Михаил Чванов

« … всего мира Надеждо и Утешение»

Это явленная икона Богоматери, в 9-ю пятницу после Пасхи, обходит полгубернии, и к этому кочевому шествию стекается бездна народа, и каждое населенное место всем населением провожает ее от себя до ночлега.

                      Владимир Иванович Даль

Кто-то считает – по дурости, а я с некоторых пор считаю, что специально: с детства нас звали в дальние дали, уводили из родных мест, — в том числе  по всевозможным комсомольско-молодежным и иным путевкам, чуть ли не с пеленок прививая мысль, что лучшая доля ждет нас где угодно, только не в родном селе или деревне. И строили мы заводы, плотины, нефте- и газопроводы зачастую, как теперь оказалось, для чужого дяди в чужих странах, для других народов, а они в благодарность за это нарекли нас оккупантами,  и кроме всего прочего оказалась впусте коренная, сельская Россия. Сейчас вставать бы на ноги, а уже некому почти, нас на планете все меньше и меньше, в оставшихся редких деревнях все больше одни старики…

Увела и меня молодость из родного села. На то много было причин, в том числе и змея-романтика. И мало кого из родственников, тем более народившихся после меня, я в родном селе знаю, и стал я для него почти чужим, приезжал редко, почти тайком, больше встретиться не с родственниками, не с односельчанами, а с прекрасной рекой Юрюзанью, послушать тихий звон ее перекатов, да с горой Сосновкой, на которой провел я свое не очень радостное послевоенное детство и которой поверял свои горькие тайны.

Я много где был, спускался в глубочайшие пещеры, поднимался к кратерам высочайших действующих вулканов, искал в Арктике пропавшие экспедиции. Искал, оторванный от корней, может, прежде всего, самого себя, теперь можно сказать честно, не нашел. По глупой молодости не задумывался: где – рано или поздно — придется лечь в мать-сыру землю. Казалось, какая разница, где лечь. Мечталось даже порой: чтобы не обременять никого хлопотами, вот также пропасть без вести в той же Арктике…

Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Еще сравнительно недавно я не мог даже думать, что в судьбе у меня, тайно крещенного, но почти до седой бороды не носящего креста, — встанут два порушенных православных храма, — теперь я понимаю, что не случайно, а по Божьему промыслу, — в которые я, словно кирпичи, вложу часть своей жизни. Дмитриевского – во имя великомученика Димитрия Солунского, покровителя всех славян – на юго-западе Башкирии в родовом селе-имении с символическим названием Надеждино великого русского писателя Сергея Тимофеевича Аксакова, счастливым образом совсем не случайно соединившего в себе славянскую и тюркскую кровь, а сыновья его, великие славянофилы Константин и Иван, по матери, полутурчанке, вообще были прямыми потомками пророка Мухаммада. И Свято-Никольского – на северо-западе республики, в основанном еще Строгановыми в самом древнем русском селе в Башкирии, в Николо-Березовке на Каме — во имя Святителя  Николая Мирликийского Чудотворца, которого, кстати сказать, почитают и мусульмане, к чудотворной иконе которого в Николо-Березовку в предчувствии вселенских бед России дважды приезжала Великая Княгиня,  позже причисленная Церковью к сонму святых,  великомученица Елизавета Федоровна. Но по-прежнему я был бесприютен в смысле последнего дня. Не хотелось мне почему-то ложиться на городском кладбище в общем рву, выкопанном экскаватором, а с родной деревней меня почти уже ничего не связывало, не говоря о том, что родительское кладбище волей судеб оказалось  посреди соседнего села-райцентра, постепенно наехавшего на мою умирающую Михайловку, а отец мой, инвалид Великой Отечественной, в результате одной из коммунистических перестроек вынужден был уехать из Михайловки в поисках лучшей доли — и лег пусть и в родную уральскую землю, но не на родительском кладбище. И я просто-напросто отгонял эти мысли: время покажет.

Но однажды в Югославии, оставшись один на блокпосту после прощания со своими сербскими друзьями перед обратной дорогой на Родину, вслушиваясь в недалекий постук тяжелого пулемета, я вдруг вздрогнул и сжался от такой безысходной бесприютности и одиночества! Мне было страшно не потому, что могу погибнуть — после того духовного поражения, какое я потерпел сначала у себя дома, в России, а потом в Югославии, которая не только мне казалась последним русским и православным рубежом, уже ничего не было страшно, — а потому, что могу лечь в чужую землю, хотя Югославия для меня не чужая страна, не говоря уже о том, что к тому времени я воочию убедился, что почти треть ее кладбищ – русские могилы. Да и в других странах, где мне в последние годы по делам Международного фонда славянской письменности  и культуры пришлось побывать, — в Болгарии, Чехии, Греции, Польше, Франции — меня тянуло не в магазины, и не только по причине отсутствия звонкой монеты, и даже не в музеи, а почему-то в первую очередь на кладбища, и везде  я натыкался на русские могилы, а то и на русские кладбища. И в тот тяжелый для меня вечер я понял, что хочу лечь единственно в родную землю среди берез у башкирско-татарско-русского села Малояз, видимо, по Божьему промыслу в не столь давнее время образовавшемуся из трех деревень: в конце тридцатых годов теперь уже прошлого века сгоревший почти дотла Татарский Малояз стали заново отстраивать как районный центр между башкирской деревней Каратавлы и  русской переселенческой Михайловкой, и со временем все срослось воедино. Все это глубоко промыслительно, только неужели для районного клуба не нашли больше места, как на древнем мусульманском кладбище высоко над прекрасной Юрюзанью?!.

Но связи с родной деревней не было, так и жил я, время от времени наезжая в нее, как уже говорил, чуть ли не тайно.

И вот неожиданно позвонил мне Иван Григорьевич Юдин, дальний мой родственник, в прошлом райкомовский шофер, и не просто райкомовский, а что чуть ли не всю свою жизнь первых секретарей возил, они время от времени менялись по разным причинам, а он оставался:

— Церковь мы в Михайловке собрались ставить. А народу-то нет. А который есть, то все нищие. Может, чем смогли бы помочь? – И как бы опережая мой ответ: — Слышали, Димитриевскому храму в Надеждине колокола подарили, помогаете Свято-Никольскому в Николо-Березовке под Нефтекамском…

Резануло меня это обращение на «вы», как к чужому, тем более, что я был на полтора десятка лет его моложе, но что делать – сам заслужил. Но в то же время ухватился я за этот звонок как за соломинку. Я понял: не столько  земляки нуждаются в моей нищей писательской помощи, сколько, может, простительно протягивают руку мне, отбившемуся от родства, почти вселенскому человеку.

И еще мысль была, как потрясение: кто будет ставить в Михайловке храм?! Когда осталось в деревне чуть ли не полтора человека: одни уехали, как я, другие — поумирали, спились… Впрочем, типичная картина для всей России.

Оказалось, что я был не один в таких безнадежных мыслях. Были люди, которые откровенно пытались урезонить Ивана Григорьевича: «Брось, бесполезно! С кем ты собираешься строить?! Со старухами?! Тем более, что церкви в деревне не было и до революции, лишь часовня».

Но в то же время в меня вселилась какая-то надежда. Если уж в моей Михайловке собрались храм ставить, значит не все еще так безнадежно в России. Я было уже рукой махнул на родную деревню, словно отрезал ее от себя — ан нет, плохо я, потерявшийся в бегах человек, думал о своих земляках: жива, оказывается, Михайловка, и люди крепкие в ней еще есть. И что удивительно, всего за девять месяцев встал, пусть небольшой, пусть деревянный, храм. И, кроме Ивана Григорьевича, великая заслуга в том бывшего директора лесхоза Геннадия Николаевича Юдина и председателя райпо Виктора Михайловича Бычкова. Ну и ради справедливости нужно сказать,  что без поддержки районной и поселковой власти ничего бы не получилось. Я многих должен был назвать, но всех все равно не перечислишь, да и кого-то все равно не упомянул бы, обидел. Как говорится, Бог знает всех, кто помогал…

И что еще для меня принципиально важно: нынешний Малояз, как я уже говорил, образовался из слияния трех деревень: башкирской – Каратавлов. татарской – Малояза и русской – Михайловки. Так вот, приезжая несколько раз во время строительства церкви, я видел на строительстве меньше русских мужиков, чем татар и башкир. И не случайно, что кроме Ивана Григорьевича Юдина, удостоенного медали святого благоверного князя Даниила за великие труды по постройке храма, — а для Михайловки это было трудно не менее, чем, может, построить храм Христа Спасителя в Москве, — Святейший наградил медалью  Преподобного Сергия Радонежского первой степени башкира, тогдашнего главу администрации района Баязита Габидулловича Ибрагимова, которого, правда, скоро сняли с должности, справедливо или нет, не мне судить…

Что же касается колокола, посоветовался я с председателем попечительского совета Аксаковского фонда Виктором Александровичем Пчелинцевым, и решили мы по нищенским возможностям нашим пожертвовать на 40-килограммовый колокол – небольшой, конечно, но средства-то в фонде мизерные, складываются из благотворительных пожертвований, а их все меньше и меньше.  Позвонил в Каменск-Уральский, что под Екатеринбургом, своему давнему знакомому, одному из лучших колокольных мастеров России, Николаю Геннадьевичу Пяткову: его колокола говорят, в свое время отлитые в долг («Когда будут деньги, тогда и заплатите») из меди, пожертвованной заводом «Уфимкабель» (тогдашний ген. директор — Вячеслав Григорьевич Придачин), в Димитриевском храме в аксаковском Надеждине, его колокола говорят в Свято-Никольском храме в Николо-Березовке. Его колокола много где говорят, начиная с храма Василия Блаженного на Красной площади в Москве, кончая православным храмом в Анкоридже на Аляске.

— Очередь у меня большая, — сказал Николай. — Только если в декабре.

— А мы хотели к Пасхе.

Помолчав немного, Николай вздохнул:

— Ну ладно, к Пасхе, так к Пасхе. Если до 1 апреля перечислите деньги.

Перечислили деньги. Через некоторое время позвонил я Николаю снова: узнать, получил ли деньги, да и сказать, что окончательно решили торжественно открыть храм за неделю до Пасхи, в Вербное воскресенье.

— Ну ладно, раз такое дело, сегодня в ночь зальем. Форма уже готова. Только я тут немного ссамовольничал. В знак нашей дружбы и из уважения к трудам твоим во славу России, я отлил тебе не сорока, а стокилограммовый Благовест и к заказанной тобой надписи «От Аксаковского фонда» добавил: «…и от раба Божьего Михаила».

…Мне доверили первому ударить в колокол. Мне казалось, что его звон слышат не только мои предки и односельчане, что лежат рядом под березами, на доселе бесприютном сельском кладбище, мне казалось, что его слышат все мои близкие и дальние родственники, которые не вернулись с разных войн, пав за Родину и за други своя, и те, вроде моего отца, кто по той или иной причине вынуждены были лечь на чужих погостах.

И в то же время легко сразу стало. Больше меня не мучила бесприютность последнего в этой жизни вопроса. Была надежда, что, может, простят земляки блудного сына и позволят лечь в родную землю…

Я был уверен, что  построенная в Михайловке церковь будет освящена во имя архистратига Михаила Архангела, в  честь которого в свое время и была названа основанная переселенцами деревня, но неожиданно узнал, что архиепископ Уфимский и Стерлитамакский  Высокопреосвященный Никон освятил церковь во имя Табынской иконы Божией Матери. Меня это удивило, хотя я знал, что такое бывает в церковной практике, когда восстановленные храмы освящают в честь другого святого или другого евангельского события, но тут вроде было так естественно: деревня была основана как Михайловка, полтора века престольным праздником, явно или тайно отмечаемым в ней, был Михайлов день, и вдруг… Конечно, великая честь маленькой деревянной церквушке, которую освящают во имя Табынской иконы Божией Матери, святыни огромных просторов России от Волги до Тобола, покровительницы Уральского казачества, ушедшей в трагическую пору русской смуты с частью русского народа в китайское изгнанье и многие десятилетия бывшей там духовной опорой большой колонии русских беженцев,– но тут вроде бы так естественно освятить в честь Михаила Архангела: деревня была основана как Михайловка… При случае я спросил об этом владыку Никона, но он, то ли решив, что я пришел протестовать против его решения, то ли еще по какой причине, ответил уклончиво: «В таком отдаленном углу епархии встал новый храм, как ему не быть во славу Табынской иконы Божией Матери, древней покровительницы края! Да и жители так просили…»

Насчет первого я готов был согласиться. А вот насчет просьбы жителей я почему-то крепко засомневался: Иван Григорьевич Юдин, староста и по сути дела строитель храма, на мой вопрос однозначно ответил: «Так владыка почему-то решил, а нам ничего не оставалось, как согласиться». Так или иначе, но факт освящения церкви в моей родной деревне во имя Табынской иконы Божией Матери глубоко запал мне в душу как промыслительный, прежде всего лично для меня, в ней зародилось смутное предчувствие, что это прямо связано с моей будущей судьбой. Может, это знак мне?..

Дело в том, что ко мне уже несколько раз обращались с просьбой включиться в поиск Табынской иконы Божией Матери, я не то чтобы отказывался, но нельзя объять необъятного, в меру своих сил я помогал двум вышеназванным храмам, кроме того на мне были ежегодный Международный Аксаковский праздник и Праздник славянской письменности и культуры в Башкирии. Но время от времени ко мне снова и снова обращался   кто-нибудь с этой просьбой. То мягко намекал на это деликатнейший Борис Николаевич Федоров, заместитель директора коммерческо-инновационного центра связи «Экспресс», помогающего мне своей телекоммуникационной сетью «бродить» по миру по делам Аксаковского фонда. То отец Владимир (Сергеев), настоятель Табынского храма, где до ухода в изгнанье находилась Икона, просил организовать выставку, посвященную Святыне, в Мемориальном Доме-музее С. Т. Аксакова в Уфе, а при открытии ее просил включиться в поиск, а может, даже возглавить его, как и помочь вернуть верующим  Табынский храм полностью, в части его и поныне  постепенно уничтожающий его консервный завод. А в последнее время все настойчивее стал просить меня об этом председатель Попечительского совета Аксаковского фонда, до недавнего времени начальник управления социально-экономической политики администрации Президента Республики Башкортостан Виктор Александрович Пчелинцев, человек, которому я многим обязан, без которого Аксаковский фонд, наверное, уже давно перестал бы существовать. Человек не воцерковленный, в прошлом даже партийный работник, он, движимый каким-то внутренним, может, самим еще неосознанным чувством, все настойчивее и настойчивее или сам напоминал мне об этом, или «натравливал» на меня того же Бориса Николаевича Федорова…

Известно более 1500 икон Божией Матери, которые почитаются  Русской Православной Церковью как чудотворные. При этом почитание одних чудотворных икон ограничивается отдельными храмами, городами или местностями, а почитание других простирается на территорию нескольких епархий или даже всей Русской Православной Церкви. Таковых, наиболее прославившихся и знаменитых икон Божией Матери насчитывается 197. Все они внесены в Месяцеслов, – календарь праздников Русской Православной Церкви, – для чествования во время богослужения во всех храмах, как в России, так и за ее пределами.

Из указанных 197 икон — явленных (то есть обретенных, по преданию, неким чудесным образом) только 66. В это число входят иконы, обретенные и прославившиеся не только в Русской, но и в других Православных церквах (Кипрской, Константинопольской, на Афоне…). Из указанного общего числа особенно знаменитых икон на территории современной России насчитывается 120, из которых явленных всего 36 – это за всю тысячелетнюю историю христианства и государства. Среди указанных 36 — Табынской принадлежит совершенно особое место. Можно сказать, что она является одной из самых загадочных икон России. Хоть она и считается местночтимой, во многих областях России и  за ее пределами  бытуют, пусть порой смутные, предания о ней или легендарные сказания. Она являлась и является, несмотря на уход за рубеж, покровительницей огромных просторов России — от Волги, где в свое время явилась Русскому народу Казанская икона Божией Матери,  до Тобола. Крестный ход с Табынской иконой Божией Матери был по времени и по расстоянию самым продолжительным в России. Он длился практически весь год. В родную и ныне осиротевшую церковь в Табынске и на место своего явления Икона возвращалась лишь на IХ пятницу по Пасхе Христовой, все остальное время она была в пути. Она всегда упоминалась в месяцесловах как православная святыня общероссийского значения.

Известный историк Оренбургской епархии священник Н. Н. Модестов, пораженный великим народным почитанием Табынской иконы на огромной территории России, посвятил ей специальный труд, опубликованный в 1914 году в «Трудах Оренбургской ученой архивной комиссии»: «Село Табынское и Вознесенская пустынь. Табынская Икона Божией Матери. Крестный ход из села Табынского…» Возьмем описание иконы, как, безусловно, авторитетное, из этой работы:

«Получившая свое название от села Табынска, Табынская икона Божией Матери представляет собой, несомненно, один из наиболее древних списков (копий) Казанской иконы Божией Матери, явившейся в Казани в 1579 г. в царствование Иоанна Васильевича Грозного и прославившейся многими чудотворениями. Такою именно, т. е. Казанскою, она именуется в «Списке чудотворных икон».… Что Табынская икона есть действительно копия Казанской иконы Божией Матери, — в этом можно убедиться из сходства изображения Божией Матери и Предвечного Младенца с таковым же изображением во всех списках с Казанской Божией Матери.

Но при этом сходстве упомянутых икон есть между ними и различие. Табынская икона отличается от Казанской значительно большим размером. Размер Табынской иконы – в вышину с одной стороны 1,5 аршина, а с другой — на полувершок менее, в ширину 1 аршин и 1 с четвертью вершок, а в толщину 1вершок. Подлинная же Казанская икона Божией Матери, похищенная … злодеями в 1904 году, как известно, была значительно меньших размеров, о чем свидетельствует признаваемая за точную копию ее Казанская икона Божией Матери, находящаяся в Московском Казанском соборе.

Судя по характеру письма (т. н. греческого) и слишком темному общему (желто-коричневому) тону красок Табынской иконы Божией Матери, можно с несомненностью утверждать, что эта икона очень древнего происхождения и, может быть, почти одновременного с ее подлинником. В пользу древнего происхождения Табынской иконы Божией Матери говорит и та выемка на лицевой стороне иконы или углубление… Такие выемки на лицевой стороне, заменяющие собой как бы раму, обычно встречаются только на древних иконах. Судя же по значительным размерам этой иконы, можно предположить, что соорудители Табынской иконы предназначали ее не для домашнего употребления, а для помещения в каком-нибудь церковном иконостасе. Думаем, что мы нисколько не умалим достоинства св. Табынской иконы Божией Матери, если, основываясь, с одной стороны, на значительных размерах этой св. иконы, а с другой – на том, что Табынская икона была найдена вблизи Вознесенской пустыни, предположим, что Казанская икона, известная теперь под именем Табынской, была некогда из так называемых «местных» икон Вознесенской пустыни. Пребывание Казанской иконы Божией матери в Вознесенской пустыни весьма вероятно и естественно, так как эта пустынь была построена, как можно думать, вскоре после обретения Казанской иконы Божией Матери и находилась в пределах Казанской епархии.  Что же касается того вопроса, каким образом монастырская икона могла оказаться впоследствии утерянной, то этот вопрос разрешится сам собой, если мы припомним, что Вознесенская пустынь не раз была сожжена и разорена башкирами. Неужели иноки этого монастыря могли предать чтимую ими святыню на поругание? Не естественно ли предположить, что при  каждом башкирском набеге иноки Вознесенской пустыни спешили укрыть свою святыню в каком-то потаенном месте? А так как после сожжения монастыря братия его была «рассеяна», то нет ничего удивительного в том, что на некоторое время была утеряна и св. икона…»

Первое явление иконы, по преданию, относится ко второй половине XVI или первой половине ХVII века. Вскоре после покорения Казани монастырский иеродиакон Амвросий недавно образованной в 70 верстах (140 км.) от Уфы Вознесенской пустыни, «возвращаясь с поля услышал глас: «Да потшится правоверующая братия Вознесенского монастыря принять меня во храм Господа моего». «Диакон первоначально не внял сему неземному гласу, опасаясь, может быть, внутреннего самообольщения, но, спустя несколько дней, возвращаясь с обычных полевых занятий, он снова слышит тот же призывный голос. При сем диакон остановился и с притрепетным любопытством стал осматривать место, откуда слышен был голос и, наконец, увидел св. икону на большом камне у подошвы горы над источником, известным и доныне под именем Соляного ключа, пересекающего Ногайскую дорогу…» В каком это году произошло, трудно сказать, но уже в 1597 году пустынь называлась Пречистой Богородицы явления иконы Казанския. Сразу же после явления Святой иконы у Соляного источника стали совершаться многочисленные чудеса, вследствие чего икона была носима для удостоверения сначала в Казань, потом в Уфу, но, как бы не обретшая там себе места, она была возвращена в Вознесенскую или Пречистенскую пустынь… Во время многочисленных башкирских восстаний монастырь не раз был сожжен. В 1663 году во время очередного восстания он был окончательно уничтожен, о нем напоминал лишь большой бугор посредине поляны, покопавшись в котором, можно наткнуться на оплавившиеся куски  кирпича. Где была после этого Святая икона: под спудом ли разрушенного монастырского храма или в другом месте, неизвестно, но примерно через век «в подкрепление святой веры и на спасение роду человеческому, Царица Небесная открылась вновь, явившись во Святой Своей Иконе вновь на том же месте и вновь на том же камне».

