства или любой, пусть даже самой маленькой группы людей, спрашивают о его политической, моральной и религиозной принадлежности. А ученых не спрашивают. Международные симпозиумы по химии природных соединений рукоплещут Хоране. Словно все уже забыли, что за дело он продолжает и почему ушли из науки его предшественники. Можешь ты мне сказать, кто он, этот Хорана? Может, новый Оппенгеймер — посредник между так называемой чистой наукой и войной? Конечно, от первого синтеза гена клетки дрожжевого грибка до создания нового, самого страшного и бесчеловечного оружия далеко. Но опыт физики и космоса показывает, что расстояния сокращаются. Так называемая чистая, или академическая, наука стала слишком могущественной, а при зловредном ее использовании — слишком опасной силой, и прав Холл, говоря, что наступило время, когда уже больше нельзя соглашаться с тем, что абсолютное число людей практически лишено права участвовать в решении дел, относящихся к работе ученых и практическому использованию их идей и исследований.