Повесть «Лестница в небо»

* * *

Я стараюсь забыться. Стараюсь все забыть. Но мысли назойливо точат мозг. Тогда стараюсь вспомнить что-нибудь из детства. Но вспоминаются одни потери. Почему-то в памяти одна лишь горечь утрат. И еще на два сантиметра прибыла вода.

Что сделать, чтобы ни о чем не думать?

Любовь — это тысячи лет одиночества и минуты встреч. Не помню, из чьих это стихов. В конце концов, это не так уж и важно.

Одиночество — это не всегда, когда остаешься один. Одиночество — и тогда, когда твои друзья уходят в дорогу, а ты остаешься один в многолюдном городе. И пусть даже не друзья, а просто ни твоей судьбы. Может быть, с ними даже не знаком, просто знаешь, что сейчас они где-то вязнут в снегах или идут под землей — тянут за собой хрупкую нить судьбы.

Это было несколько лет назад. За дороги приходится дорого платить. За полосой счастливых дорог наступила полоса отчаяния: постоянные простуды, смутно кололо в груди, ныла, деревенела контуженная камнепадами спина. По утрам ее подолгу приходилось разминать, а потом вдруг дала о себе знать и разбитая несколько лет назад при срыве со скалы нога. Я не мог наступить па пятку и сильно хромал. Врачи осторожно намекали, что с дорогой, видимо, придется расстаться.

А до экспедиции оставалось всего несколько недель. И страшно был признаться себе в поражении.

Тянулись бесконечные длинные дни и смутные, как провалы памяти, ночи. Вроде была ночь, и вроде бы ее не было.

Теперь я ненавидел свой город. Он вдруг стал для меня чужим и мертвым. Он был мне родным только до тех пор, пока был городом, откуда я мог уходить в дальние дороги и возвращаться. Только таким я любил его, грустил у промозглых костров по его улицам, по людям, что в нем оставались. Теперь мне некуда было уходить.

Но мои ребята решили иначе.

— Ни о какой замене начальника партии не может быть и речи,  жестко сказал Володя.  Ты обязан пойти. И ты пойдешь!

Ребята согласно кивнули ему.

— Ни о какой замене не может быть в речи, — подтвердили они.

Я смотрел на их хмуро склоненные головы и печально улыбался. Они явно не понимали меня. Неужели они решили, что я по каким-то причинам просто хочу увильнуть от экспедиции?

Тишина была долгой и горькой.

— Вы не поняли меня, — сказал я. Я старался говорить как можно спокойнее. С трудом подбирал слова и с трудом выдавливал их. — Вы не поняли меня. Просто я буду вам только обузой. Я очень рад, что вы еще считаете меня своим, — голос мой сорвался, и я торопливо  опустил  голову. — Но мы же взрослые люди, и нужно смотреть правде в глаза.

— Нет! Ты все явно преувеличиваешь.

— Увы, это так.

—  Нет!

Я боялся поверить в хрупкую надежду.

— Тогда  на всякий  случай,    если я выйду из строя… — неуверенно начал я.

— Нет! — отрезал Володя. — С тобой ничего не случится. Ты просто распустился. В последнее время мы тебя не узнаем.

И вы снова молчали, согласные с ним.

Во мне словно что-то перевернулось. От горечи и радости не смог больше сказать ни слова.

Вы были жестоки со мной, ребята, решив все за меня. Ведь вы даже не выслушали меня до конца.

Нет! Вы были беспредельно добры в своей жестокости. Вы знали, что это значит — мне одному остаться в городе. И, рискуя, предоставили мне право умереть счастливо — идти к очередному костру, вдруг споткнуться и опрокинуться стынущими глазами в каменное не, напрасно отыскивая на нем звезды.

Спасибо вам, ребята! Как вы рисковали, решив так! Только я в полную меру могу представить, как вы рисковали.

Не только тогда — всегда, когда время для меня останавливалось или превращалось в нудную пустоту, я приходил к вам, Володя, чаще всего к тебе, потому что всегда у тебя был кто-нибудь из ребят! Садился у порога. Вы молчали.

— Ну что ж, разделайся, — наконец поднимал кто-нибудь из вас голову.

Я раздевался.

Вы не пытались меня утешать. Вы молчали. Незаметно заводили разговор о прошлых дорогах… Я горько и неуютно улыбался, не в силах растянуть пергамент застывших морщин. Потому что все это было для меня давно потерянным. Но вы говорили о запахах лета, трав, дождя, когда после долгой дороги возвращались на Землю, о жестоких потерях товарищей, о счастливых, почти невероятных днях. Вы терзали меня воспоминаниями, и я не смел поднять глаз. Во мне закипало бешенство против себя. Как я мог забыть обо всем этом?