По преданию, второе обретение Святой иконы произошло следующим образом: она была обнаружена тремя пастухами-башкирами в середине XIX века, нанявшимися в село Табынское  пасти скот. Они «из ненависти к христианству стали издеваться  над святыней и бросились рубить ее, за что достойно и были наказаны Всемощною Царицею неба. Они лишились зрения и так долго блуждали по лесу. Один из них, самый молодой, стал молиться и прозрел, по его молитвам прозрели и другие. Молодой пастух так уверовал в Бога, что крестился, а те двое остались в магометанстве, но стали почитать икону». Так как Вознесенского монастыря давно уже не существовало, икону отнесли в недавно построенную в селе Табынске церковь, после чего она и получила название Табынской. Что касается крестившегося молодого башкира: после своего ослепления и чудесного прозрения, он, крестившись,  стал вести особую подвижническую жизнь. Как свидетельствует предание, несмотря на время года и погоду, он всегда ходил в одном подряснике и скуфье, зимой и летом босой. Везде и всюду с трепетом рассказывал, как они, несмышленые, обрели чудотворную икону, как осквернили ее, как он ослеп и прозрел. И все говорил: «Наконец-то я узнал, как велик русский Бог!» Жил он якобы невероятно долго, около 130 лет, и умер в дороге во время крестного хода где-то под Челябинском. Но, к сожалению, предание не сохранило ни его имени, ни места могилы.

Что касается сходства или даже списка Табынской иконы с  Казанской, то нынешний настоятель Вознесенского храма в Табынске протоиерей отец Владимир (Сергеев), или, как он сам говорит, в то время еще настоятель Вознесенской горы, поскольку храма на ней еще не было, а в церкви села  еще был консервный завод, — по благословению афонского старца схиархимандрита Серафима (Томина), зачинатель поисков Иконы, имеет свое суждение, которое основывается не только, скажем, на местнопатриотическом чувстве, но и на мнении  некоторых исследователей вопроса:

«Да, она сильно напоминает явленную Казанскую икону Божией Матери.  Однако все чаще и чаще исследователи находили разницу в изображении икон, и возникал вопрос: так ли уж Табынская точная копия Казанской? Неправильность и мало отчетливая отделка доски Табынской — обычная особенность древнейших икон, когда иконописцы старались подражать иконам евангелиста Луки письмом и обработкой доски. Сразу бросается в глаза различие в пропорциях. Табынская более вытянута, так что появляются дополнительные детали апостольника Божией Матери, которых нет на Казанской, а каноническое копирование предполагает полное повторение деталей. Изображение на Табынской иконе смещено влево, хотя композиция всей иконы остается уравновешенной… Таким образом, Казанская икона представляет собой как бы наоборот несколько усеченный снизу и справа список Табынской.

Но более всего исследователей смущало то, что Табынская выглядела древнее. Казанская икона, как известно, явилась в Казани в 1579 году, при этом она по виду была почти новой, о чем свидетельствует, в частности, Святой Патриарх Гермоген, прославленный позже в сонме святых: «…чудотворный образ чудно сиял светлостью, как будто вновь был написан красками…» Несомненно, что Казанская икона была рукотворной и написанной незадолго до взятия Казани. Известно, что сразу после Ее явления стало происходить множество исцелений. И потому было написано множество точнейших списков с иконы. Таков был канон: с чудотворных икон писать только точные списки. Один из первых был преподнесен царю Иоанну Грозному, другие свободно распространялись, в том числе на казанском базаре, о чем свидетельствует история явления Казанско-Ярославской иконы: в 1588 году некий Герасим видел во сне Богоматерь, которая обратилась к нему: «Герасим, в городе Казани, в торговом дворе у одного юноши на левой стороне есть Моя икона. Возьми Ея…» Но не обнаружен ни один  список Казанской иконы, похожий на Табынскую.

А что, если она явилась миру независимо от Казанской? Ясно, что Табынская икона написана вне Вознесенской пустыни, ибо трудно даже представить наличие в пустыни иконописца, обладающего всем мастерством греческой школы и умением высококлассного «личника» (это самые искусные мастера, писавшие только лики святых), чтобы изобразить такой вдохновенный Лик. Но икон того времени, подобных Табынской, больше не обнаружено. Потому можно предположить, что икона явилась в Вознесенскую пустынь не из России. Многие соглашаются, что копией Казанской ее можно назвать только с натяжкой, Табынская икона обладает большим количеством иконографических деталей, отсутствующих в Казанском образе, а не наоборот.

Не могла ли икона здесь оказаться до появления пустыни? Проникновение христианства в Приуралье и на Урал могло начаться лишь после образования Херсонской епархии в 920 году. И действительно Херсонская епархия, а впоследствии автокефальная митрополия, прославилась широким миссионерством. Уже в начале Х века была образована православная епархия в соседней с Уралом и Поволжьем Хазарии. И, возможно, что в Хазарской епархии была когда-то икона Божией Матери подобного иконографического типа, созданная местными иконописцами и потому неизвестная в Константинополе и Херсонесе. Была она, скорее всего, чудотворной, иначе не стали бы писать с нее списков.  Табынская икона, если не Сама та икона,  может, более ранний список с нее, а Казанская — более поздний: и так как обладает меньшим количеством иконографических деталей, и как более светлый по краскам. Может быть, он был написан для домашнего иконостаса, потому что  значительно меньших размеров. Но все сказанное ничуть не умаляет величия Казанской иконы Божией Матери, ставшей заступницей всей нашей страны. А Табынская стала относиться к местнопочитаемым иконам…»

Эта версия многим покажется фантастической, но если она существует, я привожу ее тоже. Более того, она зародила во мне столь же фантастическую и в то же время не фантастическую мысль: а вдруг Табынская – список с одной из еще более древних икон, окольными, ведомыми только ей путями пришедшая в будущую средину России накануне перелома ее судьбы? С этой мыслью я просмотрел сотни икон Божией Матери XIX – XVII веков в крипте величественного собора Александра Невского в Софии, собранных по разрушенным монастырям Болгарии Людмилой Живковой, дочерью последнего генерального секретаря Болгарской компартии Тодора Живкова (сейчас ее имя затоптано в грязи, но придет время, ей скажут спасибо благодарные потомки). С этой мыслью я проехал по древнесирийским православным монастырям, включая легендарную Седнайю, где находится икона Божией Матери, написанная, по преданию, самим Святым апостолом евангелистом Лукой, и десятки других древних икон Ея первых веков, но нигде не нашел даже близко подобного лика…

К сказанному же выше отцом Владимиром я только добавил бы: то, что Табынская  стала относиться к местнопочитаемым иконам, ничуть не умаляет ее величия. Более того: может, ее истинное время еще не пришло, оно придет, может, после очередного Ее явления, если мы, конечно, окажемся его достойны. Ибо, наверное, не случайно в акафисте ей есть такие многозначащие и таинственные слова: « …всего мира Надеждо и Утешение».

Действительно, быть бы Табынской иконе, тем более находящейся в Уральской глуши, одной из многочисленных местночтимых икон Божией Матери, но в 1848 году страшная эпидемия холеры обрушилась на Россию. Именно в это время и прославилась Табынская икона своими исцелениями, сначала в самом Табынске, потом в ближайшем городе Стерлитамаке, потом в губернском Оренбурге, остановив там страшный мор. Тогда  «…преосвященный Антоний поручил произвести законное расследование о древности и достопочтимости святой иконы в Табынском крае в Богоявленском заводе, где с клятвой утверждали вышеописанное, по преданию, явление и незапамятное почитание святой иконы Богоматери. Предание имеет, по крайней мере, стосорокалетнюю давность, т. е. что дети получили от отец, то сии – от своих отцов и так далее, у которых родители были уроженцами села Табынска и даже той деревни монастырской, которая существовала даже до населения крепости Табынской». В результате было составлено одно из первых «сказаний», на которые впоследствии и опирался в своем труде священник Н.Н. Модестов.

Надо сказать, что Табынская икона и местность, в которой она явилась, всегда была в поле внимания русских государей, начиная с Иоанна Васильевича Грозного, в чье царствование, скорее всего,  был заложен Вознесенский монастырь, разрушенный в первый раз сибирским ханом Кучумом. Об этом факте, в частности, известно из указа царя Федора Иоанновича: «А того ради царь и великий князь Федор Иоаннович, всея Русии самодержец, указал тебе, старцу Ионе, не могшав ехать в Уфимский край в Вознесенскую пустынь Ногайской дороги, что башкирцами сожжена, а братия рассеяна…» И царь Алексей Михайлович в 1648 году писал строгую грамоту, касающуюся Вознесенской  или Пречистенской пустыни. И  «великому  Государю, Царю и Великому Князю Петру Алексеевичу, всея Великия, и Малыя, и Белыя Русии Самодержцу\» писали челобитную стрельцы из Вознесенской монастырской деревни, после чего Петр I в 1696 году подписал указ о переселении стрельцов на более безопасную пристанскую поляну, о строительстве нового острога  на ней, об отводе земель и угодий…

Случайно ли возникновение именно на стыке Европы и Азии самого большого в России по времени и по расстоянию крестного хода, сопровождающегося великими, оказанными Пресвятой Девой не только православному люду, чудесами и милостями? В благодарность  за избавление от холеры, о котором я упоминал, жители  Стерлитамака стали ежегодно на IX пятницу после Пасхи брать крестным ходом Чудотворную икону к себе. Примеру Стерлитамака последовал Оренбург, в течение многих лет страдающий от холеры и в 1848 году почти вымерший от смертельной напасти. Холера остановилась после того, как Икона крестным ходом была принесена в город. В благодарность Пресвятой Богородице кафедральный собор Оренбурга был освящен в честь Табынской иконы Божией Матери. Для него был сделан точный список Иконы. 12 декабря 1856 года в Особом отношении министра внутренних дел к Оренбургскому губернатору говорилось, что «по всеподданнейшему докладу обер-прокурора Св. Синода ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР ВЫСОЧАЙШЕ повелеть соизволил: переносить ежегодно находящуюся в церкви села Табынска, Стерлитамакского уезда, икону Казанской Божией Матери в г. Оренбург в сентябре месяце и в г. Стерлитамак – в 9-ю пятницу после Пасхи, в сопровождении крестного хода, с тем, чтобы наблюдение за порядком и благочинием в народе во время сего хода было возложено на обязанность местной полиции». При этом министр МВД О. Панской добавлял: «…граждане г. Оренбурга изъявили принимать означенную икону в 8 число сентября и иметь оную у себя три недели, а для пребывания сей иконы в г. Стерлитамаке достаточно 8 дней». Но Икону желали у себя видеть другие города и губернии.  Начинается спор между Уфой и Оренбургом за количество дней нахождения Иконы.  Известность ее стремительно растет. В 1857-м году Табынскую икону хотели видеть уже многие станицы полковых кругов Оренбургской губернии. Преосвященный Антоний ставил в известность генерал-адьютанта А. А. Катенина: «В будущее лето икона поднимается (слово-то какое удивительное и точное и в то же время многозначное найдено – поднимается. – М.Ч.)  15-ю днями против нынешнего года ранее. А именно вместо первого августа – 15 июля, и, следуя по маршруту, ныне составленному, к Оренбургу пронесется помимо его сперва к станицам, расположенным по правому берегу Урала, начиная со станицы Чернореченской, а потом со станицы Рассыпной, перейдя Урал,  пронесется к Оренбургу по станицам левой стороны Урала».

В 1858 году Святую икону пожелали видеть станицы 4-го полкового округа. К этому времени относится следующий случай. Жители Богоявленского завода стали оспаривать икону у Табынска на основании того, что место ее явления находится на дачах завода. В ответ  оскорбленные жители Табынска во время крестного хода перестали носить Икону через завод. А стали ее носить на Святые ключи в обход, по старой Ногайской дороге. Тогда богоявленцы обратились с жалобой к благочинному протоиерею Базилевскому: рассудить их по справедливости.  Благочинный своим судом решил вопрос в пользу богоявленцев: определить местом нахождения Иконы храм в Богоявленском заводе. На что табынцы смиренно ответили: «Если угодно это Пречистой Матери, то пусть будет по определению сему». Но на утро отец благочинный покаялся перед всем честным народом: «Неугодно Матери Божией мое вчерашнее неразумное распоряжение, ибо достойно наказала меня за таковое, у меня отнялась правая рука». И как только Икона вернулась в Табынск, получил исцеление.

В 1871 году холера опять захлестнула всю Россию. Медицина была бессильна бороться с напастью в таких размерах. Но верующие люди уже знали, Кто им может помочь. Потому они стремились хоть на несколько дней, хоть на несколько часов заполучить к себе спасительницу. Где принимали Табынскую икону Божией Матери, холера там тотчас же или вскоре останавливалась.  Когда кругом вымирали целые деревни, в Табынске умерло только три человека. В Оренбурге за неделю умерло более 1000 человек. Но как только Икона была принесена в город, холера сразу прекратилась, на второй день после ее появления на кладбище вынесли последнюю жертву. В эти годы Чудотворную икону из Табынска крестным ходом, кроме Стерлитамака и Оренбурга, несли уже в Самару, Тобольск, Кустанай, Уральск и по их губерниям, все дальше и дальше, как на запад, так и на восток и на юг… Вот только часть маршрута ее следования в 1908 — 1910 годах:

20 июня – село Табынск; 22 июня (IХ пятница) Богоявленский завод, Святые ключи, место явления; 23 июня – деревня Зиганова, дер. Макарово, башкирские земли (здесь Святую икону несли сами башкиры, помните: «остались в магометанстве, но стали почитать икону…»); 27 июня – Авзяно-Петровский завод; 30 июня – Кагинский завод; 2 июля – Узянский; 6 июля – Белорецкий; 9 июля – г. Верхнеуральск; 26 июля – г. Троицк; 15 августа – станица Таналыкская;  20 августа – г. Орск; 30 августа – станица  Верхнеозерная; 7 сентября – г. Оренбург; 5 декабря – г. Уральск…

В январе крестный ход переходил в Самарскую губернию и т. д., продолжаясь вплоть до следующей IX пятницы после Пасхи, накануне которой по сути дела только день и была Чудотворная в родном храме. А в IX пятницу собиралось на Святые ключи, на место ее явления, до 20 тысяч человек со всей России. Саму же Святую икону во время крестного хода возили в особой карете с пятью главками. Ее всегда сопровождало несколько священников. В карету запрягались только специально предназначенные для Чудотворной лошади, на которых никто никогда не садился. Предание свидетельствует: иногда бывало, что карета останавливалась сама собой, да так, что лошади не могли ее сдвинуть.  При расследовании выяснялось, что на том месте, где она остановилась, был некогда закопан убиенный младенец или совершены какие другие злодеяния. Икона призывала к покаянию. А в некоторые селения Чудотворная вообще отказывалась заходить. Многочисленные чудеса исцелений сопровождали Табынскую икону на пути ее следования. Потому каждый верующий старался пройти с иконой хоть малую по силам часть ее пути. Табынская икона была носима на руках только в городах и селениях. А между селениями она непременно перевозилась. Такое распоряжение диктовалось необходимостью скорейшего перехода Иконы от селения к селению, чтобы она успела посетить как можно больше мест. А из далекой Астрахани ежегодно снаряжался целый пароход с паломниками, который плыл сначала по Волге, потом по Каме, потом по Белой до самого Табынска, в то время Белая еще была не так мелка…

Из года в год крестный ход все больше растягивался, и со временем он уже не стал умещаться в календарный год. Икона, не имея ни дня отдыха,  находилась в постоянном походе. Но все равно к празднику Рожд0

ества Святой Богородицы встречал ее Оренбург. Весь клир 42 храмов города, казачьи части, ведь Табынская икона с самого явления стала почитаться как охранительница Оренбургского казачьего войска, почти все население города выходило навстречу своей Покровительнице.  Торжественная встреча происходила в  25 километрах от Оренбурга в селе Нежинка. Серебряную ризу, в которой Икона путешествовала, меняли на золотую, специальную Оренбургскую. По мере расширения границ России на восток и на юг, создавались новые казачьи округа. Появились Сибирское, Семиреченское, Забайкальское войско… И всюду их основой были оренбургские казаки. С ними продвигалось на восток и на юг великое почитание Табынской иконы Божией Матери. Хотя сама Она туда уже не доходила, только ее многочисленные списки. Нынешний поиск Табынской иконы Божией Матери затруднен и тем, что многие вроде бы достовернейщие свидетельства о ней на самом деле имеют отношение к ее многочисленным точным или даже не точным спискам…

Что вообще представляет собой крестный ход, какой духовный смысл в себе несет? При кажущейся легкости этого вопроса, каждый ли из нас может с уверенностью ответить на него? Чтобы не мудрствовать лукаво, обращусь к труду уже цитированного мною священника Н. Н. Модестова, к специальной главе из его книги о Табынской иконе «Значение крестного хода вообще и с Табынскою иконою Божией Матери в особенности»: «С самой глубокой древности в церкви православной утвердился обычай по случаю общественно-скорбных или радостных событий совершать крестные ходы, то есть открытые всенародные священно-соборные шествия или моления верующих вне храмов Божиих в предшествии святого креста, Евангелия, хоругвей и св. икон. Избавление от моровых поветрий, одержание победы над врагами Церкви и государства, испрошение милости Божией во время засухи или безведрия — побуждает христиан собираться воедино, чтобы вознести Господу свою единодушную молитву. «Подлинно, если когда, то во время крестных ходов, — говорит один древнехристианский писатель Тертуллиан, — мы собираемся вместе для того, чтобы наподобие некоего воинского отряда сделать со всех сторон к Богу приступ молитвы». «При крестных ходах на путях и перекрестках, — говорит святой Симеон Солунский, — мы творим моления для того, чтобы очистить все пути и распутия, оскверненные нашими грехами, подъемлем из храмов священные иконы, вносим честные кресты, а иногда, где есть,  и священнейшие мощи святых для того, чтобы освятить и людей, и все, что потребно им для жизни, т.е. дома, пути, воду, воздух и самую землю, попираемую и оскверняемою стопами грешников».

Таков древний, исконный смысл и значение крестных ходов по изъяснению учителей Церкви. Несомненно, что крестные ходы должны служить одним из сильных средств к воспитанию у нас веры, благочестия и страха Божия. Так оно и бывает, как это особенно наглядно можно видеть именно на крестном ходе с Табынскою иконою Божией Матери”.

В годы Отечественной или Великой войны 1914 года, которую мы больше знаем как Первую мировую, и которую, когда уже была близка победа, враги России сумели превратить в гражданскую, Табынская икона Божией Матери (или оренбургский список ее?) вместе с казачьими уральскими полками была на фронте. Перед ней служили молебны перед атакой…

Последний крестный ход с Табынской иконой Божией Матери был оборван осенью 1919 года под Оренбургом практически в зоне боевых действий гражданской войны.  Тысячи людей, шедших с Иконой, надеялись,  что Она остановит братоубийственную бойню. Неожиданно налетевшая красная конница  разогнала богомольцев. Трудно сейчас сказать, были ли это какие-нибудь бойцы-интернационалисты или свои казаки, например, из отряда красных командиров братьев Кашириных, ведь казачество тогда, как и весь русский народ, тоже было расколото на два, а то и на более, лагеря. Обе дорогие ризы, содрав с Иконы, красные забрали, а саму Икону по ненадобности или  все-таки, может, убоявшись ее возможного гнева, просто бросили на дорогу. А за ними уже шли, узнав о случившемся,  сотни атамана Дутова, которые благоговейно приняли на руки Святую Икону и потом уже отступали с тяжелыми боями на восток и в среднеазиатские пустыни вместе с ней. В пору наибольших колебаний казачьих частей, перед арьергардными атаками, сдерживающими превосходящие силы красных войск, Войсковой Атаман Оренбургского казачьего войска, Походный Атаман всех казачьих войск России, генерал-лейтенант Александр Ильич Дутов для поднятия боевого духа изморенного голодом и тяжелыми переходами личного состава, приказывал расчехлить Табынскую икону. Так вместе с ними Она и перешла китайскую границу…

История ухода Чудотворной иконы вместе с частью русского народа в китайское изгнание полна противоречий и фольклорных наслоений. По широко бытующей, опубликованной Уфимской епархией вместе с акафистом, версии с атаманом Дутовым в Китай ушел точный список иконы из Оренбургского кафедрального собора, сама же Икона, сопровождаемая Оренбургским архиепископом Мефодием, с белыми частями ушла на Дальний Восток, вплоть до города Благовещенска. Дальше путь шел через Амур. Но дальше Она, якобы, не пошла. Горе и отчаяние охватили тогда уходящих в изгнание русских людей. Из всего, что у них оставалось от Родины, была Чудотворная икона, не раз их спасавшая в страшном пути. И вот Она не хочет уходить за рубежи Родины. Что делать?

