Повесть «Лестница в небо»

— Подошла ко мне в больничном скверике, совсем молоденькая: «Я скоро умру. Врачи скрывают от меня это, а я знаю. У меня врожденный порок сердца. Я еще не знаю, что такое поцелуй. Поймите меня правильно, я хочу умереть женщиной».

Я повернулся к парню. Глаза у него были умные и грустные. Мне стало легче. Я посмотрел на часы и быстро пошел в сторону гостиницы.

У стойки меня остановили:

— Вы из четыреста пятнадцатого?

— Да.

— Вам телеграмма.

— Спасибо.

Не люблю телеграммы. Заранее внутренне ежусь. Потому что это обязательно какие-нибудь неприятные вести. Рву белую полоску бумаги.

«Срочно вылетай В нашей пропасти терпит бедствие экспедиция Васинского. Мы будем там. Володя. Рудик».

* * *

Худенькая, высохшая от слез женщина сидела в кабинете начальника аэродрома. Торопливо встала, когда я вошел.

— Вы возьмите меня с собой? Я хочу туда полететь.

— Нет, это ни к чему вам видеть.

— Но я вас очень прошу? Очень!

— Нет, не могу.

— Вы возьмете меня с собой!

— Нет, не возьму, — спокойно сказал я. Глаза стали враждебными.

— Вы Илюшин?

— Нет, не Илюшин.

Глаза стали беспомощными.

— А почему вы решили, что я Илюшин? — смягчился я.

— Он не любил моего мужа.

«У него были на то большие основания», — подумал я, но тут же спохватился: вдруг прочтет по моим глазам, а зачем ей знать об этом, тем более сегодня. Сейчас она все равно ничего не поймет.

— Откуда вы это взяли?

— Я знаю. Он ненавидит моего мужа.

— Это неправда!

— Правда! По вашим глазам вижу, что правда. Вы не умеете врать. И теперь он, наверно, рад. Скажите, рад?

— Нет, не рад! — разозлился я. — Поверьте мне, не рад. Если и были у них какие-то разногласия, то в методах,   в принципах работы, но это не ненависть, это — другое.

— Вы тоже ненавидели моего мужа?

Мне было жалко ее, но в то же время этот разговор все больше бесил меня, потому что кто-то напел ей все это, все это придется услышать не раз, только, может быть, в другом варианте.

— Я никогда не видел вашего мужа в глаза, — старался я говорить как можно спокойнее. — И поэтому у меня нет никаких оснований ни любить его, ни ненавидеть. Я знал, что есть такой спелеолог, и мне жалко его как товарища по работе, хотя, может, я тоже кое в чем с ним не был согласен. Так же жалко его, наверно, и Илюшину.

— Но тогда почему вы не хотите меня взять с собой?

– Вам ни к чему это видеть. Теперь ему уже ничто не поможет. А вы нам только будете мешать.

– Тогда скажите, почему Илюшин ненавидел моего мужа?

— Я же вам сказал, что дело тут совсем не в ненависти.

— В чем же?

—  В принципах работы. Только давайте оставим этот разговор для более удобного случая. Сейчас вы все равно ничего не поймете

– Нет, вы расскажите! Вдруг я вас больше не увижу. А я хочу знать правду.

Завалившиеся, темные от горя глаза молили, приказывали, от них невозможно было спрятаться.

– Вы расскажете мне! Я хочу знать правду!

Откуда она знает? Неужели рассказал сам Васинский? Но тогда она знала бы все. А она только мучается в догадках. Видимо, кто-то просто напел на ухо уже после того, как все это случилось. Какая-то сволочь. Узнать бы, кто. Но теперь ей лучше знать правду, иначе так и будет мучаться.

– Я попытаюсь объяснить. Но очень коротко. У нас мало времени, вот-вот подойдет вертолет. Я попробую вам сказать правду. Но при одном условии: если вы мне верите.  Ваш муж и Илюшин – два одинаково преданных науке человека, но совершенно разных по характеру и принципам работы. Это главное, и потому запомните – одинаково преданных науке. И уже поэтому они не могут ненавидеть друг друга. Они могут уважать друг друга, любить, недолюбливать наконец, у них могут быть принципиальные разногласия по каким-нибудь вопросам, вот это как раз и было, но ненавидеть друг друга они не могут. Ваш муж в науке шел напролом, за свою жизнь он хотел успеть многое сделать, поэтому страшно торопился, зачастую не соизмеряя свои силы с трудностями, которые его ждали на пути, а это всегда связано с большим риском. Если хотите, он был авантюристом в науке — одновременно в хорошем и плохом смысле этого слова. Если нашу дорогу можно назвать лестницей, то он поднимался по ней, стараясь перепрыгнуть через ступеньку, а то в через две. Он мог за свой век подняться выше всех нас и сделать больше всех, тогда бы его путь признали, потому что он вел к победе, но ваш муж где-то еще в самом начале пути пролетел между ступенек. А у Илюшина другие методы. Прежде чем подняться па следующую ступеньку, семь раз взвесит. Путь Илюшина в несколько раз медленнее, но зато он почти гарантирован от случайностей. А Илюшин считает, что методы вашего мужа могут только повредить науке, потому что дают повод извратить существо нашей работы или еще хуже: дают повод сволочам от науки мешать нашей работе.