Повесть «Лестница в небо»

Степаныч, свертывая свою палатку, тихо напевал:

Дымилась роща над горою,

И вместе с ней горел закат,

Нас оставалось только трое

Из восемнадцати ребят.

Как много их, друзей хороших,

Лежать осталось в темноте

У незнакомого поселка

На безымянной высоте…

— Ну, как, при старании сегодня дойдем до места? — спросил он меня.

— Пожалуй, нет. Поздно встали, пока позавтракаем, будет одиннадцать. К тому же я что-то плохо себя чувствую.

— Тогда, может, не будем торопиться. Заночуем у Красного ущелья. Сделаем разведку его, в будущем пригодится, а  к вечеру следующего дня спокойно доплывем до места.

Мы отплыли. Шест был тяжелым и неудобным. Я обливался липким потом, то и дело отдыхал. Глаза застилала сладкая мгла. Я чувствовал, что заболел.

В конце концов бросил шест, завернулся в штормовку и лег на настил. Равнодушие скрутило меня. Равнодушие к работе, к качающейся воде, к самому себе.

Вечером долго не мог выбраться на крутой берег к нашему новому лагерю среди молодых берез. Ноги и руки были ватными. На четвереньках карабкался по глинистому склону, но на середине не мог удержаться и съезжал вниз. Снова карабкался, снова съезжал и смеялся над своей слабостью. У меня ничто не болело, не было ни кашля, ни насморка — были опустошающая слабость и головокружение.

Утром остался один. Все ушли по ущельям в разведку. Шумели березы. Сквозь их стволы напротив входа в палатку громоздились скалы. Из-за скал выворачивались клубы облаков и исчезали в шумящей листве. Я пытался отгадать, из-за какого зубца вывалится очередное облако, потом и это надоело.

Ни тогда, ни потом я не мог объяснить себе свой поступок. Я встал, опираясь на палку, пошел вдоль берега. Ветер трепал мои волосы и освежал воспаленный лоб. Я хватал пересохшими губами его упругие струны и пьянел.

Я уже хотел повернуть назад, но вдруг увидел вверху, в основании огромной скалы темное пятно. Пещера. Нужно будет сказать ребятам, чтобы потом посмотрели ее.

А что, если посмотреть самому? Только подойти к входу и сразу же вернуться. Если она представляет  что-нибудь интересное, потом послать ребят, а если нет — незачем их мучить, они и без этого устанут.

Немного отдышавшись, стал подниматься к пещере по крутой осыпи. Осыпь под моими ногами с грохотом ползла вниз. Ноги подкашивались, то и дело приходилось отдыхать, опускаясь на камни. От них палило жаром. Головокружение усилилось и скоро перешло в противную тошноту. В висках оглушительно стучало. Но до пещеры оставалось совсем немного, и я не захотел возвращаться.

В пещере было прохладно, и сразу стало легче. Пещера начиналась большим полусумрачным гротом. Отраженное от зелени солнце врывалось внутрь по нескольким отверстиям и играло бледными зеленоватыми волнами на каменных сводах.

За гротом был короткий сухой ход, который кончился тупиком, и я разочарованно повернул назад. На повороте остановился, осветил стену, чтобы получще рассмотреть расположение пластов. Стена нависла над полом, образуя щель. Протиснулся в нее — щель продолжалась. Я протиснулся еще. И опять луч фонаря потерялся в пустоте.

Я пополз дальше. Щель постепенно расширялась. Нужно было вернуться, но я уже не мог — пещера неумолимо тянула в свои недра.

Вдруг поскользнулся и с шумом скатился куда-то вниз…

…Очнулся от тишины. Вокруг была тьма. Лихорадочно стал ощупывать фонарь — не разбился ли? Включил. Я лежал на дне небольшого грязного колодца. Вверху, метрах в пяти, чернела дыра, откуда я попал сюда. Путь назад был отрезан. Ныла ушибленная нога. Шумело в ушах.

Не стоило ходить одному так далеко, подумал я, но легче от этой мысли не стало.

Попробовал добраться до дыры. Желоб оказался очень крутым и скользким, а в самом верху его стенки были совершенно отвесными. Лишь окончательно выбился из сил. Тошнило. Перед глазами качались оранжевые круги. Плыла тишина.

Тишина пещеры — это не тишина леса, не тишина моря, и даже не тишина пустыни. Ее не с чем сравнить. Мертвая тишина. Я был где-то в каменном чреве Земли, и не было пути назад. Тишина резала уши своей звенящей пустотой, но в то же время каждый шорох, вызываемый мной, казался оглушительным, заставлял вздрагивать.

Я закрыл глаза: так, по крайней мере, могло показаться, что это ночь, я сижу один в комнате, меня мучает бессонница, и я жду, когда наступит утро.

Тишина шелестела и шевелилась. Я чувствовал над собой давящую силу стометровой толщи камня, словно она лежала на моих плечах.

Мысли были спокойными и вялыми, почти равнодушными, словно я смотрел со стороны на другого человека, попавшего в западню. Конечно, это было очень глупо — одному идти сюда, думал я, но почему-то не было на себя ни злости, ни досады.