Над Чудотворной якобы была построена часовня из речного амурского камыша. Епископ Камчатский и Петропавловский Нестор вместе с архиепископом Оренбургским Мефодием, который проделал весь путь с Иконой от Оренбурга,  и многими священниками три дня постились и слезно молились. И вот только тогда Святая Табынская икона позволила перенести себя  через границу в Китай. Первый ее храм за рубежом якобы был в монастыре города Харбина, столицы русского изгнанья, и где она вроде бы пребывала до 1948 года. Потом, когда русских по настоянию советского правительства стали выдавливать из Коммунистического Китая, она с беженцами попала в Австралию, откуда архимандрит Филарет перевез ее в Сан-Франциско… И этому вроде бы есть авторитетнейшие свидетельства. Архимандрит Серафим (Томин), благословивший отца Владимира (Сергева) на поиски Иконы, утверждал: «Я, будучи келейником митрополита Нестора, часто слышал, что владыка в 1918 году, сопровождая нетленные мощи преподобной мученицы Елизаветы (бывшей Великой Княгини Елизаветы Федоровны – М.Ч.) и Варвары, ехал вместе с архиепископом Мефодием Оренбуржским, который вез настоящую Табынскую икону. Он, владыка Мефодий, рассказывал, как она попала к нему.  Табынскую икону встречали как  всегда накануне Рождества Богородицы в станице Неженская. Было огромное стечение народа.  И в то время, когда начинался торжественный обряд смены серебряной ризы (Табынской) на золотую (Оренбургскую), напали красные, и была настоящая битва. Обе ризы они забрали, а икону бросили.  Владыка Мефодий подобрал икону и перевез ее в Харбин. В Харбине построили маленькую церковь. В 1948 голу икону вывез в Австралию, а затем в Америку архимандрит Филарет (Вознесенский). Потом он возглавил Синод РПЦЗ. Владыка Мануил (о котором речь впереди. – М.Ч.) обращался в зарубежный синод по поводу возвращения иконы. Но они отвечали, что икона у них и что они ее никогда не отдадут…». О харбинском пути иконы свидетельствует и архиепископ Ювеналий (Килин) Ижевский: «Эта икона примерно в 1921 году с Белой армией ушла в Харбин, но не для всех это было объявлено, и находилась она в Казанско-Богородицком мужском монастыре в Харбине. В 1948 году точно была там, а дальше не знаю, так как выехал в СССР». Свидетельство это тоже заслуживает внимания, потому как в 1922 году Ювеналий, тогда еще архимандрит,  был основателем и настоятелем этого монастыря. Но….

В 1984 году во время миссии Международного фонда славянской письменности  и культуры — плавания на паруснике с поклонным крестом в Грецию, мимо Святой горы Афон, в Фессалоники, на родину равноапостольных Кирилла и Мефодия, я спрашивал духовника нашей миссии архиепископа Сан-Франциского Василия (Родзянко) о возможном нахождении Табынской иконы в Сан-Франциско. Всматриваясь в лазурь Эгейского моря, он отвечал: «Да, разумеется, я знаю о Табынской иконе. Но могу с полной уверенностью сказать, что ни  в одном православном храме Сан-Франциско и Калифорнии ее нет, я знал бы об этом. Если только допустить, что в частных руках, или вообще не у православных, а у каких-нибудь коллекционеров…»

У меня харбинская версия первоначального нахождения Табынской иконы вызывала сомнение и потому, что даже упоминания о ней я не нашел в серьезной работе Георгия Шульца «Русская Духовная Миссия в Китае»:

«Первая половина ХХ века связывает историю Русской диаспоры в Китае с исходом из России полмиллиона беженцев. А также с именами святителей Серафима (Соболева) – автора «Русской идеологии», Ионы (Покровского) и особенно архиепископа Шанхайского и Сан-Францисского Иоанна (Максимовича) – потомка митрополита Иоанна Тобольского (Максимовича), бывшего с 1712 года по день своей кончины в 1715 году духовным начальником православных русских в Китае.

Духовная миссия в Китае, как и другие зарубежные учреждения Русской Православной Церкви, на основании Постановления Патриарха Тихона и Высшего Церковного Совета от 7 (20) ноября 1920 года перешла во временное подчинение Зарубежному Архиерейскому Синоду. В 1922 году была образована новая епархия – Пекинская и Китайская. Сохранив старое название, миссия стала первой китайской православной епархией. Забота о беженцах из России стала ее главной задачей. В Харбинской епархии – основной территории, в пределах которой селились эмигранты, строились учебные заведения, в том числе и семинария, издавались православные книги, развивалась благотворительность. В 1928 году был открыт дом милосердия преп. Серафима Саровского. На земельном участке Спасо-Преображенской церкви создается дом-убежище митрополита Мефодия. В 1929 году советские войска на Дальнем Востоке вторглись в пределы Китая, преследуя русских беженцев из Сибири, в их судьбе приняла участие Богородице-Владимирская женская обитель. При ней был открыт приют для девочек во имя св. равноапостольной Княгини Ольги.

Около 1925 года в Модягоу был построен Скорбященский храм Камчатского подворья, более известный как Дом милосердия. Здесь имелись приют и иконописная мастерская. У самого входа была воздвигнута часовня в память императора Николая  II и сербского короля Александра. Святитель Иона, принимая прямое участие в жизни и воспитании детей,  основал приют на станции Маньчжурия. Там же были созданы бесплатные школа, столовая, амбулатория и библиотека.

В 1930 году началось строительство величественного Софийского храма – украшения всего Харбина. Вообще же в Харбине с 1918 по 1931 год были построены следующие храмы: Свято-Николаевский при городской тюрьме, Свято-Петропавловский в Сунгарийском городке, Свято-Преображенский в корпусном городке, Камчатское подворье, Богородицко-Владимирская женская обитель с пещерным храмом в память великомученика Димитрия Солунского,  Казанско-Богородицкий мужской монастырь в Гонадатьевке, Борисоглебская церковь в Цинхе, Свято-Николаевская церковь в Частном Затоне, Иоанно-Богословская при приюте-училище «Русский дом», Иоанно-Предтеченская при Московских казармах, Пророко-Ильинская на Пристани, Покровская на старом кладбище. Строились церкви и на железнодорожной линии Владивосток — Харбин: Свято-Троицкая на ст. Шитоухэцзы, Свято-Николаевская на ст. Эхо, Свято-Георгиевская на ст. Хайлин, Свято-Владимирская на ст. Яомынь, Спасо-Преображенская на ст.  Лаошагоу.

В 1922 году на Крестовом острове Харбина был основан мужской монастырь с трехпрестольным храмом в честь Казанской иконы Божией Матери с приделами великомученика Пантелеимона и Архистратига Михаила…

После поражения революции 1925-1927 годов в Китае началась гражданская война. Кафедральный Богоявленский собор Шанхая оказался в центре военных действий, и на территории французской концессии началась постройка нового храма в честь иконы «Споручница грешных». Старый Богоявленский собор и Дом землячества при нем сохранялись вплоть до 1932 года, когда 28 февраля японский снаряд стал причиной пожара, уничтожившего первый православный храм в Шанхае…

Сегодня в Китае официально числится 15 000 русского населения, граждан КНР… В районе Синьцзян насчитывается более 3000 последователей Православия, в основном русских. Только вокруг территории Российского посольства – бывшей территории Российской Духовной Миссии – проживают 300 потомков албазинцев. Все они сохранили веру, смогли тайно в годы культурной революции крестить своих детей и внуков…

В Пекине есть два священника – отец Александр Дэ и отец Иаков. Оба они, несмотря на преклонный возраст, неоднократно обращались к городским властям с просьбой открыть для православных пекинцев храм, однако всегда получали отказ. В Харбине единственный совершавший службу священник отец Григорий Чжу умер два года назад. Около 30 православных китайцев, священник Михаил Ли и протодиакон Евангел Лу живут в Шанхае. Так же, как и в Пекине, власти не соглашаются открыть в Шанхае православный храм.  Городские власти Шанхая объявили архитектурными памятниками два сохранившихся православных храма города: кафедральный собор в память иконы Божией Матери «Споручница грешных» и Свято-Николаевский храм, воздвигнутый в память об убиении Императора Николая II. Но в соборе открыты банк и ресторан, а  в Свято-Никольском храме – склад.

О былой миссии в Пекине сейчас напоминают только камни – остатки надгробий русского кладбища за бывшими Аньдинмэньскими воротами города.  Уже в 1986 году был разрушен Свято-Серафимовский храм.

На территории посольства России в Пекине по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II 19 апреля 1997 года был установлен поклонный крест в память истории миссии.  Из трех же храмов сохранился только бывший Успенский храм, увы, переделанный в гараж.

А два года назад на Святой Земле, в Иерусалиме, была найдена Порт-Артурская икона Божией Матери «Торжество Пресвятой Богородицы», написанная в 1904 году, но так и не попавшая в осажденный Порт-Артур. Мы надеемся, что сегодня она во Владивостоке ждет завершения своих столетних странствий…»

Георгий Шульц, будучи вроде бы серьезным историком Русской Православной Церкви в Китае, даже не упоминает о Табынской иконе Божией Матери в районе Харбина, в том числе рассказывая о Казанско-Богородицком монастыре, где, по утверждению архиепископа Ювеналия, она находилась. Нет у него даже упоминания об Иконе, когда он рассказывает о православных храмах и Русской Православной миссии в Пекине, хотя Игорь Ребрин из Сан-Пауло (Бразилия) писал отцу Владимиру в Табынск: «Я точно помню, что она была в маленькой церкви в бывшем посольском квартале в Пекине. Это был дом недалеко от восточной части стены. Мой отец был там старостой, и я помню, что икона была довольно большая… Церковь в 1949 году закрыли и все имущество перевезли в Бэнь-Гуань в Пекинскую Православную миссию». Но в то же время  Александр Кириллов из Рио-де-Жанейро писал: «Я не слышал никогда об этой иконе, несмотря на то, что между 1949 и 1953 годами неделями, а иногда и месяцами жил в Российской Духовной миссии в Пекине».

Неужели Георгий Шульц вообще не знал о существовании  Табынской Иконы? Или он считал нахождение ее в Китае, как и вообще существование ее, незначительным фактом? Странно, что он даже не упоминает об основанной около Харбина в поселке Канагаш близ Дайрена (Дальний) Богородицко-Казанской женской обители.

В своей работе Георгий Шульц лишь упоминает о русских в автономном районе Синьцзян, можно предположить, что по причине закрытости этого района он не обладал сколько-нибудь достоверными сведениями о состояния Православия в этом районе Китая. И еще: Георгий Шульц упоминает потомков неких албазинцев, которые в Китае сумели сохранить свою древнюю веру и даже во время культурной революции тайно  продолжали крестить своих детей. Что же это за люди – албазинцы, какой национальности или этнической группы?

Чтобы ответить на эти два вопроса, я призову себе в помощники другого исследователя Православия в Китае, сотрудника Отдела внешних церковных сношений РПЦ МП профессора-востоковеда священника Дионисия Поздняева. Историю пребывания русских в Синьцзяне отец Дионисий в своей работе «Православие в Китае» делит на четыре этапа: 1) с появлением здесь русских-албазинцев и до 1920 года, 2) с 1920 года, времени прихода в Синьцзян вытесненных с территории России белых войск, 3) с 1932 года, когда в Синьцзян бежали недовольные коллективизацией в СССР, и 4) с 1954 года и по настоящий день – время вынужденного или добровольного выезда русских из Синьцзяна, как в разные страны мира, преимущественно в Австралию, США и Канаду, так и в СССР. Есть основания предполагать, считает отец Дионисий, активно включившийся в поиск Табынской иконы Божией Матери, что жившие в конце ХХ века в Синьцзяне, в городе Кульдже китайцы-католики также вели свое происхождение от русских, албазинских казаков, плененных в 1685 году и уведенных в Пекин.  История их пленения такова. В 1651 году «оптовщиком Ерофейкой Хабаровым» на границе с Китаем был занят «Даурский городок» и на его месте был поставлен острог Албазин. Уже в этом, 1651 году, император Шуньчжи отправил к Албазину тысячную армию, но справиться с казаками не смог. В результате вскоре весь Приамурский край становится во владении России. Новый китайский богдыхан Канси, чтобы «решить» проблему Албазина, построил на Амуре целую флотилию и обложил Албазин сторожевыми крепостями, при этом не переставая слать албазинцам ласковые увещевательные грамоты. К 1684 году Канси, обеспокоенный будущим Дальнего Востока, собрал под Албазином 15 000 солдат, надо заметить, что 100 пушек и 50 осадных орудий подарили ему католические мессионеры. В Албазине гарнизон составлял всего 450 казаков с тремя пушками. В 1685 году после двухдневной осады городок вынужден был сдаться. К чести китайского императора, он полностью сдержал свое слово. Китайцы выпустили из города всех жителей Албазина с оружием и вещами. Канси приказал обращаться с русскими пленными как можно мягче и предложил им вернуться в Якутск или Нерчинск или поступить к нему на службу. На его предложение поступить на китайскую службу откликнулось 45 семей. Так что албазинцев, оказавшихся в Пекине, пленными можно называть с некоторой оговоркой, тем более, что они были причислены к китайскому почетному наследственному военному сословию, второму после чиновников. С казаками-албазинцами отправился в Пекин и священник Максим Леонтьев. С этого и начинается история Православной Миссии в Китае. В 1695 году Тобольский митрополит Игнатий писал отцу Максиму Леонтьеву: «А пленение ваше не без пользы китайским жителям, яко Христовы православные веры свет им вами открывается».

«История миссии поучительна, — пишет Георгий Шульц. — Сумев на протяжении столетий сохранить православную веру среди потомков албазинских казаков, смешавшихся с китайскими и маньчжурским этносами, члены миссии немало сделали на поприще дипломатии (в ХIХ веке дипломатическая деятельность для миссии была основной), науки, из нее вышли первые русские консулы на крайнем Востоке. Ими же были заложены основы отечественного востоковедения.  Благодаря трудам миссионеров Россия и Китай ни разу не воевали».

Что же касается Синьцзяна, отец Дионисий Поздняев в своей работе «Православие в Китае» пишет: «В 1850 году в Томске русский купец Порфирий Глебович Уфимцев сообщал настоятелю Гуслицкого монастыря Московской епархии игумену Парфению о том, что во время многократных торговых поездок в Кульджу он познакомился там с китайскими христианами, сообщившими о том, что они по происхождению – русские, по вере — православные. Они утверждают, что являются потомками пленников из Албазина. По их словам, за дерзость по отношению к императорскому правительству, 50 русских семей были сосланы из Пекина в отдаленную Кульджу… К 1871 году русское население Кульджи насчитывало уже более 2000 человек, они составляли приход единственного в Кульдже православного храма, который размещался в китайском здании».

Так, может, не случайно, что Табынская икона Божией Матери ушла именно в Кульджу, где уже с древних времен жили и ждали ее русские православные люди? Как, может,  не случайно, что первый договор России с Китаем был в свое время, в 1851 году, заключен именно в Кульдже? И, может, Табынская Икона Божией Матери, которая ниспосылает чудеса не только православному люду, в будущем, — может, в самом процессе передачи и возвращения в Россию, — сыграет свою особую роль в укреплении не только экономических и дипломатических, но и особых духовных связей между Россией и Китаем?

Факт же находки или явления Порт-Артурской иконы дает надежду, что рано или поздно будет найдена или вновь явлена и Табынская икона Божией Матери, и мы в Приуралье и на Урале больше не будем небесными сиротами.

Где же все-таки ее искать? В процессе поиска мы все больше убеждались, что шанхайский вариант нахождения или первоначального пребывания Табынской иконы в Китае – вероятнее всего, легенда, основанная, видимо, на том, что основной поток российских беженцев в гражданскую войну был именно в Шанхай. В самом Шанхае или его окрестностях, несомненно, была икона Табынской Божией Матери, в той же Богородско-Казанской Табынской женской обители около Дайрена, но это был, скорее всего, один из многочисленных ее списков. Может быть, даже оренбургский список из кафедрального собора, который, по свидетельствам, тоже был или стал чудотворным.

Основываясь на архивных документах и воспоминаниях ныне разбросанных по всему миру потомков уральских казаков, ушедших в изгнание с А. И. Дутовым, — а что Икона ушла в изгнание с не пошедшим в услужение к большевикам атаманом, не было никаких сомнений (можно бы допустить, что  это оренбургский список ее, но ведь многие казаки, а тем более священники, ушедшие с А.И. Дутовым, знали явленную по многочисленным крестным ходам и особым знакам, как, например,  разруб топора, были среди ушедших с А. И. Дутовым  и жители села Табынского), — мы все больше утверждались в убеждении, что она сразу же попала не в Восточный, а в Западный Китай, а именно в провинцию Синьцзян, где уже два с лишним века жили русские, потомки казаков-албазинцев. Надо же было случиться так, что в 2000 году, не где-нибудь, а во  время поездки в Молдавскую Приднестровскую Республику, в Тирасполь, единственное место бывшего Советского Союза, где люди с оружием в руках встали на защиту своего попранного национального и просто человеческого достоинства, а мы в остальной России не только не поддержали их, но и предали, и потом предавали раз за разом, и до сих пор продолжаем предавать и продавать, я познакомился с главным редактором журнала «Простор», издающегося в Алма-Ате, Ростиславом Викторовичем Петровым. Он родился в Китае и с родителями вернулся оттуда в 1954 году, но в результате «бархатной» революции не по своей воле снова оказался за пределами России, в так называемом Ближнем Зарубежье. На мой вопрос о Табынской иконе Виктор Петрович с твердой уверенностью сказал: «Да, когда нам разрешили вернуться, и мы уезжали из Китая на казахстанскую целину, Табынская икона оставалась в церкви города Кульджи. К сожалению, я не знаю, что с ней было дальше. Это вам надо обратиться к Владимиру Федоровичу Мищенко, тоже бывшему «китайцу». Он живет в Москве. Они выехали из Китая позже нас…»

Ростислав Викторович дал мне адрес Мищенко. Я передал его через Бориса Николаевича Федорова настоятелю Табынского храма отцу Владимиру (Сергееву), и через какое-то время он получил от Владимира Федоровича письмо:

«Отдельная Оренбургская казачья армия А. И. Дутова в результате тяжелых боев оставив зимой 1919 года Оренбург, а затем Орск, в конце марта, имея в своем составе более 30 тысяч человек, из которых треть составляли беженцы, в тяжелейших условиях среднеазиатской пустыни и гор перешла китайскую границу близ Чучугона. Прижатый к китайской границе, атаман А.И. Дутов заранее отправил своего посланца в Кульджу, административный центр Синьцзяна, к российскому консулу, которого хорошо знал, с просьбой договориться с китайскими властями принять русских изгнанников, иначе они обречены на полное уничтожение. Генеральный российский консул в Кульдже полковник Люба пользовался большим доверием и уважением китайских властей, в частности  генерал-губернатора Синьцзяна Чжен-Шеу-Ше. Переговоры с генерал-губернатором прошли успешно. Чжен-Шеу-Ше проявил незаурядную политическую дальновидность, позволив вооруженным русским изгнанникам осесть на свободных землях Синьцзяна. Он таким образом обеспечил себя поддержкой регулярных, закаленных в боях частей Русской армии. И когда в 1944 году вспыхнул страшный Дунганский бунт, подобный революции в России, во время которого было совершено несколько кровопролитных нападений  не только на китайские, но и  на русские поселения, казаки моментально организовались, дали отпор и восстановили прежнюю власть. К отрядам атамана Дутова, объединившимся с отрядами атамана Анненкова, присоединились многие гражданские люди, до того не державшие в руках оружия. Кстати, вместе с оренбургскими казаками в Китай пришло много татар, башкир, казахов, узбеков… Уже через год после перехода границы русские построили на всех равнинных ручьях вокруг Кульджи мельницы, организовали образцовое сельское хозяйство, развили пчеловодство. И  мед на рынке был в три раза дешевле сахара. Хозяйки предпочитали варить варенье на меду, дешевле получалось. Среди русских беженцев было много мастеров по дереву, по металлу, а также деловых людей, предпринимателей. Было создано акционерное общество и на паях построены электростанция, электрифицированные маслобойный и мукомольный заводы. В Кульджу и окрестности пришло электрическое освещение, туда, где раньше верхом шика считалось освещение семилинейной керосиновой лампой.  Ваш покорный слуга среднюю школу  проучился и закончил, готовя уроки при «каганце» или керосиновой лампе. «Каганец» – керамическая плошка в форме лодочки с растительным маслом, в которую опущен ватный фитиль, иногда зажигаемый с обоих концов.

