Повесть «Лестница в небо»

Я чувствовал, как стремительное, злое тепло постепенно наполняет меня.

В такие ночи мы говорили почти до утра. Кровь стучала во мне все сильней. Я вдруг начинал чувствовать, с какой стремительностью проносится мимо меня время и сколько его понапрасну унеслось за эти дни опустошительной и преступной хандры.

Я вставал, быстро одевался. И уходил в ночь. Работать, не дожидаясь утра..

Все-таки страшное противоречие: ты хочешь вложить хоть малую толику и разгадку тайн Вселенной, ты — маленький, сотой степени важности вспомогательный винтик гигантского арифмометра человеческой мысли, но всему этому жестокая цена — чтобы добиться чего-нибудь, пусть самого-самого малого, приходится жертвовать абсолютно всем, и вдруг среди людей, живущих обыкновенным человеческим счастьем, становишься одиноким. Ты уже не можешь жить, как они, и в лучшем случае они считают тебя чудаком.

В дороге об этом не думаешь.  Но страшно тяжело, вернувшись, почувствовать себя одиноким среди людей, ради которых живешь.

Я стал готовиться к экспедиции. Но я совершенно не думал, старался не думать о том, чем это обернется. Я знал день, в который уйду в дорогу, а за ним была пустота. И я боялся тронуть эту пустоту.

Летели дни. их оставалось все меньше. Но мне почему-то казалось, что это еще несерьезно, что еще можно будет остановиться.

Но однажды утром, когда до экспедиции оставалась лишь неделя, я вдруг понял, что уже ничего нельм изменить: это настолько серьезно, что решает все. Я проснулся: в глаза ударила синева рассвета, машинально сосчитал, сколько осталось дней, и мне стало страшно. Уже на днях в дорогу, из которой, скорее всего, не вернусь. Опять ужас промозглых подземных ночей! Опять невероятное напряжение нервов и жуткое молчание сифонов. И, как никогда, я одинок. А это самое тоскливое, когда свой дом носишь с собой и некому сказать последнее «прости».

Зачем мне все это? Зачем я снова ухожу от Земли? Что мне это дало? Ничего — кроме потерь. Так зачем снова собираю рюкзак, когда знаю, что не вернусь?

Может, отказаться? Конечно же, отказаться.

Отказаться? Одному остаться в городе?

Я поежился. Остаться — еще страшнее. Когда сожжены все мосты, когда все брошено в жертву Дороге. Когда уже ничего не вернуть.

Нет, я слишком далеко зашел, чтобы выбирать новую дорогу. Поздно перестраивать жизнь.

Я понял, что наступил, может быть, самый трудный, самый главный день моей жизни.

Это утро раскрыло мне глаза. Теперь я уже не сомневался, что из этой дороги но вернусь. Рано или поздно это должно было случиться. У Южного полюса умер великий Скотт. Амундсен, который с жесточайшей тщательностью готовился к своим экспедициям и, кажется, единственный человек, который мог исключить все случайности, вернулся из Арктики и Антарктики. Ему уже нечего было побеждать, и он дал себе слово никогда больше не идти во льды. Но судьба все-таки и ему уготовила ледяную могилу. Потому что — Человек Дороги — он не мог умереть в постели. Амундсен пропал во льдах Северного Ледовитого океана, вылетев на поиски полярной экспедиции итальянца Нобиле.

Я не Скотт и не Амундсен. Но у людей Дороги — больших и маленьких, — видимо, одна судьба. Сколько раз я пытался остановить себя! Сколько раз я говорил себе, что уж эта-то дорога будет последней, и больше я никогда не уйду от Земли. И каждый раз нарушал клятву. Это не может без конца продолжаться. Где-то я должен буду допустить ошибку. Чем больше позади дорог, тем больше вероятность этой ошибки: с опытом притупляется чувство осторожности. Некоторые находят в себе силы вовремя остановиться, вовремя поставить точку. Но у меня не хватает на это воли. Вот вроде бы случай, когда, наконец, можно было бы остановиться. Рано или поздно я все равно ведь должен буду сделать это. Но почему такое чувство, что больше нечем жить? И я знал, что теперь с Дорогой меня может разлучить только смерть. Ведь я знал, что в этой, последней, дороге мне не грозят ни обвалы, ни колодцы, просто где-то далеко от Земли я жестоко заболею…

Я знал это, но уже ничего не мог с собой поделать. Даже торопил ребят, и мы вылетели в экспедицию на три дня раньше намеченного срока.

…Несколько дней барахтались в шуршащих от тишины снегах. С каждым днем густел мороз, и снег стал, словно песок.

На четвертый день ушли в глубь Земли. На шестой к вечеру я чуть дошел до палаток.

Я знал, что это все. Легкие мои разбухли от сырости, а наверху сейчас минус сорок. Несколько глотков такого разреженного воздуха, и меня не успеют дотащить до ближайшей больницы. Единственная надежда — перенести воспаление легких здесь, в глубине Земли. Нужно только, чтобы ребята не подняли панику. Нужно им сказать об этом как-то осторожно.