Вскоре колония русских в Синьцзяне пополнилась новой волной переселенцев, бежавших из России от истребительной коллективизации. Этих трудяг от сохи радушно приняли ранее прибывшие и местное население. Вскоре на месте пустынных предгорий, на солончаках и заболоченных землях стало трудно найти невозделанный участок. Выращивались пшеница, арбузы, дыни, картофель, кукуруза. Особенно славилась пшеница сорта «бинэм», которая выращивалась на засушливых склонах предгорий. Из «бинэмной» пшеницы получался необыкновенно вкусный и пышный хлеб. И эта пшеница была особо в цене и спросе.  Устроившись на месте, русские переселенцы стали думать о будущем своих детей и построили православный храм, на колокольне которого водрузился вновь отлитый на только что построенном акционерном чугунолитейном заводе бронзовый колокол, который был столь голосист, что его благовест был слышен на самых дальних мельницах в верстах пятнадцати. Вплотную к церкви примыкала вновь построенная русская гимназия, соединявшаяся калиткой с церковным двором, и гимназистов часто водили на церковные богослужения и, особенно, на прослушивание проповедей. В этой-то церкви и была помещена Табынская Чудотворная икона Пресвятой Богородицы.

Русское население прижилось и множилось. Поначалу приезжие (и не только русские) объединились в «Русское общество», со временем многие изгнанники получили гражданство СССР, и русское общество трансформировалось в «Общество граждан СССР», игравшее значительную роль в экономической и политической жизни Синьцзяна.

Со временем, когда первым секретарем Политбюро ЦК КПСС стал Н.С. Хрущев, было разрешено возвращение-репатриация российских эмигрантов,  многие оформили документы на выезд в СССР, особенно большой поток отправился на освоение целинных земель в Казахстан. Другие же выехали в различные районы СССР для воссоединения с родственниками. Незначительная же часть русских, которые боялись возвращения на теперь коммунистическую Родину, выехала в Гонконг, а оттуда в различные страны мира, в основном – в Австралию, в Аргентину, Парагвай, Уругвай и Канаду.

К концу 60-х годов русская диаспора в Синьцзяне сократилась более чем наполовину, а к середине 70-х в Кульдже и окрестностях ее остались единицы русских. И поэтому, когда отряды вершителей культурной революции в Кульдже стали громить  православный храм, защищать его было некому, исчезла вся церковная утварь, а она была богатой, а главное, исчезла Чудотворная икона. Был разрушен не только православный храм, но и православное кладбище, где были уничтожены все кресты и надгробья. И дело нашей совести: совершить все необходимое для поиска и возвращения Табынской Чудотворной иконы в Россию. С этой целью делается попытка создать Московскую Православную миссию поиска и возвращения Табынской Чудотворной иконы. Уже создан оргкомитет комиссии, в который вошли несколько бывших эмигрантов, проживавших раньше в Кульдже.

Следующей задачей будет поиск средств, необходимых для проведения экспедиции.  Полагаю, что в ходе поисков икона будет обнаружена и, следовательно, появится возможность ее возвращения на родину. Параллельно может быть обнаружено и выкуплено немалое количество предметов церковного обихода. Полагаю, что будет справедливо поместить Чудотворную в тот же храм, где она была явлена. Учитывая Ее чудотворную ипостась, исходя из мусульманского менталитета и традиционного почитания мусульманами Святой Мариам (Пресвятой Девы Марии), я уверен, что икона не могла быть сожжена или уничтожена другим способом.

При написании сего исследования я пользовался в основном детскими воспоминаниями, рассказами, слышанными от пожилых людей, их уже нет…»

Следом от Владимира Федоровича пришло еще одно письмо:

«…сия икона долгое время пребывала в православном храме в Кульдже, куда была доставлена с походной церковью главной ставки атамана Александра Ильича Дутова, царствие ему небесное, да упокоит Бог мятежную душу его в Царствии своем и обители святых угодников! Ибо Александр Ильич спас от гибели неминуемой многие десятки тысяч людей, и не только казаков-военных, воевавших с большевизмом, но и мирных жителей, примкнувших к его отрядам, уходившим за рубеж, в Китай. Я уже родился и вырос в Китае. Мать часто водила меня в детстве и в юности в церковь. И был даже однажды исцелен от мучительных ревматических болей, приложившись к Чудотворной иконе Табынской. В 1960 году я уехал из Кульджи на Родину, в Россию. 4 года назад мои земляки побывали в Кульдже и не смогли ничего узнать о судьбе Чудотворной. Горе наше было огромным…»

А потом пришло письмо от А. Щелокова из Австралии:

«Уважаемый о. Владимир!

В местной русской газете было напечатано Ваше письмо о поисках иконы Табынской Божьей Матери. В памяти у меня остались рассказы родителей об этой Чудотворной Святыне и, отчасти, ее судьбе. Мои родители были родом из Верхнеуральска и Оренбурга, где эта икона очень почиталась. Во время гражданской войны мой отец был личным секретарем атамана Дутова, и икона сопровождала их при переходе через степи в Китай… Икона была в тяжелом киоте, и нести ее приходилось двум сильным людям. Владыка Виктор, будучи еще в миру офицером Леонидом Святиным, тоже был в этом отряде. Приблизившись к границе, им надлежало делать перевал через хребет Карасарык. Шла узенькая тропа на перевал, где был крутой заворот и спуск на другую сторону. Тропа была с обрывом на одну сторону, куда много вьючных лошадей, оступившись, падало. Кроме того, на перевале была постоянная вьюга. Надо было добраться до перевала к полночи, когда вьюга утихала часа на два, и можно было сделать перевал на другую сторону. Перебраться всем взяло несколько ночей, и потому-то не успели перенести икону. Она осталась на перевале. Тогда несколько казаков вызвались идти обратно за иконой и говорили, что там стояла полнейшая тишина, и икона легко неслась вперед, лишь немного поддерживаемая.

Прибыв в Китай, икона оставалась в Кульдже… Говорят, что позже ее перехватили иезуиты и увезли в Рим. Потом якобы ее видели в сокровищницах Ватикана, где ее почитают, но не ставят на показ. По преданию, икона должна вернуться на Родину. А владыка Виктор впоследствии стал моим крестным отцом… Точно, что в Пекин икону не увезли. Похоже,  что у Владыки Мефодия была только копия, а женский монастырь и домовой храм в честь Святыни появились уже без подлинника иконы.

Вот что мне известно. Надеюсь, что это немного облегчит ваши поиски.

С уважением Алексей Щелоков, Сидней».

Это письмо тоже дает основание предполагать, что архиепископ Мефодий уезжал на Дальний Восток, а потом пересек российскую границу в Харбин все-таки с оренбургским списком Иконы из кафедрального собора. А еще ведь был список Табынской иконы из штаба казачьих войск, которую А. И.  Дутов оставил в церкви станицы Красинской и которая якобы по сей день там.

…Атаман Александр Ильич Дутов – «царствие ему небесное, да упокоит Бог его мятежную душу в Царствии своем и обители святых угодников, ибо Александр Ильич спас от гибели неминуемой многие десятки тысяч людей!..» Как сложилась его, судьбоносная для других, судьба?

В руках у меня письмо еще одного вынужденного «китайца»:

“Часто мне приходилось слышать об атамане или генерале Дутове, прибывшем со своей армией в Западный Китай, и о том, что его убили по инициативе советских. Как это произошло, мне однажды довелось услышать от одного человека. При разговоре присутствовал сын одного из воинов дутовской армии –  Г. А. Павлов, который все подтвердил: «Да, так и было. Мой отец рассказывал то же самое». А рассказано было мне следующее. Во время отступления Белой армии  в двадцатых годах Дутов со своими войсками перешел через границу Западного Китая и затем прибыл в г. Суйдун. В Суйдуне при войске была церковь, которая находилась как бы в подземелье на том месте, где при нас была транспортная контора. Та Табынская Чудотворная икона Божией Матери, что потом при нас была в Кульдже, тоже была привезена или принесена дутовской армией. У Дутова войсковой штаб находился на месте уездной народной больницы, где мне пришлось работать в мою бытность в Суйдуне. Там и произошла у меня встреча со старым уйгуром, который обо всем этом мне и рассказал. Дутов жил около реки, которая называлась Сударваза. В это время в среднеазиатской части Советского Союза было движение басмачей, состоявшее в основном из узбеков, недовольных советским режимом. Между Дутовым и басмачами завязалась тайная связь, и басмачи время от времени появлялись у него для получения инструкций. Когда движение басмачей было подавлено, то всех молодых, но талантливых главарей басмачей расстреляли, а оставшимся, крепко пригрозив, сказали: «У вас есть доступ к Дутову. Так вот, если хотите загладить свою вину, убейте его, и мы вас простим». Как мне рассказывал старик, после случившегося с басмачами, у Дутова везде стояла охрана, так что доступ к нему был минимальный, а сам Дутов в тот момент был болен желтухой. У ворот его стоял часовой и пропускал лишь тех, кто мог убедить его в особенной доверенности к нему Дутова. Однажды подъехали к его воротам три всадника и с каким-то пакетом подошли к часовому. Старик мне даже такую подробность сказал, что приехали басмачи на серых лошадях. Показав пакет часовому, они были пропущены, но один из них не пошел дальше, а остался у ворот, а третий около лошадей, а первый прошел в покои Дутова. Через некоторое время, когда в здании раздался выстрел, оставшийся у ворот басмач быстро приколол часового, и все трое, поспешно вскочив на коней, умчались. За ними на конях ринулись русские, но, доскакав до Доржинки, убийцы где-то в песках скрылись, и русские, несмотря на все свои старания, так и  не нашли их. Через два или три дня состоялись  похороны с военным оркестром. Впереди несли гроб с убитым, а за ним двигался многочисленный народ. Похоронили Дутова на маленьком кладбище Доржинки, находившемся приблизительно на расстоянии четырех километров от Суйдуна, на котором в последующие годы были похоронены и другие русские люди…

Дня через два или три после похорон ночью могила Дутова кем-то была разрыта, а труп обезглавлен и не зарыт. Похищенная голова была нужна убийцам для того, чтобы убедить пославших их, что задание выполнено.

Когда Дутова убили, то его многочисленная армия рассыпалась по Китаю,  многие уехали в Харбин, но все-таки большинство людей его армии оставалось в  Кульдже и его окрестностях.

В Китае у меня была возможность встретиться с Фокиным (к сожалению, не помню ни имени, ни отчества его), пришедшим в Кульджу в армии Дутова и поэтому претендовавшим на Чудотворную икону Божией Матери, как на принадлежавшую в какой-то степени и ему. Икона была большая, очень тяжелая, и когда дутовцы, отступая, шли по пескам, от  усталости решили оставить ее, потому как следом шла погоня. Однако, пройдя некоторый путь, они обнаружили, что оказались на месте, где оставили икону. Подосадовав, они опять пошли, но через некоторое время, не заметив, что сделали круг, снова очутились на этом же месте. Тогда они решили, несмотря ни на что, нести икону с собой, и таким образом с ней армия Дутова  перешла границу Китая. С армией Дутова перешли границу и несколько  священников, среди которых был и архимандрит Иона (в последующие годы ставший епископом Ханькоусским). Когда я встретился с Фокиным, решил узнать у него, так ли на самом деле случилось, как мне рассказывал старик-уйгур о Дутове.  Фокин подтвердил происшедшее. Я тогда очень интересовался этим вопросом, поэтому прислушивался к рассказам знающих. Когда подошло такое время и русские поехали из Китая, они хотели вывезти Чудотворную икону с собой, но Фокин им не позволил этого сделать, поскольку сам никуда не хотел уезжать, а икону считал своей.

Многие уехали раньше. А мы там пережили китайскую культурную революцию и видели, как разрушили нашу церковь, а все содержимое из нее забрали и куда-то увезли. Однажды русские из-за границы прислали моей маме письмо, в котором просили ее узнать, где находится икона. К счастью, у нас тогда был хороший знакомый, бывший председатель органа по религиозным делам, с которым мама была в хороших отношениях, и когда она спросила его о местонахождении интересовавшей всех иконы,  он ей ответил: «Идите и посмотрите на складе, где находятся все иконы». Моя мама ходила на склад и видела много икон из нашей церкви, но Табынской там не было. Икона исчезла, и никто не знает, где она, а я думаю, что она в Пекине. Китайцы знают этой старинной иконе цену, и я в китайской книжонке когда-то читал о ней…»

В этом письме, несомненно, к разряду фольклора относится рассказ о блуждании в песках по кругу с непременным возвращением к иконе, как в следующем письме, из США, из Сан-Франциско, к разряду фольклора относится рассказ о туркменах, якобы во время перехода через среднеазиатские пустыни разрубивших икону. Так в памяти людей, оторванных от Родины, но видевших следы топора на ней, трансформировалось древнее предание о глумлении над иконой. Люди, не знающие первоначальной истории Чудотворной, невольно связывали раны на иконе с событиями недавнего прошлого, со страшным переходом их  родителей или родственников через пустыни Средней Азии и ледово-метельный перевал Карасарык. Но в этом письме есть очень важные детали для поиска: что не все из порушенного «культурными революционерами» храма попало в костер. Что, по крайней мере, часть  икон была увезена на какой-то склад, а  Табынская исчезла еще до разгрома храма: то ли она заранее в предчувствии надвигающейся беды была спрятана прихожанами, то ли заранее, как наиболее ценная, была изъята  властями  и увезена на какой-то другой склад,  например, в фонды министерства культуры в административный центр Синьцзяна г. Урумчи, где, возможно, хранится по сей день…

Итак, письмо из США, из  Сан-Франциско:

«В  субботнем номере за 30 декабря 2000 г. газеты «Русская жизнь» я прочел об иконе Табынской Божией Матери.

Пишет Вам Метленко Виктор Павлович. Жил в городе Кульдже Синьцзянской провинции Китая в продолжение 17 лет, с 1930 по 1947 год. Хочу познакомить Вас с тем, что я помню о Чудотворной иконе Табынской Божией Матери.

Мой отец, Метленко Павел Иосифович, служил диаконом в том храме, где находилась икона Табынской Божией Матери. Он нам, детям, говорил, что икона была привезена атаманом Дутовым в село Суйдун, которое находилось в 12 километрах от города Кульджи. После предательства и убийства Дутова она была передана казаками в храм города Кульджи.

Я хорошо помню внешний вид этой иконы. Она была в серебряном окладе, который был испещрен углублениями, из которых были вынуты драгоценные камни (как им было сказано, казаками), у нее был темный лик, и  была она приблизительно такого же размера, какой был указан в вашей статье. Так же на ней была едва заметная полоса в середине иконы. Казаки, принесшие эту икону, объяснили, что она была украдена двумя туркменами из шалаша-походной церкви и разрублена на две половины. По неизвестной причине на следующий день туркмены вернулись назад посмотреть на эту икону, и что они увидели? Икона стояла около дерева целой и невредимой, с сиянием вокруг лика Богоматери. Они страшно перепугались и бежали в свои поселения. Казаки же, бросившиеся искать икону, нашли ее в том виде, как я описал выше.

В  городе Кульдже Чудотворная икона проявила много чудес. Люди других исповеданий приходили в церковь помолиться перед Ней, прося об исцелении многих разнообразных болезней. Одному из таких исцелений была свидетельницей моя сестра Галина Павловна — теперь Константинова. Молодая женщина, мусульманка, услышав о чудесах, творимых Табынской Божией Матерью, привезла с собой другую юную женщину, тоже мусульманку. Подвела ее к иконе, положила обе ея руки на икону. Слепая женщина стала горько плакать и приговаривать по-своему, видимо, молитву и, встав на колени, продолжала со слезами просить исцеления. Просьба ея была услышана Божией Матерью. Когда женщина встала на ноги, держась обеими руками за икону и, открыв глаза, увидела перед собой эту икону. Нужно было присутствовать при этом, чтобы понять эти радостные слезные рыдания человека, не знавшего, как и чем благодарить Божию Матерь за такое чудо. Мы слышали, что потом она тайком от родственников приняла православие.

Еще одно чудо, проявленное иконой Табынской Божией Матери, свершилось в 1942 году, чему я сам был очевидцем. В  тот год в Синьцзянской провинции Китая была страшная засуха. Многие не православные люди обращались к Богу о даровании необходимого дождя. Но проходили недели и месяцы, дождь не приходил, посевы начали гибнуть. Множество народа разных вероисповеданий стали просить русских, чтобы мы обратились к Богу о даровании столь желательного дождя. Наше духовенство решило эту просьбу принять и отслужить молебен с Табынской Божией Матерью на пруду с водоосвящением. На призыв священников многие откликнулись. Приехали из города и из поселков поблизости от  города — человек 150 или 200. Взяли икону Божией Матери и пошли на пруд. Я был один из тех людей, которые несли икону, по два человека по очереди с другими крепкими мужиками, так как икона была очень тяжелой.

При несении иконы многие верующие по старой традиции, поцеловав икону, нагибаясь, проходили под ней. Путь был не легкий. От храма мы должны были идти по шоссейной дороге до реки Пиличинки, а потом вверх по ней до пруда.

Нам недолго пришлось идти по шоссейной дороге, как поднялся сильный ветер, поднял пыль, и мы с трудом шли около одного километра. Уже близко у реки мы почувствовали редкие капли дождя. Когда подходили к пруду, то уже был настоящий дождь, с громом и молнией.

Мы с такой душевной радостью стояли и молились на молебне, что не заметили, как стали мокрыми с головы до ног. Отец Павел Кочуновский, служивший молебен, сказал очень проницательную проповедь о чуде, которое проявила наша Табынская Божия Матерь.

Икона находилась в храме города Кульджи по крайней мере до 1947 года. 5 января 1947 года мы должны были опять бежать от ненавистного коммунизма на восток, в город Шанхай, а затем дальше, кто в Австралию, кто еще куда. Знаем, что отец Феодосий Солошенко остался с иконой. Слышали об этом от двоюродных братьев, которые оставались в Кульдже до 1961 года. Сейчас они живут в Австралии, и я держу постоянно с ними связь. Все, что они знают об иконе Табынской Божией Матери, это то, что при  отъезде в Советский Союз отец Феодосий пытался вывезти икону с собой, но прихожане храма отказали ему это сделать. Икона находилась в храме до китайской «культурной» революции. В то время, когда молодежь оскверняла этот храм, вынося все иконы для сожжения, иконы Табынской Божией Матери уже не было в храме. К великому сожалению, у меня нет других сведений.

Надеюсь, что она находится в православных руках.

Павел Метленко, Сан-Франциско, США».

Подтверждение тому, что Икона не была увезена на Дальний Восток  архиепископом Оренбургским Мефодием, а ушла в Китай с атаманом Дутовым, находим в воспоминаниях А. П. Загорского «К истории атамана Дутова», изданных в Сан-Франциско в 1952 году. А. П. Загорский с 1918 по 1920 года был секретарем российского консульства в Кульдже, в то время он неоднократно встречался с А. И. Дутовым, позже эмигрировал в США. Итак: «С атаманом Дутовым вышел в Китай главный священник его армии, игумен отец Иона, ставший впоследствии епископом Ханькваским (от названия г. Ханькоу – в то время основного места сосредоточения русских деловых кругов в Китае) и Маньчжурским. Он вывез с армией Табынскую Чудотворную Икону Божьей Матери. Игумен Иона был близким другом Александра Ильича, по его поручениям жил в Кульдже и там собирал у русских людей некоторые денежные пожертвования в пользу отряда. Он часто бывал у меня и моего зятя, директора местного отделения Русско-Азиатского банка, С. В. Духовича».

А. П. Загорский подтверждает имевшие место слухи, что отец Иона косвенно был повинен в гибели атамана Дутова, что именно он познакомил его с будущим убийцей: «В октябре месяце отец Иона принес мне письмо от Александра Ильича, в котором тот просил меня приехать к нему в Суйдун «по весьма важному делу»… Атаман принял меня в своей канцелярии и сообщил, что в недалеком будущем он намерен со своим отрядом выступить в пределы России. Я был весьма удивлен таким решением атамана и, зная, что в отряде нет никакого оружия, а лошади частью распроданы, а частью пали от истощения, а также, что в отряде находилось всего 15-20 офицеров,… спросил Александра Ильича: «С кем же и с чем вы выступите?»

Здесь Александр Ильич сообщил мне, что он связался с некоторыми антикоммунистическими кругами на советской территории, что там его ждут и присоединятся многие даже из Красной гвардии, что они же снабдят его оружием и что его часто посещает по поручению антикоммунистических организаций начальник милиции Джаркента (Джаркент находится в 33 верстах от китайской границы, т.е. в 78 верстах от Суйдуна), некто Касымхан Чанышев…

При упоминании атаманом имени Чанышева я невольно вздрогнул. Касымхана Чанышева я, как бывший председатель Джаркентской городской думы и управляющий Джаркентским уездом, знал очень хорошо. Это был молодой, лет 25, местный татарин, во время войны призванный в армию и служивший в г. Скобелеве денщиком у доктора квартировавшего там артиллерийского дивизиона. В конце 1917 г. он дезертировал из дивизиона, прибыл в Джаркент, где жили его брат и мать, и  стал усердным сторонником коммунизма. В первых числах марта 1918 г. квартировавший в Джаркенте 6—й Оренбургской полк ушел в Оренбург, Джаркент и весь уезд остались без всякой защиты. Касымхан и писарь местного управления воинского начальника Шалин секретно организовали из всяких бродяг и преступников отряд в 78 человек, захватили никем не охранявшиеся военные склады с имевшимся там оружием и казармы и объявили себя местным отрядом Красной гвардии.

Все это я рассказал А. И. Дутову. умоляя его прекратить всякие сношения с Чанышевым, как с подосланным к нему советчиками провокатором.

Александр Ильич, улыбаясь, ответил мне:

— То, что было тогда, теперь совершенно изменилось.  Чанышев – верный мне человек и уже доставил мне 32 винтовки с патронами. А в ближайшие дни доставит даже несколько пулеметов.  Он и его группа дали мне обязательство сдать Джаркент без боя и вступить в мой отряд.

Как я ни старался убедить атамана не верить Чанышеву, он оставался при своем мнении.  Тогда  я просил Александра Ильича для его личной безопасности переселиться в казармы, чтобы быть постоянно под охраной отряда.  На это Александр Ильич ответил мне, что, живя в казармах, он будет слишком стеснять своим присутствием офицеров и казаков в их повседневной, и без того неприглядной,  жизни и он на это пойти не может. Наконец, я просил его принять более строгие меры к его охране в его резиденции и рекомендовал, чтобы дежурный офицер обязательно обыскивал каждого посетителя, прежде чем допустить его к атаману…

— Бог с вами, Анастасий Прокопьевич! Как я могу подвергать такому унижению людей, идущих ко мне с чистым сердцем, — возразил Александр Ильич. Мои просьбы ни к чему не привели…

Атаман не сказал мне, кто и как познакомил его с Чанышевым. Но позже мне говорили близкие к Александру Ильичу, что это знакомство произошло через игумена Иону. Сам отец Иона мне об этом никогда ничего не говорил».

Более категорично о прямой или косвенной причастности отца Ионы к Суйдунской трагедии высказывается в своих воспоминаниях, обнаруженных сравнительно недавно в архиве Октябрьской революции оренбургским историком Вячеславом Войновым, один из казачьих офицеров из близкого окружения А.И. Дутова:

«… все отряды знают те версии смерти атамана, которыми в те далекие годы жил отряд, жил и клялся, когда наступит момент, жестоко отомстить и убийцам, и их помощникам.

Чаныщев убил его, но за убийцей, в искусно сплетенной тени, виднелись и другие фигуры.

О, мы не говорим, что о. Иона – отрядный и военный батюшка, любимец атамана, был к этому злу причастен, мы этого сказать не можем, но вспомнить должны, что он много знал, слишком велико было его влияние на атамана и не всегда оно было благотворным.

О. Иону, человека большого ума и умственного кругозора и знания, в отряде не любили. Не любили и пели про него песню:

С крестом на груди,

С револьвером в кармане,

Иона поп, служи при Атамане…

Атаман жил в Суйдуне, китайском маленьком городишке, в фанзе из трех смежных комнат. С ним его жена, как ее называли отрядники — Шурочка, личная охрана – подхорунжий Мельников, прапорщики Лопатин и Санов.  У ворот дома всегда стояла пара часовых – почетный китайский караул. У крыльца – казак с шашкой и винтовкой.

О. Иона жил в Кульдже и часто ездил, проходя без доклада в кабинет, к атаману, большую к нему любовь и уважение питал наш вождь. А почему – в отряде этого никто не знал, и только лишь мы, более близкие к атаману, знали, что он ведет огромную работу по созданию барьерного государства для предохранения Азии от чар и злодейства красных…

Утром (уже после смерти А.И. Дутова – М.Ч.) приехал о. Иона. Он был потрясен трагичной вестью, плакал и в плаче рассказывал, что давно уже знал о готовящемся покушении, но перепутал числа и  опоздал предупредить атамана. Перепутал на один день…»

Тут сам собой напрашивается вопрос: а почему нужно было предупреждать именно в самый последний день перед покушением, а не заблаговременно?

Эти воспоминания интересны еще тем, что рисуют полную картину гибели А.И. Дутова, что сам он в горячке схватки даже не понял всей серьезности своего ранения. Он, как и окружающие, первоначально считал, что неопасно ранен только в руку:

«Чанышев вошел в комнату сильно хромая, как будто повредил ногу. Он был в халате. Подхромал к атаману и сказал: «Ну, я тебе, атаман, привез хорошие письма». И стал шарить за пазухой. Потом мгновенно выпрямился, в руке у него засверкал сталью револьвер, и посыпались выстрелы в атамана  и стоящего в стороне сына Лопатина.

Атаман бросился в кабинет за смит-вессоном, который лежал на столе, а в это время на дворе послышались тоже выстрелы.  Приехавший с Чанышевым в упор стрелял в казака.

Атаман вертелся в кабинете, ища револьвер, сын Лопатина лежал смертельно раненным в приемной. И когда походный выскочил туда без револьвера, Чанышева уже не было.

В темноте ночи слышался удаляющийся топот лошадей. «Держи их, мерзавцев!» – крикнул атаман, и когда из столовой вышла его жена, сказал: «Мерзавец, ранил в руку!..» Он помолчал и потом сказал: «Ты меня извини, но мне что-то нехорошо. Нервы, что ли, расстроились. Пойду немного прилягу, Шурочка».

И он ушел в кабинет. … Через полчаса у атамана был отрядный фельдшер. Отряд радовался – злодеяние не удалось, атаман ранен только в руку, но прошло некоторое время, и в отряд приехал фельдшер. Он был бледен, как  мертвец, и отрывисто бросил: «Конец, Атаман умирает».  И объяснил, что пуля попала в руку и рикошетом в живот. Слепое ранение.

Утром, в шесть часов Атаман умер. И в десять утра умерли сын Лопатина и казак Маслов…»

Может, Атаман предчувствовал свою смерть? Только незадолго до своего убийства он написал скромное бытовое завещание, и было ему всего 41 год:

«Завещание.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Находясь в здравом уме и твердой памяти, я, Александр Ильич Дутов, православный, 41 году отроду, занимающий должность выборного Войскового Атамана Оренбургского казачьего войска и Походного Атамана всех казачьих войск, Генерального штаба Генерал-Лейтенант, добровольно и сознательно в случае моей смерти, завещаю все свое имущество, находящееся у меня на квартире и мне принадлежащее, равно как и деньги, вещи, лошадей, экипажи, сбрую, белье, письменные и туалетные принадлежности, шубы, пальто, посуду, золотые вещи: часы, портсигар и прочее, Оренбургского казачьего войска станицы Остроленской 2-го Отдела Александре Афанасьевне Васильевой и дочери моей и ее, вверяю последней, если Александра Афанасьевна Васильева умрет.

…Оставляю доверенность на имя А.А. Васильевой на получение моих денег из банка в г. Кульдже: десять тысяч иллийских тедз. Душеприказчиком своим и опекуном над А.А. Васильевой и дочерью Верою назначаю игумена отца Иону».

Может, так Бог решил через отца Иону: хватит кровопролития русского народа; ничего, кроме новых бедствий и новой крови, возвращение на родину в данный момент атамана Дутова с оружием в руках не принесет, главное сражение уже безнадежно проиграно. Нужно постепенно, кропотливо врачевать души оставшихся в живых, собирать народ для будущих сражений, прежде всего духовных, за Россию…

Уточненные сведения о самой  операции ЧК по ликвидации А. И. Дутова я нашел в воспоминаниях «Гибель атамана Дутова» С. П. Рождественского, бывшего добровольца Белой армии в отряде полковника Каппеля, оказавшегося в эмиграции в Китае в 1923 году, а позже, после Австралии и Франции, в 1945 году осевшего в США и сотрудничавшего в газете «Русская жизнь» (Впервые воспоминания опубликованы в издании: «Родимый край», 1972. Июль — август. № 101):

«В конце 1920 г. в г. Джаркенте чекисты получили особое важное задание из Москвы из ВЧК, любой ценой как можно скорее захватить или убить атамана Дутова, проживающего тогда со своим штабом и казаками в китайском городе Суйдуне.

Первая попытка чекистов проникнуть к Дутову не удалась. В городе Суйдуне… стояла обнесенная высокими стенами с вышками на углах старинная крепость. За крепостной стеной – дом, в котором находился штаб Дутова и где он жил с женой.  Дальше казармы, в которых был расквартирован китайский гарнизон города. В нескольких пустовавших казармах разместились дутовцы и семиреченские казаки полковника Сидорова.  Дутов из крепости не выходил, и его охраняли особенно преданно оренбургские казаки. Чекисты-всадники, прибывшие из Джаркента, вернулись ни с чем – пробраться в крепость они не смогли.

Второй рейд тоже не увенчался успехом…

Третья операция была разработана и подготовлена в Москве самим Дзержинским и его помощником Яковом Петерсом… Дзержинский и Петерс понимали, что налетом на штаб Дутова в Суйдуне ничего не добиться,  а следовательно решено было применить излюбленное оружие ЧК – засылка провокаторов и взрыв изнутри. Нужно было найти предателей и провокаторов из таких, которым мог бы доверять атаман Дутов. И предатель был найден».

Для руководства операцией в Ташкент специально приехал Петерс:

«- Наше положение становится опасным, оно будет еще тяжелее, если Дутову удастся связаться с басмачами. Нужно действовать и как можно скорее.

На этом совещании было решено войти в доверие к атаману Дутову, усыпить его бдительность и похитить атамана, чтобы ликвидировать его, предав суду революционного трибунала. Вся надежда возлагалась на Чанышева… К тому же у него были родственники на китайской стороне, в Кульдже.

Петерс назначил руководителем операции по ликвидации Дутова Василия Давыдова. Чекисты все же до конца не могли верить бывшему князю Чанышеву. Но ему было поручено избрать и возглавить группу исполнителей для проведения операции…

Тем временем положение в Джаркенте становилось все тревожнее и тревожнее.  В архиве штаба Туркестанского фронта сохранилась телеграмма, посланная в Ташкент Василием Давыдовым Петерсу: «Срочно. Секретно. В районе Чугучака корпус генерала Бакича и дивизия Степанова насчитывают, по последним данным, около 5000 тысяч человек.  В районе Кульджи размещены остатки сил атаманов Дутова и Анненкова – три тысячи бойцов. Дутов рассчитывает опереться на семиреченское казачество и на баев-мусульман. После перехода границы думает соединиться с басмачами Ферганы и Бухары».

Из Ташкента пришел приказ немедленно приступить к операции. Разговор Давыдова с Чанышевым был бурным, но коротким Он должен был начать операцию и прорваться к Дутову или же… «Вы сами знаете, что будет с вами! ЧК не любит шутить!» — пригрозил чекист. Морозной январской ночью Чанышев поехал за кордон, в Кульджу, где у него жили родственники. Утром он уже прогуливался по шумному и многолюдному, как все восточные рынки, кульджинскому базару. И здесь совершенно неожиданно – удача: он встретил Миловского. Бывший городской глава Джаркента, ярый враг советской власти. Он бежал за границу в Кульджу, узнав, что ему грозит революционный суд.

Они поздоровались, как старые знакомые, но у Миловского забегали глаза. Он знал, что князь Чанышев служил у большевиков…

— Приехал искать поддержки у его превосходительства атамана Дутова! — доверительно шепотом сообщил князь Чанышев Миловскому,

В чайной он поведал растерявшемуся Миловскому, как трудно ему, князю, работать у большевиков. Рассказал ему и о том, что многие милиционеры готовы выступить против большевиков.

— Если вспыхнет восстание или войска атаманя Дутова начнут наступление на Джаркент, — заверял князь, — многие и ответственные работники присоединятся и будут бить большевиков. Уверяю вас, все они готовы выступить против Советов. Теперь понимаете, как мне необходимо повидать атамана Дутова!..

Миловский поверил. В этот же день он отвел Чанышева к священнику Ионе, духовнику атамана Дутова. Отец Иона пользовался особым доверием атамана. Они долго беседовали, изучая и стараясь распознать друг друга. Отец Иона внимательно слушал князя вначале с недоверием, но потом, после того, как Чанышев, зная от чекистов обстановку, рассказал некоторые детали, священник стал более благожелательно прислушиваться к Чанышеву. В конце концов, прощаясь с князем, он сказал:

— Вы — наш человек! И вам необходимо познакомиться с атаманом. Он человек хороший, и если вы будете помогать ему, то он вас никогда не забудет!

Князю Касымхану Чанышеву везло на знакомых. На другой день в Кульдже он встретил другого знакомого — полковника Аблайханова, Чанышев пригласил его на обед. Полковник Аблайханов хорошо знал князей Чанышевых, поверил в легенду предателя. Так как Аблайханов служил переводчиком при штабе Дутова, то он без особых затруднений организовал Чанышеву первую встречу с атаманом.

На приеме у атамана Дутова Чанышев объяснил атаману, почему он принял должность начальника милиции у большевиков в Джаркенте. Он разыграл разгневанного сына, сказав атаману, что его отца снова арестовали большевики. (И в самом деле, Чанышев знал, что отец его вторично арестован, в целях операции, чтобы заставить Дутова и его окружение поверить Чанышеву).

— Я жду не дождусь, когда мне можно будет отомстить им за все это! — кричал, как настоящий актер, Чанышев.

Однако атаман Дутов держался настороженно. Чанышев понял, что так легко его не провести и одним словам он не поверит, убедился князь и в том, что от отца Ионы и полковника Аблайханова атаман Дутов узнал многое из жизни его, Чанышева.

Тогда князь Чанышев начал рассказывать о готовящемся восстании в Джаркенте, о других городах, готовых присоединиться к контрреволюционерам, о силах, которыми располагают заговорщики, разговор пошел оживленнее…

Атаман приказал Чанышеву соблюдать строжайшую осторожность на посту начальника милиции Джаркента. Он рассказал ему, как чекисты разгромили подпольную организацию полковника Бойко только из-за того, что его соратники не соблюдали элементарных правил конспирации. Чанышев, конечно, лучше Дутова знал об этой акции чекистов, проведенной семиреченскими чекистами во главе с Эйхмансом. Тогда в одну декабрьскую ночь в разных пунктах было арестовано несколько сот заговорщиков, захвачены подпольные склады оружия и боеприпасов. В операции участвовали и джаркентские чекисты и милиционеры, арестовавшие агентов полковника Бойко в самом городе и в селах уезда.

Переписка с атаманом развивалась успешно. Отвечая на очередное письмо Чанышева, Дутов писал: «Письмо Ваше получил. Сообщаю новости. Анненков уехал в Хами. Все находящиеся теперь в Китае силы мною объединены. С Врангелем имею связь. Наши дела идут отлично. Сообщите точно число войск на границе, как дела под Ташкентом и есть ли у Вас связь с Иргаш-баем?»

Чекист Давыдов, сообщив в Ташкент о возможности выступления белых, попросил разрешения Петерса как можно скорее «ликвидировать атамана». Разрешение было дано: «Если нельзя захватить, то убейте его».

Чекисты в Джаркенте начали действовать… Через день границу пересекла оперативная группа чекистов во главе с князем Касымханом Чанышевым. Вместе с ним отправились «связные» Махмут Хаджамьяров и еще четверо. Все шестеро — уйгуры, ничем особенно не отличающиеся от местных жителей. Все шестеро — кавалеристы, меткие стрелки и жестокие исполнители чекистских приказов.

В Джаркенте тем временем поговаривали, что Чанышева, как особо опасного, отправили в Ташкент. И только в ЧК знали, где находится оперативная группа Чанышева. Знали и тревожились. Уже вторую не­делю от них не было никаких вестей. Не попались ли они дутовским контрразведчикам? Суворов с Давыдовым решили послать в Суйдун Насыра Ушурбакиева. Ему было приказано пробраться в Суйдун на явоч­ную квартиру, где должен был находиться Чанышев, Если они погибли, разузнать, как это произошло, и немедленно возвращаться в Джаркент. Если все идет нормально, включиться в состав группы и участвовать в операции. В чем суть операции — об этом скажет князь Чанышев…

Поздно ночью Насыр Ушурбакиев вброд переехал пограничную реку Каргос. К утру он въехал в пустынные улицы Суйдуна и быстро нашел дом явки. Через несколько минут он встретил там и брата, и Чанышева. Оказывается, все эти дни Чанышев с товарищами изучали подступы к крепости, интересовались, когда и как сменяются караулы, как вооружены патрули, познакомились кое с кем из часовых. Для этой цели они использовали опий и фляги со спиртом. Они выяснили, что в Суйдуне находится сравнительно небольшой казачий отряд. Но в крепость каждый день приезжали офицеры из Кульджи, Чугучака, Урумчи, Саньтая, Мазара и других мест, где расквартировались интернированные остатки Белой армии. Атаман Дутов сколачивал новую армию. С каждым днем он становился для советской власти в Семиречье все опаснее. Операция была назначена на 6 февраля 1921 г., на 10 часов вечера, когда городская жизнь замирает, и улицы становятся пустынными. Позднее нельзя — атаман Дутов ляжет спать, тогда удвоят караулы на ночь и крепостные ворота будут закрыты».

Дальше С. П. Рождественский цитирует публикацию советского журналиста Владимира Альтова в журнале «Урал» (№5 за 1971), рассказывающую о дальнейших событиях: «Распределили обя­занности. В штаб к Дутову идет Махмут Хаджамъяров — человек боль­шой физической силы, меткий стрелок и лихой наездник… Касымхан Чанышев подробно ознакомил его с расположением постов. Получили подробные задания и другие участники. Старший из братьев Байсмаковых — Куудук, знакомый с часовыми, должен все время находиться как можно ближе к Махмуту, быть, как сказал Касымхан, его тенью. Сам Чанышев и Газиз Ушурбакиев будут прохаживаться у ворот крепости, готовые в любую секунду броситься на помощь Махмуту и Куудуку. Насыру Ушурбакиеву, Юсупу Кадырову и Мукаю Байсмакову поручалось прикрыть огнем отход главных участников операции в случае, если вспыхнет перестрелка.

Вечером 6-го февраля, как было намечено, группа Чанышева подошла к крепости.

— Пакет для его превосходительства, — сказал Махмут, показывая конверт с сургучными печатями.

— Жди здесь, позову дежурного, примет! — ответил часовой.

— Велено вручить лично в руки, видишь? — показал он дутовцу подчеркнутые двумя жирными чертами слова: «Совершенно секретно» и «Вручить лично».

И не дожидаясь, пока казак будет раздумывать, отодвинул его плечом и спокойно, как будто каждый день ходил по этой дорожке, зашагал к дому, стоящему в глубине двора, почти у самой крепостной стены. Разговор с охранником у дома был примерно таким же. Только тот доверительно добавил: «Кажись, их превосходительство уже почивают…»

Атаман Дутов полулежал на тахте, о чем-то вполголоса говорил с адъютантом, который разбирал на столике бумаги. Кроме этого Махмут успел заметить только поблескивающие в свете лампады иконы. Лихо козырнув, Махмут протянул пакет. Адъютант вскрыл его и по­дал атаману. Дутов стал читать вслух: «Господин атаман, хватит нам ждать… Пора начинать. Я все сделал. Ждем только первого выстрела»… И вдруг метнул исподлобья острый, изучающий взгляд на гонца. Тот стоял, как изваяние. Атаман стал читать дальше: «Сожалею, что не смог приехать лично…»

— А где Чанышев? — так же резко вскинув голову, спросил Дутов.

— Он ушиб ногу и сам приехать не может, — спокойно ответил Махмут. — Он ждет вашу милость у себя в доме!

— Это что еще за новости? — выкрикнул атаман.

Это были его последние слова. Махмут понял, что вариант похищения атамана Дутова отпадает. Выхватив наган, он выстрелил в упор, В то же мгновение на него бросился адъютант. Еще выстрел — и адъ­ютант свалился к ногам Махмута, Махмут выстрелил еще раз с Дутова, свалившегося с тахты. И тут же бросился бежать.

Услышав выстрелы, часовые бросились на выручку. Но их остановили пули Байсмакова, Чанышева, Ушурбакиева. Секунды тянулись мучительно. Но вот из дома появился прихрамывающий Махмут: выбегая, он оступился, повредив ногу. Друзья подсадили его на коня. Пока дутовцы, перепуганные стрельбой в крепости, приходили в себя, быстрые гиссарские кони уносили чекистов по разным дорогам. Чанышев и Газиз ускакали на Кульджу, Махмут и другие — к границе, Насыр Ушурбакиев — на хутор Дагра. место явки. Ему нужно было переждать и получить подтверждение, что операция завершена.

Утром хозяин хутора Дагра отправился в Суйдун. Вернувшись, он рассказал о том, что атаман Дутов и его адъютант убиты. По улицам города носились всадники, задерживая всех подозрительных. На воротах крепости висела бумага, в которой сказано, что каждый, кто доставит в штаб хотя бы одного из террористов, получит за живого 5000 золотых рублей, за мертвого 3000 рублей…

Участники операции вернулись в Джаркент и немедленно сообщили в Ташкент Петерсу и в Москву Дзержинскому об убийстве атамана Дутова, добавив, что «все наши благополучно вернулись». Приказом по Всероссийской Чрезвычайной Комиссии Давыдов, Чанышев и Ходжамьяров за акт, «имеющий общереспубликанское значение», получили золотые часы. Остальные участники получили другие «высокие награды». Главный участник — князь Касымхан Чанышев получил и удостоверение, подписанное полномочным представителем ЧК Петерсом: «Дано сие тов. Чанышеву в том, что он за непосредственное руководство операцией убийства атамана Дутова награжден золотыми часами и цепью от ВЧК за № 14365, что и удостоверяется подписью с приложением печати ВЧК»…

«Это и была цена предатель­ства князя Чанышева, — пишет далее С. П. Рождественский. — В этом описании советского журналиста, мы, конечно, не знаем, где правда, а где пропагандная ложь. Однако факт убийства атамана Дутова советскими чекистами достоверен. Тогда он для них представлял большую опасность, в связи с обшей обстановкой в стране. В те дни советская граница в Семиречье была приведена в боевую готовность. В Джаркенте и в других пограничных городах был введен комендант­ский час и особое положение. Советские комиссары серьезно опасались нападения белых из-за границы. Боялись, что дутовцы и другие белые начнут мстить за убийство атамана Дутова. Но этого не случилось — некому было заменить атамана Дутова.

Спустя несколько месяцев части Красной армии перешли границу Китая, разгромили интернированные и обезоруженные полки корпуса генерала Бакича и тем самым ликвидировали опасность вторжения белых в Семиречье. Военное положение было отменено, но агенты ЧК усилили свою работу по «ликвидации врагов» советской власти. Расстреливали беспощадно и без суда, по решению комиссии ВЧК. Чекисты ловили тогда бежавших белых и в приграничных городах Китая, не считаясь ни с какими международными законами…

В октябре 1971 г. в газете «Новое русское слово» было помещено письмо в редакцию г-на Ю. Маркова о судьбе убийцы атамана Дутова, которое приводится ниже.

«Не так давно в «Новом русском слове» была напечатана статья о гибели атамана Дутова в Кульдже. Предателем и убийцей назван некий князь Чанышев, тогда начальник милиции в г. Джаркенте (теперь город Панфилов). Оснований сомневаться у меня нет, и думаю, что могу осветить дальнейшую карьеру предателя. В середине тридцатых годов командиром 3-й горно-стрелковой дивизии в г. Термезе был тоже Чанышев, бывший царский офицер; говорили, что он бывший князь. Это был рослый, красивый, атлетически сложенный татарин. Лично знаком я с ним не был, но близко видел несколько раз. Летом 1937 года, как заслуженного партийца, — его, конечно, сгребли. Вновь я встретил его в январе 1940 года у подъезда 1-го дома обороны в Москве. Вид его не оставлял сомнений о месте, откуда он только что вышел. Очевидно, переодеться ему было негде. С началом войны он попал на активную службу и к концу ее стал генерал-лейтенантом, комкором. В советском Военно-Историческом Журнале (кажется, за 1961 год) видел его на снимке с реабилитированным комкором Тодорским, просидевшим 16 лет, и маршалом авиации Новиковым. Отдельный и очень хороший снимок Чанышева помещен в воспоминаниях маршала Рокоссовского «Солдатский долг». Искрение уважающий Ю. Марков».

Итак, что  на сегодняшний день нам достоверно известно о судьбе Табынской иконы Божией Матери?

Начнем с того, что повторим, как она выглядит. «Святая икона в высоту 1,5 аршина (106,7 см) с одной стороны, 1,5 аршина без 0,5 вершка (104,5 см) с другой. В ширину 1 аршин и 0,25 вершка (72,2 см), в толщину 1 вершок (4,4 см). В верхнем крае имеется довольно значительный разруб, а ниже половины, в середине вставка – это те раны, которые якобы нанесены ей при втором явлении. Имеется углубление на лицевой стороне, так называемый ковчежец, что присуще только древним иконам. Надписи никакой на иконе нет, кроме обыкновенных и едва заметных слов в верхних углах иконы «МР» и «OY»  а над Спасителем «IС» и «ХР». По краям на возвышениях от ковчежца видны следы металлического оклада, которым она всегда была укрыта…»

Еще раз напомню, что существует множество списков Иконы, как в России, так и за рубежом,  которые свидетельствуют о великом почитании Иконы, но в то же время путают поиск. Вот, например, описание иконы, оставленной атаманом А. И. Дутовым в станице Краснинской. Некая Г. Карелина пишет в газете «Магнитогорский рабочий»: «Темное, в средневековой манере – плоскостно написанное лицо Богоматери. Но есть нечто, что переворачивает душу, заставляет содрогнуться от горя, застывшего в ее взгляде. Всего две детали: набухшие от слез круги под глазами (рука не поднимается написать «мешки») и складочка на круглом детском подбородке. Бого-сын, к виску которого Она прильнула, больше похож не на младенца, а на старца. Его лицо излучает мудрость и печаль. Будто Они оба знают, что им придется пережить… Если внимательно присмотреться, то замечаешь, что от правого виска Богородицы к правой скуле тянутся слезинки…»

Представляется, что одним из наиболее точных списков является список Табынской иконы,  находящийся в Уфе в Сергиевском храме. Икона очень темна, но потемнела она не от времени, хотя датируется XVIII веком. Темной была сама Табынская икона, с которой она написана.

Где ее искать?

В декабре 1918 года Юго-Западная армия белых, состоящая преимущественно из уральских казаков, приказом Верховного правителя Российского государства и Верховного главнокомандующего А. В. Колчака, который еще 15 февраля прибыл на казачий Круг и был избран почетным председателем Войскового круга, была переименована в Отдельную Оренбургскую армию под командованием генерал-лейтенанта А. И. Дутова, который еще год назад был полковником. Столь стремительный взлет объяснялся его успехами в борьбе с большевиками. Но к началу 1919 года два казачьих корпуса, составляющих армию, несмотря на упорное сопротивление, не смогли сдержать натиск значительно превосходящих частей Красной армии и в феврале 1919 года оставили сначала Оренбург, а потом и Орск. Табынская икона Божией Матери (по некоторым утверждениям – точный список с нее) находилась в войсковой походной церкви. В апреле 1919 года А. В. Колчак, в самый трудный для себя момент, получив поддержку Уральского казачества, прежде всего в лице войскового атамана А. И. Дутова, предложил ему занять пост Походного атамана всех казачьих войск России. Войсковое правительство дало на это согласие с условием «сохранения за генерал-лейтенантом Дутовым должности Войскового Атамана». Тяжелейшие условия на фронте заставили Колчака начать формирование на основе Отдельной Оренбургской армии и Южной группы войск нового войскового формирования — Южной армии. В нее вошли 5-й Стерлитамакский корпус генерала П. А. Бобрика, 4-й Оренбургский армейский корпус генерала А. С. Бакича, 11-й Яицкий корпус генерала Н. А. Галкина,  и 1-й Оренбургский казачий корпус генерала А. К. Акулиничева, сформированный из 1-го и 2-го Оренбургских казачьих корпусов и Отдельной Оренбургской казачьей пластунской дивизии. Впрочем, не всеми историками гражданской войны, да, впрочем, не всеми самими участниками ее это переформирование было замечено, к тому же переформирование частей происходило постоянно, и потому не только в воспоминаниях, но и в исторических документах Южная армия Восточного фронта называется то Южной, то Отдельной Оренбургской,  каковой по своему составу она и была. До осени 1919 года А. И. Дутов колесил по Сибири и Дальнему Востоку, инспектируя казачьи войска. Во время этой поездки он назначает епископа Камчатского и Петропавловского Нестора главой казачьего духовенства. С этими событиями, видимо, и связано происхождение версии ухода Табынской иконы в Восточный Китай, в Харбин.

Осенью 1919 года Южная армия, теснимая превосходящими силами красных, продолжала отступление, сначала на Павлодар, затем на Семипалатинск и Сергиополь, к китайской границе. По белоэмигрантской мемуарной литературе хорошо известен тяжелейший Ледовый Кубанский исход белых войск, отступающих к Новороссийску, другие русские исходы… То ли в дутовских частях в силу каких-то причин не оказалось известных мемуаристов,  а скорее по простой причине, что мало кто дожил до мемуаров, исход Южной армии Восточного фронта, Оренбургского и Семиреченского казачества остался мало отраженным в мемуарной литературе, а потому малоизвестным. А он был страшен. В записках С. П. Мельгунова я нашел такое свидетельство об исходе Южной армии: «Что сказать про тот «Страшный поход» Южной Оренбургской армии, по сравнению с которым даже большевистский повествователь считает другие эвакуации «увеселительными прогулками…».

Оренбургская армия держалась на фронте, сколько могла. «Буду бороться, пока есть силы, — писал А.И. Дутов А.В. Колчаку 31 октября из Кокчетава. — Оренбургская армия, первая Вас признавшая, всегда будет с Вами и за Вас». Отступая, они двигались через гористые Тургайские степи и через безводные пустынные пески Балхаша к Сергиополю на соединение с Анненковым в Семиречье. С армией двигались голодные, умирающие тифозные толпы беженцев. Те, кто не могли идти, должны были погибнуть. Их убивали собственные друзья и братья. Общее количество отходивших, по словам большевистских источников, колебалось от 100 до 150 тысяч. К концу марта границу Китая близ города Чучугон перешло до 30 тысяч…

По другим сведениям границу перешло только около 20 тысяч человек, из них около 5 тысяч беженцев. Сами казаки отступление в Тургайские степи назвали «голодным походом». Люди, как писал один из участников этого похода, умирали «от голода и болезней под палящими лучами солнца. Многие падали на дороге от истощения, часто не имея капли воды, лошадей кормить было нечем, подножного корма почти не было… Невыразимые страдания, выпавшие на долю частей Южной армии, тяжелые лишения беспримерного в истории похода по песчаным, безводным и голодным степям и пустыням Тургайской волости описать невозможно».

«Не было почти ни одного дома (в Кокчетаве), где бы ни было одного или нескольких трупов солдат, умерших от тифа. Эпидемия развивалась со страшной быстротой, — это из опубликованных в 1925 году в Белграде воспоминаний Генерального Штаба полковника Лейбурга. – Вряд ли кто слышал и знает о том, что перенесли казаки, солдаты и офицеры Южной армии Восточного фронта, которая, будучи отрезанной от всего мира, совершила поход по пустынно-степным областям при невероятно тяжелых условиях».

Но это было еще осенью. Впереди был еще более страшный зимний поход с тяжелыми боями на Акмолинск, а затем на Сергиополь к китайской границе: ранние морозы до минус 35, ни теплой  одежды, ни еды… Понятно, что местное население прятало припасы от солдат и беженцев, сами голодали, а к тому же за белыми русскими потом придут русские красные и спросят: почему кормили, привечали белых… «Тиф косил сотнями, и брошенные за неимением перевозочных средств люди умирали в степях и в редко встречающихся аулах… Невероятное переутомление достигло своего крайнего предела, вызывая самоубийство слабых духом и апатию других». Это тоже из воспоминаний Генерального Штаба полковника Лейбурга. Поход  на Сергиополь оставшиеся в живых назовут «крестным походом Оренбургской армии». В составе Русской армии уходили с родины оставшиеся верными присяге и Белому царю два отдельных конных башкирских дивизиона «Зеленого знамени».

Впервые я услышал о «крестном походе» Отдельной Оренбургской армии в Югославии, в Сремских Карловцах, у могилы митрополита Антония (Храповицкого), бывшего в 1900 — 1902 годы епископом Уфимским и Стерлитамакским (по свидетельству современников его проповеди привлекали в собор всю Уфу, в том числе мусульман: башкир и татар). Владыка Антоний, конечно же, не раз встречал Табынскую на месте явления Ея, на Святых ключах, после Ея крестного хода по городам и весям России.  Не случайно, что именно он станет одним из лидеров Союза Русского Народа, на Поместном соборе (1917 — 1918) он получит наибольшее количество голосов как кандидат в патриархи, во время гражданской войны возглавит Временное Церковное управление в Новочеркасске, а в изгнанье — Синод Русской Православной Церкви за границей. Услышал я о «крестном походе» Отдельной Оренбургской армии, — как и о Каспийском, совсем малоизвестном, исходе русского народа: через жгучие пески Туркмении в Иран и Афганистан  — от уроженца сербского города Нови-Сада Алексея Арсеньева, приходящегося по материнской линии близким родственником М. Ю. Лермонтову. О крестном пути двух дедов Алексея, полковников Белой армии, а еще более о крестном пути его бабок нельзя было слушать без содрогания души и сердца. О, Господи, за какие грехи все это нам?!

В спецхране архива Советской Армии и Октябрьской революции оренбургскому историку Вячеславу Войнову удалось найти письмо А. И. Дутова одному из соратников, сербу, генерал-лейтенанту А. С. Бакичу, в котором он рассказывает о переходе через ледовый перевал Карасарык на российско-китайской границе: «Дорога шла по карнизу к леднику. Ни кустика, нечем развести огонь, ни корма, ни воды… Дорога на гору шла по карнизу изо льда и снега. Срывались люди и лошади. Я потерял почти последние вещи. Вьюки разбирали и несли в руках… Редкий воздух и тяжелый подъем расшевелили контузии мои, и я потерял сознание. Два киргиза на веревках спустили мое тело на 1 версту вниз, а там уже посадили на лошадь верхом, и после этого мы спустились еще 50 верст. Вспомнить только пережитое – один  кошмар! И, наконец, в 70 верстах от границы мы встретили первый калмыцкий пост. Вышли мы 50% пешком, без вещей, вынесли только Икону, пулеметы и оружие…»

Сразу же по переходе китайской границы, расквартировавшись в казармах русского консульства в городе Суйдуне, А. И. Дутов установил связи с генералом Врангелем, атаманами Семеновым и Анненковым, с генералом Бакичем и  басмачами, чтобы, объединив все антибольшевистские силы находящиеся в Китае и в Средней Азии, продолжить борьбу.  Большевиков это не могло не волновать. Операцию по  уничтожению А. И. Дутова возглавлял, как я уже писал выше, небезызвестный чекист Я. Х. Петерс, а трое ее непосредственных исполнителей «за акт, имеющий общереспубликанское значение», позже были награждены.

«Отдельная Оренбургская армия, лишившись своего вождя, в миг рассыпалась,  ее воины в меру своих сил и способностей занялись собственным жизнеустройством, а Табынская икона была определена в храм г. Суйдуна, — писал мне один из бывших «китайцев». Но жизнеустройство жизнеустройству рознь. Крестный путь для многих воинов Отдельной Оренбургской армии на смерти А. И. Дутова не закончился. Если рядовые ее казаки и солдаты еще могли рассчитывать на какую-то милость вроде бы оставшейся за границей, но имеющей длинные руки, большевистской власти, что она забудет про них или, по крайней мере, оставит их в покое, то костяк ее: кадровые офицеры Русской армии, убежденные монархисты, могли рассчитывать только на пулю… В конце мая 1921 года в Синьцзян по тайному согласованию с властями Китая вторглись войска Красной армии для окончательного уничтожения Оренбургской армии, и  те из ее воинов, которые не могли рассчитывать ни на какую милость, по-своему «в меру своих сил и возможностей занялись собственным жизнеустройством: они снова взяли в руки оружие, и один из талантливейших и непримиримейших генералов Белого движения серб генерал-лейтенант А. С. Бакич повел преобразованный из Южной армии Отдельный Оренбургский корпус в свой последний не менее крестный поход  — уже без Табынской иконы Божией Матери, которая действительно осталась в храме города Суйдуна, — через Монголию в Северо-Восточный Китай для соединения с остатками белых войск на Дальнем Востоке.  В корпусе насчитывалось 500 офицеров, 4600 казаков и членов их семей, 1500 солдат. Частями корпуса командовали генералы Р.П. Степанов и А. С. Шеметов, начальником штаба был генерал Смольнин-Червандт. В конце октября 1921 года корпус Бакича в районе Кобдо-Уланком был окружен войсками Красной Армии и монгольскими отрядами. После тяжелого упорного боя только малая часть Оренбургского корпуса сумела прорваться в горы. Куда ушли они? Где ныне их потомки? Большая же часть легла на поле боя  или попала в плен. В том числе генерал-лейтенант Андрей Семенович Бакич, который, как и А.В. Колчак,  вскоре был расстрелян в том же Иркутске…

Настоятелями храма в Суйдуне, где находилась Табынская икона Божией Матери,  в разные годы были: архимандрит Иона (Покровский) — в 1921 году, впоследствии епископ Ханькоусский, священник Григорий Штокалко (в 1921- 1925 годах), священник Феодосий Солошенко (1925 — 1930), протоиерей Михаил Маляровский (1930-1933), протоиерей Павел Кочуновский (1933 — 1937). В 1938 году Икона была переведена в только что построенный Свято-Никольский храм города Кульджи. Настоятелями этого храма были священник Феодосий Солошенко (1938 — 1944), благочинный православных церквей Синьцзяна и настоятель прихода протоиерей Д. Модзяновский (1946 — 1952), благочинный и настоятель храма игумен Софроний (Иогель) (1954 — 1960).

Все эти годы самая чтимая икона Свято-Никольского храма сохранялась у левого клироса. Икона была одета в позолоченную и серебряную ризы. Так же, как и в России, в девятую пятницу по Пасхе в Кульдже, Суйдуне проводился крестный ход с нею. Сохранилась фотография: крестный ход с Табынской иконой в  Кульдже в 1956 году — старинные русские одежды, белые платочки… С именем Табынской святыни связано и основание в 1934 году на Дальнем Востоке в Канагши близ Дайрена (Дальний) Богородско-Казанской Табынской женской обители. Священником в ней был протоиерей Иоанн Петелин из Харбина. В обители хранился список Чудотворной иконы. И может, в связи с этим фактом родилась легенда о первоначальном харбинском нахождении Чудотворной: люди, видевшие ее, или даже молившиеся ей, могли не знать, что это список с Табынской иконы.

В конце 60-х годов в результате «культурной революции» Свято-Никольский храм был разрушен, и уничтожено было все его убранство. Была разрушена и Казанско-Богородская Табынская женская обитель под Дайреном. Монахини после долгих скитаний по разным странам перебрались в Калифорнию. Скорее всего, они забрали с собой бывший в обители список Табынской иконы. (Или все-таки оригинал?) Может, с этим фактом связан упорный слух, что икону нужно искать в США, и именно в  Сан-Франциско или в его окрестностях.

Есть, если вы помните, и другая версия, и пока ее не нужно отвергать: что Икона находится в тайниках  Ватикана. Об этой версии писал нам и А. Щелоков из Австралии. В пользу этой версии говорят такие факты. Во-первых, в Кульдже проживала значительная колония китайцев, да и русских — католиков. И Икона во время «культурной революции»  могла попасть к ним. А во-вторых, претендуя на вселенское господство, Ватикан хранит в своих сокровищницах не одну православную святыню…

В самую черную пору Нового Смутного Времени — 90-х годов XX века — в пору всеобщего хаоса и развала; в пору мягкотелой червеобразно-студенистой горбачевщины и оголтело-злобной сахаровщины; в пору своры мелкотравчатых политиков самых разных мастей, каждый из которых, чем мельче был, тем больше создавал шуму и непременно  метил в вожди, дешевой демагогией мороча когда-то великий народ, в большинстве своем давно уж влачащий существование без Царя и Бога в голове и потому так легко покупающийся на любые посулы вроде дешевой колбасы, как верха земного рая и человеческого счастья, дальше его мечты, кажется, уже не простирались, – вдруг раздался Голос, как бы свыше, твердый и отрезвляющий, который первоначально услышали только немногие…

В пору, когда так легко, действительно, словно колосс на глиняных ногах, рухнуло тысячелетнее великое государство, — казалось, в один день, но на самом деле давно подтачиваемое  извне, а больше изнутри, прежде всего самой антирусской, антиправославной, глубоко прогнившей властью кремлевских старцев, за которыми до поры до времени пряталась свора младших научных сотрудников и лаборантов, внуков и племянников пламенных революционеров, и просто тихих одесских мальчиков, гиен-мародеров, которые, пока мы беспомощно плакали и стенали по погибающей России, наизобретали нужных для себя законов и растащили великую страну на куски и теперь уже не закулисно правят ею, а мы их презрительно-уважительно называем олигархами, я уж не говорю о своре бывших членов и кандидатов в члены Политбюро ЦК КПСС, в одночасье превратившихся в супердемократических президентов супердеморкатических государств, — вдруг раздался Голос, как бы сверху, снимающий с глаз шоры, со временем услышанный уже многими…

Поразительно, насколько доверчив и наивен русский народ, особенно отпадший от Бога: достаточно подсунуть ему обиженного коммунистической властью, плоть и кровь от нее, честолюбивого, жестокого и безнравственного Ельцина, пообещавшего  все тот же кусок дешевой колбасы, достаточно было ему надеть вместо номенклатурной каракулевой или норковой шапки демократическую кепочку, а потом залезть на броневик (эти атрибуты народного обольщения в свое время удачно опробовал еще незабвенный Владимир Ильич), как народ сразу  возлюбил его, чтобы потом, в очередной раз обманувшись, проклясть и до поры до времени, до нового подсунутого вождя, вообще ни в кого и ни во что не верить.

И вот в хаосе всеобщего распада и духовной смуты, в специально созданном разноголосом гвалте, — вдруг раздался Голос, призывающий к духовному и практическому действию, чтобы не дать стране окончательно обрушиться в бездну. Голос не политика, не государственного деятеля, не генерала даже, которые порой во время смуты, видя всеобщую беспомощность, тоже берутся, и не всегда безуспешно, как, например, де Голль во Франции или Пиночет в Чили, быть вождями нации, — а одного из иерархов церкви, и не самого главного, и с самой простецкой внешностью сельского священника. Иерарха Русской Православной Церкви, которая, как полагали многие, вроде бы давно уже и не существовала, а если и существовала, то только как анахронизм, как, может, давно уже музейный, но необходимый, подчеркивающий демократизм новой власти атрибут,  – и неожиданно этот Голос услышали если не все, то многие. Одних он поднял с колен, во вторых — зажег свечу, третьих — не на шутку напугал.

Это был голос митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского       Иоанна, который стал, — не знаю, по воле Священного Синода или вопреки ему, — рупором, оказывается, не только живой, но и воинствующей, к удивлению не только врагов, но и многих чад ее, Русской Православной Церкви. Его проповеди, речи, книги стали опорой для миллионов людей, и не обязательно православных. Его статьи печатали издания самых разных  направлений: от «Русского вестника» и журналов «Москва», «Наш современник», что понятно, до крайне левых, как «Завтра»,  и откровенно коммунистических, как «Правда» и «Советская Россия». Не политические партии, не политические лидеры, а он, иерарх Церкви, стал истинным духовным лидером остатков русского народа и уничтожаемого великого государства. Не все это и ныне осознают, что, может, благодаря ему страна окончательно не рухнула в бездну. Он, в отличие от большинства иерархов Церкви, казалось бы вопреки незыблемому постулату: «Всякая власть от Бога, и потому не дело Церкви напрямую вмешиваться в дела ее», не уходил от прямых вопросов дня, он раскрывал глаза миллионам людей, как в стране, так и за рубежом, в том числе и на политические события, происходящие в России, на стоящую за ними страшную тайну беззакония, о которой, в том числе и по причине личной безопасности, многие старались молчать, а если и говорили, то только в узком кругу знакомых… В результате у него появилось столько врагов и недоброжелателей! Не только в стане врагов, но и в лоне самой Церкви, среди ее иерархов раздавались раздраженные голоса: «Не тем занимается владыка Иоанн, не тем…» Их можно понять: давно ли десятки епископов во главе с патриархом Тихоном и тысячи священников взошли на Голгофу: были расстреляны или сгнили в лагерях. Звучали обращения к Святейшему: призвать Владыку к порядку. Но Святейший молчал, выказывая, по мнению одних, слабость, по мнению других, великую мудрость. Так или иначе, но книги митрополита Иоанна неизменно публиковались с его благословения. Владыка Иоанн открыто и во всеуслышание заявил, что его духовными вождями являются не обновленцы, не приспособленцы к любой власти, не приверженцы к экуменизму, не великие молчальники, невнятно промямлившие нечто невразумительно-осторожное вместо если уж не анафемы, то хотя бы твердого слова, которого от них так ждал народ, и, не дождавшись, отвернулся, во время расстрела защитников Белого Дома,  а  наложивший анафему на большевиков и не сломленный внутренней тюрьмой на Лубянке во время предыдущей Русской Смуты Святой Патриарх Тихон.

Владыка Иоанн подтвердил: да, всякая власть от Бога, но это не значит, что Церкви нужно заглядывать каждой власти в рот и ее иерархам подобострастно ездить с поздравлениями к вроде бы уже отставному богдыхану, преступления которого, может, страшнее преступлений Гитлера, ибо тот разрушал не свою, а чужую страну, и тем более уж к его далеко не православной супруге с поздравлениями по случаю дня рождения. Не надо мудро лукавить: да, каждая власть от Бога, но власть может быть, как и вероятно сегодня в России, в наказание народу, отступившему от путей истинных, и потому молчание, не раскрытие народу сути этой антинародной, антиправославной власти, вины самого народа — преступлению подобно: и перед Богом, и перед народом, который ты от имени Его окормляешь. И, видя сгущающиеся над собой тучи, в своем “Плаче по Руси Великой» владыка Иоанн писал: «Наверняка найдутся желающие обвинить меня в излишней «политизированности», скажут, что Церковь, мол, «не от мира сего», так что и нечего лезть в мирские дела. Скажут, пожалуй, о том, что не стоит будоражить народ разговорами о «заговоре против России», что сейчас главное сохранить мир — любой ценой, избежать возрождения «имперских амбиций», что надо смириться с «ходом истории», который будто бы привел к развалу страну «по объективным причинам…»

И он отвечает: «Воистину мир надо хранить всеми силами. «В мире место Божие», — свидетельствует нам священное Писание. Вот только – всякий ли мир от Бога, любой ли хорош для православного человека? «Тот ли это мир, о котором молится Церковь, которого жаждет народ? – вопрошал святейший Патриарх Тихон, когда России в очередной раз пытались навязать позорный мир. – Мир, по которому отторгаются от нас целые области, населенные православным народом… десятки миллионов православных людей попадают в условия великого духовного соблазна… мир, по которому даже искони православная Украина отделяется от братской России и стольный град Киев, «мать городов русских», колыбель нашего крещения, хранилище святынь, перестает быть городом державы Российской, мир, отдающий наш народ и Русскую землю в тяжкую кабалу, — такой мир не дает народу желанного отдыха и успокоения. Церкви же Православной принесет великий урон и горе, а Отечеству неисчислимые потери».

Семьдесят пять лет назад это цитируемое ныне владыкой Иоанном предвидение русского первосвятителя исполнилось с пугающей точностью. Вспомним, что патриарх Тихон в свою очередь был продолжателем духовного подвига первого русского Патриарха — Святейшего Иова, глубоко провидчески оба они – Патриархи Смуты — в 1989 году накануне Нового Смутного времени  Русской Православной Церковью были причислены к лику святых. В мае 1990 года, на конференции в рамках первых проведенных в новейшее время в Москве Дней славянской письменности и культуры, проходившей накануне Поместного Собора Русской Православной церкви, на котором был избран новый Патриарх — Алексий II, мне врезалось в память выступление известного православного философа священника Георгия Шевкунова: «Причисление к лику святых — это совсем не форма поощрения (даже посмертного). Это даже не форма признания заслуг церковных деятелей… Прославление в лике святых — это всегда, в первую очередь, призвание к служению. В какие бы времена ни бывали прославления святых, всегда в конкретный исторический момент призываются именно те, кто более всего может своим духовным примером и подвигом жизни во Христе подать помощь нашей земной воинствующей Церкви от Церкви Небесной, Торжествующей. Патриотическое служение святителей Иова и Тихона проходило в период смутных времен… Оба они пережили гражданские войны… Оба патриарха пережили взятие Москвы и хозяйничанье в Кремле  бесчинных захватчиков. Патриарх Тихон был избран на престол под грохот артиллерийского обстрела Кремля. При Патриархе Иове московские святыни были поруганы поляками и Лжедмитрием… И Святитель Иов и святитель Тихон налагали анафему на властей предержащих, которые глумились над Церковью, над русским народом, над русской землей… Такой феномен, как самозванство тоже был явлен при обоих патриархах… Судьбы святых патриархов перекрещиваются, как и судьбы их времен, с судьбами нашего времени и современной нам Церкви, которая во вдохновение Духа Божия призвала именно этих святых к служению в наши дни. В чине хиротонии есть слова: «Божественная благодать всегда немощная врачующи и оскудевающая восполняющи…» Когда Церковь земная оскудевает, Господь посылает тех святых, которые в силах помочь своим служением, своими молитвами. Сейчас, судя по всему, именно такое время».

Да, судя по всему, именно такое время обрушивалось на Россию, может, даже более страшное, чем при Святых Патриархах Иове и Тихоне. Кремль был захвачен новыми антихристами и новым Лжедмитрием, свое право на «престол» доказавшим в том числе и ритульным  взрывом Ипатьевского дома в Екатеринбурге, места ритуального убиения царской семьи. В знак безусловной и окончательной победы над русским народом в Кремле торжественно и пышно отпраздновали Хануку.

Но бесстрашно сказать правду в глаза новым захватчикам и новому Лжедмитрию, как и сказать правду обманутому и поверженному народу, в том числе и о нем самом, стать словом-проводником той горней Высшей Церкви, Хоругвью, бескомпромиссным разъяснителем Истины, подобно Святым Патриархам Иову и Тихону, суждено было не избранному только что Патриарху Алексию II, — не в осуждение Святейшему сказано, так Господь рассудил, так Божия Матерь решила, по высоким горним причинам, о которых мы, смертные, можем только догадываться, — а до тех пор тишайшему и мало кому из мирских известному митрополиту Санкт-Петербургскому и Ладожскому Иоанну.

Я знаю, что на самом деле было не так, но мне не однажды среди простого люду приходилось слышать, что на Поместном Соборе 1990 года при  выборе Патриарха владыка Иоанн всего лишь одним или несколькими голосами уступил митрополиту Санкт-Петербургскому и Ладожскому Алексию. Многие по сей день говорят об этом факте с сожалением: «Тогда все было бы иначе…»

Только Господу Богу судить, кого в какое время для какой цели выбирать. Да, несомненно, все было бы иначе, начиная с того, что владыка Иоанн, став Патриархом, вряд ли унизил бы себя до того, чтобы вставать в очередь вороватых чиновников поздравлять с днем рождения даже уже отставного Ельцина, и тем более Наину Иосифовну. И не играл бы на своей большой скрипке в Храме Христа Спасителя господин Ростропович, однажды схватившийся за автомат, чтобы немного поукоротить  на какое-то время вдруг  вспомнивший о своем национальном достоинстве русский народ. И Храма Христа Спасителя, скорее всего, не было бы! Да, не было бы, потому как  прежний, истинный, взорванный большевиками, строили пусть долго, но всем народом… А тут вдруг новые большевики взяли и разом построили. Чего бы ради: каяться, по всему, они не собираются, наоборот, требуют покаяния от русского народа. «Бывает, что и бесы, когда им становится горячо, как на сковородке, строят храмы, к тому же бандитские деньги ведь у народа уворованы», — вразумляют меня умные люди, но меня, как и многих, это объяснение почему-то не устраивает.

10 июня 1990 года во время интронизации пятнадцатого предстоятеля Русской Православной Церкви Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, Священный Синод приветствовал, а точнее, напутствовал его, предвидя Новую Русскую Смуту: «Гряди к пастве своей, Святейший Патриарх Алексий, вместе со Святым Патриархом Иовом устрой Церковь, просвети народ, защити Православие! Гряди к пастве своей, Святейший Патриарх Алексий, вместе со Святым Патриархом Ермогеном собери сынов Отечества на защиту его христианского и национального достояния! Гряди к пастве своей, Святейший Патриарх Алексий, вместе со Святым Патриархом Тихоном сохрани Церковь от ереси и расколов, призови всех чад Ея под омофор единой Истины, яже есть Святое Православие Господа Иисуса Христа! Освященный Собор Русской Православной Церкви благословляет тебя на подвиг предводительства церковного!»

Груз ответственности на плечи недавно избранного Патриарха был возложен великий. Страна вступала в пору Новой страшной Русской Смуты, и не случайно, что в приветствии-благословении Священного Синода были названы имена святителей-мучеников, патриархов времен смуты: Святых Патриархов Иова, Ермогена и Тихона. Накануне расстрела парламента в октябре 1993 году Святейший предупредил противоборствующие стороны, что предаст анафеме того, кто первым прольет народную кровь. Верующий и неверующий в Иисуса Христа русский и нерусский народ с великой надеждой, как  в последнее средство остановить гражданскую войну, воспринял это грозное предупреждение. Но предупреждение предстоятеля Русской Православной Церкви не остановило клику Ельцина, народной кровью были обильно политы ступени Белого дома, была растоптана демократия, со знаменами которой он пришел к власти. В Россию пришла не только антинародная, но и чужестранная диктатура, прячущаяся за вчерашнего первого секретаря обкома партии, взорвавшего Ипатьевский дом в Екатеринбурге, где в пору прошлой смуты ритуально был убит царь-мученик Николай II с семьей…

Но — анафемы не последовало.  Было только — под давлением некоторых членов Священного Синода и преосвященных иерархов, прибывших в Троице-Сергиеву Лавру на Праздник Преподобного Сергия Радонежского — принято обращение: «Несмотря на то, что посредническая миссия Церкви была принята сторонами противостояния, люди попрали нравственные принципы и пролили невинную кровь, эта кровь вопиет к небу и, как предупреждала святая церковь, останется несмываемой каиновой печатью на совести тех, кто вдохновил и осуществил богопротивное убийство невинных ближних своих. Бог воздаст им в этой жизни, и на страшном суде своем». Если это обращение считать анафемой, как его кое-кто пытается сегодня представить, то она была безадресной, более того, в ту пору полного засилия антинародной прессы, когда виновными в кровопролитии были объявлены защитники парламента, то получалось, что как бы прежде всего они были преданы этой анафеме. Ничто, наверное, не оттолкнуло так и без того в большинстве своем неверующий русский народ от Русской Православной Церкви, как поведение ее большинства иерархов в те страшные дни. Что после этого вопить о засилии всевозможных ересей и сект в стране, призывать к запрету их?! Силой закона их не остановить, они лишь уйдут в подполье, что гораздо страшнее. У них есть деньги. А у Церкви в тот момент ни денег, и, как оказалось, — ни Правды. Ничто, наверное, так не ударило по Русской Православной Церкви, как поведение ее некоторых иерархов в те судьбоносные дни. По примеру обновленцев она открыто или скрытно стала прислуживать новым большевикам, пройдет совсем немного времени с тех страшных октябрьских дней, и многие иерархи будут тайно или открыто призывать паству голосовать за «доброго царя» Бориса.

Да, владыка Иоанн, скорее всего, открыто предал бы анафеме существующую власть и стоящую за ней тайну беззакония и, может, повторил бы судьбу Патриархов Иова и Тихона. Но давайте взглянем правде в глаза: ни Патриарх Иов, ни Патриарх Тихон своими подвигами не остановили Смуты. Архиереи, присягнувшие Лжедмитрию, возвели на церковный престол униата Игнатия, а после патриарха Тихона стали «окормлять» народ обновленцы во главе с «митрополитом» Введенским. Потому как дело, и прежде и ныне, было не только в «лжедмитриях» сколько в самом народе, тогда легко поддавшемся смуте, словно он только и ждал ее, а ныне вроде бы вообще оставшемся равнодушным к собственной судьбе.

Да, несомненно, Россия пошла бы иным путем. Народ, воодушевленный Словом-Хоругвью, Словом-Набатом, может, встал бы на защиту своего поруганного национального и просто человеческого достоинства, как в Приднестровье. Но, может, Господь рассудил, что хватит русской крови и слишком неравны силы. И слишком «заколбасирован» в большинстве своем отпавший от Бога, то есть, по сути, переставший быть русским, народ, и не молитва, не покаяние, не духовное строительство себя, а сонное молчание и беснование на митингах стало формой его духовного подвига,  и потому ему на этих митингах могут легко подсунуть нового Ильича в кепке, один на всякий случай уж давно крутится, вылезая то с идеей восстановления памятника Дзержинскому, то, казалось, забытого поворота северных рек. И нужна долгая кропотливая работа по воцерковлению народа: чтобы он хоть отчасти почувствовал в себе снова божественный компас, тогда его уже будет трудно обмануть. И потому Господь, может, разделил этот непомерный подвиг на двоих: одному, митрополиту Санкт-Петербургскому и Ладожскому Иоанну, — стать жертвенной Хоругвью, а у второго, Патриарха Московского и всея Руси Алексия II – земной путь, на котором не избежать компромиссов с сатанинской властью, это похоже на опасное хождение по скользкому, к тому же непрочному льду.

Может быть, так. А может быть, просто хочется верить в это, а  на самом деле – не так… Может, о нашем дне говорил праведник Лаврентий Черниговский, пророчествуя о времени, когда будут восстановлены храмы с золотыми куполами, а ходить в них будет нельзя, потому что они будут без благодати. Разве один я задавался кощунственным вопросом: ради ли Иисуса Христа восстановлен Храм Христа Спасителя, в котором по важным церковным праздникам обязательно перед телекамерами нынешние демократические боссы ставят номенклатурные свечки? Не деловая ли это сделка в меновой лавке: вы нас на очередных выборах поддержите, создайте видимость богоугодности нашего режима, а мы вам на деньги мафии, которые на самом деле ваши, народные, потому тут никакого нравственного противоречия нет, Храм Христа Спасителя восстановим, и он в новых политических условиях будет олицетворять единство власти (партии) и народа. Но здание из кирпича и железобетона, даже с крестами, даже точная копия прежнего храма – это еще не Храм Христа Спасителя!

Так или иначе, только в самую черную пору Нового Смутного времени, когда стрелка народного магнитного компаса беспомощно металась по кругу, не находя полюсов, духовным вождем Русского Народа стал владыка Иоанн, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский, хотя далеко не все это понимали. В беспросветно глухой ночи поверженной русской души зазвучал его страстный голос:

«Россия, моя Россия, что с тобой стало теперь! Ужель и впрямь канули в Лету герои и вожди твоего славного прошлого, глашатаи твоей великой судьбы, служители святой правды Божией? Ужели крадущаяся походка твоих новых хозяев да тихий шорох их проворных лапок, воровато шмыгающих повсюду в поисках наживы, — последнее, что суждено тебе увидеть и услышать, прежде чем они предадут поруганию и забвению самое имя твое, самую память о тебе, Россия?..

«Где же ты, некогда могучий и державный, русский православный народ, — взывает к нам из хаоса смуты 1918 года Святейший Патриарх Тихон. – Неужели ты совсем изжил свою силу? Как исполин, ты — великодушный и радостный – совершал свой великий, указанный тебе свыше путь, благовествуя всем мир, любовь и правду. И вот, ныне ты лежишь, поверженный в прах, пожираемый своими врагами, сгорая в пламени греха, страстей и братоубийственной злобы. Неужели ты не возродишься духовно и не восстанешь снова в силе и славе своей? Неужели Господь навсегда закрыл для тебя источники жизни, погасил твои творческие силы, чтобы посечь тебя, как бесплодную смоковницу?..»

Пора понять – именно сейчас решается вопрос: удастся ли разрушителям России и дальше обманывать русский народ, завлекая его хитростью и ложью на путь безвозвратного самоуничтожения, к мрачной пропасти окончательной гибели, или – ценой многих жертв и страданий мы все же прозреем, очнемся, одумаемся. Ведь только тогда сможем мы обрести надежду спасения, волю к жизни и утерянную былую духовную мощь.

В этой ситуации приобретает особую роль позиция Церкви. Ее авторитет постоянно растет. Постепенно возвращается понимание исключительной роли Православия в русской жизни. Находясь в глубочайшем кризисе, общество желает знать, каковы исторически сложившиеся государственные воззрения Церкви, принимающей живое и деятельное участие во многовековом строении великого русского Царства. Многие и многие жаждут услышать ее нелицеприятное суждение, с тревогой и надеждой ожидая материнский церковный призыв.

Не дерзая от своего лица рассуждать о сем важнейшем предмете, скажу, тем не менее, слушайте – вот он, этот призыв, возглашаемый устами первосвятителя-исповедника, Святейшего Патриарха Московского и всея России Тихона:

«СВЯТАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ, ИСКОНИ ПОМОГАВШАЯ РУССКОМУ НАРОДУ СОБИРАТЬ И ВОЗВЕЛИЧИВАТЬ ГОСУДАРСТВО РУССКОЕ, НЕ МОЖЕТ ОСТАВАТЬСЯ РАВНОДУШНОЙ ПРИ ВИДЕ ЕГО ГИБЕЛИ И РАЗЛОЖЕНИЯ… По воле Пастыреначальника, Главы Церкви, Господа нашего Иисуса Христа, поставленной на великое и ответственное служение Первосвятителя Церкви Российской, по долгу преемника древних собирателей и строителей Земли Русской, я призываю совестию своею возвысить голос в эти ужасные дни… Может ли примириться русский народ со своим унижением?.. Все мы – братья, и у всех одна мать – родная Русская земля.

Перед лицом  страшного, совершающегося над нашей страной суда Божия, будем молить Господа, чтобы смягчил Он сердца наши братолюбием и укрепил их мужеством, чтобы сам Он даровал нам мужей разума и совета, верных велениям Божиим, КОТОРЫЕ ИСПРАВИЛИ БЫ СОДЕЯННОЕ ЗЛО, ВОЗВРАТИЛИ ОТТОРГНУТЫХ И СОБРАЛИ РАСТОЧЕННЫХ…»

И вот во время новой страшной смуты в образе митрополита Иоанна Господь даровал нам мужа разума и совета. Он стал духовным вождем нации. Но, увы, мало уже кто был готов к подвигу… Не нашлось ни новых Минина с Пожарским, ни Пересвета с Ослябей…

Я знал, что акафист Табынской иконе Божией Матери в 1948 году был написан неким иеромонахом Иоанном. И только несколько лет назад, в год 400-летия явления Иконы, когда владыка Никон, архиепископ Уфимский и Стерлитамакский, подарил мне юбилейное издание акафиста, я, уже возвратясь домой, потрясенно прочел на обложке: иеромонах Иоанн (Снычев).

Я тут же позвонил Владыке: Снычев — была фамилия приснопамятного митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна.

— Да, акафист написан Владыкой Иоанном, еще в молодости, в бытность его послушником архиепископа Мануила. Владыка Иоанн был моим духовником, и потому, может, я в свое время и был назначен архиереем в Уфимскую епархию, в место явления Иконы.

Я долго не мог прийти в себя от потрясения. Ведь выстраивался поразительный ряд: случайно ли, что именно им, будущим Святителем Иоанном, еще в молодости написан акафист Пресвятой Богородице в честь Ея Табынской иконы?! Случайно ли, что именно ему, — когда еще никто, в том числе, наверное, и сам он, и подозревать не мог в себе будущего Святителя Руси, бесстрашно обличающего внешних и внутренних врагов России и Православия, последовательно борющегося за дело русского духовного возрождения, смело противостоящего темным силам современных русоненавистников и богоборцев, — принадлежат – или через него открыты Матерью Божией?! – эти загадочные и провидческие слова в акафисте Пресвятой Богородице в честь Ея Табынской иконы: «всего мира Надеждо и Утешение»? Не свидетельствуют ли они о великой тайне, связанной с этой Чудотворной иконой и Покровом Божией Матери над Россией? Не благовествование ли это того, что Табынская икона Ея, на первых порах местночтимая, но известность которой с каждым годом все более и более ширилась по стране на восток, на запад и на юг, со временем, при будущем своем явлении, может стать покровительницей и спасительницей не только православных, и даже не только России? Впрочем, это касается не только будущего. Вспомните прозревших башкир при втором ее явлении, ставших поклоняться ей, но оставшихся в исламе. Или еще: «Известны случаи, когда иноверцы, видевшие преизобильные чудотворения, проистекающие от Табынского образа Богородицы, приносили Ей свои моления и получали просимое». О знаменательном случае в начале прошлого века поведала монахиня Покровского женского монастыря Наталия: «Везли икону с Ново-Орска в монастырь. Мы поехали ее встречать. Недалеко от монастыря верст за десять жил богатый бай.  Он расстелил от своего поместья по дороге ковры, а сам стоял с вытянутыми вверх руками.  Когда проезжали с иконой,   он остановил людей и умолял батюшку подъехать с Чудотворной иконой к его поместью и все освятить. Батюшка стал объяснять, что сделать этого не может, что икона для православных людей святыня, а он другой веры, и не уважил просьбу. Монахиням батюшка сказал: «Молитесь, матушки, крестите лошадей, поехали». Три раза пробовали стронуться с места, но лошади стояли как вкопанные. Тогда батюшка обратился к этому мусульманину: «Сама Царица Небесная желает к тебе в дом». Тот побежал вперед, даже тюбетейку свою потерял и вынес хлеб с солью. Просил батюшку каждый уголочек окропить…»

И что еще очень важно: Табынская икона Божией Матери почиталась и почитается старообрядцами, она как бы незримо соединяет собой две разорванные ветви Русской Православной Церкви. Может, именно ей суждено наконец объединить их? Почиталась она и многочисленными сектами,  помогая многим заблудшим членам их вернуться в Православие.

Табынскую икону считали помощницей в усмирении всяких недовольств и восстаний. Вот свидетельство некоего П. Д. Райского, касающееся событий в Оренбурге времени Первой русской революции: «10 октября 1906 года,  годовщину освящения Казанско-Богородицкого кафедрального собора, можно считать днем восстановления в Оренбурге спокойствия и гражданского мира… В этот день многочисленная толпа устроила по городским улицам шествие с красными флагами, врученными уличным мальчишкам, другая же, не менее многочисленная, с иконами и портретом государя Императора вмешалась в первую. Шествие остановилось на соборной площади, куда потребована была обносимая по домам соборным причтом Табынская икона Божией Матери для служения молебна. При появлении всеми чтимой святой иконы народ обнажил головы. Наступила мертвая тишина. Из толпы выдвинулись  человек двадцать любителей церковного пения, которые стройно и громкогласно выкрикивали: «Пресвятая Богородица, спаси нас!» В конце молебна по возглашению дьякона народ пал на колени, а священник во всеуслышание прочитал известную молитву за царя, военачальников, градоначальников, христолюбивое воинство и всех православных христиан, затем провозглашено было царское многолетие, и почти весь народ грянул «Многая лета».

На соборной звоннице раздался звон колоколов, которому последовали и соседние колокольни церквей Петропавловской и Вознесенской.  Народ потребовал дальнейшего шествия с чудотворной иконой и портретами Государя по Никольской улице и городскому бульвару. Образовался крестный ход.

По мере дальнейшего движения толпа еще больше увеличивалась. И красные флаги значительно уменьшились. Шествие сопровождалось всенародным пением: «Спаси, Господи, люди твоя» и «Боже, царя храни». По пути к бульвару совершены были молебствия против Вознесенской церкви, на Думской площади и у памятника Александру I против здания 2-го кадетского корпуса. Затем крестный ход при колокольном звоне направился на Толкучий рынок – к архиерейскому дому и Караван-сараю — квартире оренбургского губернатора. Красные флаги мало-помалу совершенно исчезли. Взволнованное обывательское море успокоилось, и жизнь Оренбурга вошла в обычную колею…»

Спросят: почему же Она тогда не смогла предотвратить или остановить смуту 1917 года, приведшую к краху России? И, если не мерить глобальными общероссийскими масштабами, почему же она не остановила русских людей в страшной междоусобной схватке-бою под Оренбургом. когда Сама оказалась брошенной на дорогу  под копыта лошадей?

Ответ прост: так велик был наш общий общерусский грех, так далеко русский народ отпал  тогда от Бога, хитро обманывая себя и Его  внешней верой в Него, превратившейся в пустую и показушную обрядовость, что Чудотворной иконе ничего не оставалось, как на время покинуть Россию, но оставив в русском народе надежду. Это имеет самое прямое отношение к Покрову Богородицы – толкуя в последнее время о его спасительной для русского народа, для России силе, своей нравственной сутью, может,  мы давно лишились его? И Икона не вернется, мы не найдем ее, какие экспедиции не организовывали бы, пока сколько-нибудь не будем достойны его.

Так, может, нет смысла искать ее, все напрасно, если она не хочет возвращаться в Россию? Может быть, если мы перестанем себя чувствовать великим народом. Даже просто народом, а не народонаселением. Не отсюда ли все наши великие беды? Почему все внешние устроения, все реформы ничего не дают, а только приближают нас к концу? Потому что в нас все меньше внутреннего устроения, его нам  упорно пытаются заменить чужим,  с которым мы перестаем быть русскими людьми. Искать Икону нужно прежде всего в себе. И чем больше людей найдет Ее в себе, тем скорее Она вернется…

И однажды вдруг меня осенило: страстное и возвышенное слово митрополита  Иоанна в защиту России и Православия, – может, не что иное, как своего рода явленная в Слове Табынская икона Божией Матери? Более того — предвестник явления самой Ее? Может быть, это она сделала из никому не известного провинциального иеромонаха, — вложив в его уста свое Горнее Слово, — духовного проводника и вождя русского народа в пору Новой смуты, на пороге уже реального небытия. И за явленным в нем Словом может последовать само  явление Чудотворной иконы, как «всего мира Надеждо и Утешение». Но только в том случае, если мы услышали это Слово. И не просто услышали, а приняли его как руководство к нравственному и практическому действию — вслед за покаянием! — по спасению Родины. Но услышали ли мы его?..

Мало что известно из личной жизни Святителя Иоанна. Сам он  всячески уклонялся от всевозможных вопросов на эту тему, считая факты своей биографии, тем более детства и юности, малозначимыми. Но иногда, в дни своего Ангела (дни памяти Апостола Иоанна Богослова) или в какие другие благословенные часы он делился со своими духовными чадами воспоминаниями о детстве и юности. А детство и юность будущего светоча Православия связаны с Приуральем, местом явления Табынской иконы Божией Матери. Один из рассказов его благодарному слушателю удалось записать. Привожу его отрывочно:

«Родился я, как рассказывала мне мама, мертвым. Несколько часов не было во мне ни дыхания, ни звука, и только усиленные окрики моей родительницы произвели внутри моего организма дыхание и жизнь. Село, где я появился на свет Божий, называлось Ново-Маячка Каховского района Николаевской губернии (ныне Херсонская область)…

Вскоре после моего рождения родители переехали в свое родное село Спасское (в народе его называли Осминка), расположенное в восьми верстах — на юго-восток — от города Сорочинска под Оренбургом… В 30-е годы мы всем семейством переехали в Сорочинск. Мне шел четвертый год. В 1933 году наступил голод. Чтобы не умереть, мы с братьями собирали щавель, зеленые капустные листья и делали из них лепешки. Весной ловили сусликов, жареное мясо которых служило самым дорогим блюдом. Мясо суслика вкусное, только немного пахнет чесноком. Летом ловили рыбку.  Рыбалка была милостью Божией. Она давала возможность до некоторой степени заменять хлеб и поддерживать свое здоровье.

Голод усиливался, и родители решили переехать к родным на Украину. Первоначально поселились у сестры моей матери.  Началась новая страница моего детства. Мне было шесть лет. Помню, как однажды я принес родителям охапку соломы и очень радовался, что в какой-то мере оказал им помощь…. Чтобы утолить голод, я часто уходил из дома с сумой за плечами и с протянутой рукой обходил улицы города, прося кусок хлеба. Одни люди отзывались на горе, другие отворачивали лица и гнали меня, как бродячего пса.

Однажды я зашел в магазин, где продавали пряности, и стал просить у покупателей милостыню. Вдруг один человек взял меня за шиворот и принялся обвинять в воровстве, к которому я был не причастен. Я плакал, просил отпустить, окружающие пытались защитить меня, но ничего не помогло, и через несколько минут я был брошен на произвол судьбы в отделение милиции. Я очень переволновался, особенно думая о родителях. Потом, воспользовавшись удобным моментом, когда на меня не обращали внимания, вышел во двор, шмыгнул в ворота и убежал. Голод снова погнал меня за подаянием. Я зашел в столовую в надежде, что мне там что-нибудь достанется. Помню, с какой завистью смотрел я на лакомящихся вкусными блюдами и с какой жадностью утолял голод крохами, оставшимися от обедавших. Только ночью я добрался до дома…

В ту пору мои обязанности по дому заключались в том, чтобы утром выгнать корову и пасти ее до вечера. Однажды, воротясь с пастбища, я увидел, что наш дом пуст, в нем никого и ничего нет. Я недоумевал, что могло случиться.  Соседи сказали, что дом наш продан, что родители погрузили вещи на машину и уехали, оставив меня одного. От  мысли, что я брошен, горькие слезы полились из глаз. Так я плакал и, наверное, не утешился бы, если бы не пришел отец, который отлучился, чтобы оформить документы. Мама с братьями уехала в Херсон, а за ними тронулись в путь и мы. Мне было около семи лет. Шли пешком, но какой из меня был пешеход. Затем какая-то проезжавшая машина захватила нас, и мы добрались до Херсона. Там вся семья погрузилась в вагон, и мы отправились обратно в Сорочинск. Помню, что дорогой, пока мы спали, у отца вытащили из кармана деньги…»

«…После седьмого класса я поступил в индустриальный техникум. Я хотел быть электротехником, но вакантные места были заняты, и пришлось определяться на отделение техников-строителей. Это было в Орске. Едва я начал учиться, как возникли трудности. За неуспеваемость по русскому языку я был лишен стипендии, и пришлось существовать на свои средства, которых, конечно, не хватало. Пришлось голодать, я решил оставить учебу…»

«…В Сорочинске жила Пашенька-юродивая, и я направил свои стопы  к ней. Иносказаниями она предсказала мне быстрый отъезд в армию, духовное звание и время окончания войны.

В октябре 1944 года меня призвали в армию. Я успешно прошел комиссию, был зачислен в одну из частей Советской Армии и ожидал повестку на отправку. Ее принесли поздно ночью, и я стал готовиться к отъезду, собирая необходимые вещи. Не забыл зайти к батюшке. Он с радостью напутствовал меня Святыми Таинами. Тут случилось чудо. Когда священник подносил Святое тело и  Кровь Христовы, я испытал необычайную радость, от которой едва переводил дыхание. Священника я не видел, но чувствовал, что какое-то таинственное существо (кажется мне, что это была великомученица Варвара) приблизилось и вложило в мои уста Причастие. Чувство необычайной сладости увеличивалось в моем сердце, и в нем воцарился неземной мир. Таинственное существо удалилось, и я снова увидел священника.

Батюшка благословил меня небольшой иконочкой с изображением Веры, Надежды, Любови и матери их Софии.

Я отправился в путь в сопровождении мамы и некоторых родственников. Причастие очень утешило меня. Подошли к военкомату, но двери оказались заперты. На наш стук вышел дежурный и объявил, что никаких допризывников здесь не было и ему ничего не известно. Тогда мы отправились к школе № 6, где проходил осмотр. Но и там никого не оказалось. Пошли на  вокзал – тоже пусто. Мы подумали, что с повесткой кто-то злостно пошутил,  и вернулись домой. Но через три дня, когда я вернулся после литургии домой, вдруг явилось шесть крепких парней и под конвоем повели меня в военкомат.

Первым вопросом военного комиссара было: «Почему Вы не явились к отправке?» Напрасно я пытался что-то объяснять, — он показал мою подпись в списке отправляющихся, которая, конечно, была подделана,  и обвинил в дезертирстве. «Ты что, попом решил сделаться? — говорил он. — В армии не хочешь служить?!» Комиссар вызвал милицию, и со скрещенными позади руками меня увели….

Вскоре меня вывели на допрос. «Почему ты не хочешь служить Родине?» Я ответил, что никогда не отказывался от служения и теперь согласен идти на защиту Отечества. Пытался объяснить, что происшедшее – просто стечение обстоятельств. Не знаю, что мне помогло тогда: мои ли уверения, или молитвы ближних…

Меня отправили в путь в направлении Куйбышева… Далее мы продолжили путь до Уфы… Глубокой ночью мы прибыли на станцию Алкино, куда я имел направление от военкомата. Трудно было привыкать к строгой военной дисциплине. Тут и там выявлялись мои недостатки – то ремень не затянешь как надо, то обмотки неправильно замотаешь… Рано утром мы выходили в поле на военные занятия.  Морозы тогда были жгучие.

Был Филиппов пост, и я сохранял воздержание в пище, вкушая только хлеб с сахаром и чай. Перед едой молился открыто, никого не стесняясь. Об этом было доложено начальнику воинской части, который не замедлил вызвать меня на беседу. Он задал ряд вопросов. Спросил, как бы я мог доказать веру в загробный мир.  Я, долго не задумываясь, предложил отрубить мне голову. Он засмеялся и сказал: «Нет, погоди. Ты еще сам будешь головы немцам рубить!» Расстались мы хорошо, и до времени никто меня за мои убеждения не притеснял.  Я же молился святителю Николаю, жалуясь ему на то, что мне трудно среди неверующих…

В те дни мне приснился странный, как мне поначалу показалось, сон. Вижу, будто входит ко мне матушка Феврония, с нею неизвестная Жена (по своему глубочайшему смирению Владыка не решался вслух назвать Ту, которая ему явилась, Богородицей). Вдруг Неизвестная обращается к врачам и строго говорит: «А его Вы мне отпустите!» И я проснулся.

Проходили дни за днями. Я по-прежнему маршировал в строю, занимался военной тактикой. Однажды мы пошли в поход. У меня размоталась обмотка, и я без разрешения командира вышел из строя. В наказание за это мне дали наряд – назначили скрести грязь и добела вымыть полы в землянке сорока метров в длину и двух в ширину.  Я честно старался отработать, но как мне было тяжело! От переутомления поднялась температура, и я попал в санчасть. Там я тоже режима не менял, продолжая во время болезни поститься и молиться. Но, к несчастью, моим лечащим врачом оказалась еврейка. Кто-то ей открыл, что я придерживаюсь христианского поста, и она в бешенстве стала поносить меня: «Что это ты вздумал поститься! Не хочешь служить в армии?! Ну, хорошо же, мы с тобой быстро разделаемся! Сошлем тебя и твоих родителей в такие места, которые тебе и не снились!» Наговорив кучу угроз, она удалилась.

Кто может вообразить мою боль и внутреннюю скорбь! Как будто ураган пронесся над моим бедным сердцем, разрушив все добрые строения. Мысль о том, что я могу быть сослан как изменник родины, и что родители мои будут подвергнуты той же участи, угнетала и ужасала меня.  В этой скорби и в слезах я заснул.

И вижу чудесный сон: будто бы нахожусь в поле, и какое-то таинственное невидимое Существо вложило мне в правую руку семя. Я взмахнул рукой и одним мановением засеял все поле. В мгновение ока семя проросло, распустило листочки и плети, расцвело и принесло плоды.  Плоды эти были наподобие арбузов и во множестве лежали на земле.  Я стал осматривать их зрелость, он они еще были зелеными. Просматривая, я все дальше и дальше уходил вглубь. И когда дошел до середины поля, то увидел, что небольшая его часть, саженей примерно в восемь, вспахана, но не засеяна. На пашне лежал большой деревянный Крест. Я подошел и поднял его. Крест был выше моей головы. Я взглянул на него снизу верх. И в это мгновение какой-то светлый луч прошел через мою голову и достиг моего сердца, отчего на душе стало светло  и радостно. Внутренний голос возвестил мне, что это Крест Господень. Тогда я приподнял его, взвалил на плечо и понес.

В это время на небе появились черные тучи, и тьма накрыла землю. Засверкала молния, раздались удары грома. «Уу-у, ууу-ууу!» — гремело и выло вокруг, а я продолжал идти. Через некоторое время тучи стали рассеиваться. Когда  приблизился к краю поля, меня с левой стороны то орошал дождь, то освещало солнце — попеременно. Сойдя с поля, я ступил прямо в грязь и пошел по ней в родное село. Там я сложил у своих ног Крест, который уже был похож на длинное бревно с поперечной перекладиной.  Меня встретила матушка Феврония и сказала? «Я знаю, кто ты, ты – юродивый». Я проснулся.

Ясность сновидения была поразительной. Я стал рассуждать. Крест – это страдания. Значит, нужно ждать скорбей. Но сами события, происходившие во сне, были мне непонятны и приводили в недоумение. Я рассказал о сне лежащему близ меня больному, который был человеком верующим. Он успокоил: «Твой сон очень хороший, не волнуйся!»

Врач-еврейка больше не приходила, однако меня вызвали к психиатру. «На что ты жалуешься?» – ласково спросил он. «У меня болит желудок и, кроме того, порок сердца», — ответил я. «Ты верующий?» — «Да».- «Как верующие смотрят на войну? Не отказываются ли они от защиты Родины?» – пристально всматриваясь мне в глаза, поинтересовался врач. «Нет, — ответил я твердо. – Православная Церковь всегда благословляет оружие своих воинов на защиту Отечества!» Врач: «Скажи мне, пожалуйста, кто виноват в войне: Гитлер или Сталин?» Недолго думая, я ответил: «Никто не виноват. Война существует для того, чтобы посредством внешних скорбей облегчить будущую участь людей.  Если бы люди не испытывали здесь скорбей, то будущие страдания в аде содержимых были бы совершенно невыносимы!»

Мой ответ, видимо, настолько поразил врача, что дальше он меня вопросами не тревожил. На меня завели карточку, которую долго заполняли (видимо, ставили диагноз), после чего снова отпустили в постель.

Наступило Рождество Христово.  Я разговелся. Предварительно прочитал молитвенное правило. Больше я не унывал, какое-то внутреннее спокойствие воцарилось в душе.

Вдруг пришел приказ собираться и – в путь. Целой группой нас отправили в Уфу. В дороге у одного человека из нашей группы случился припадок, и на меня напал страх: туда ли я попал, ведь у меня болели желудок и сердце, а вовсе не помрачился рассудок. В четырех километрах от Уфы находился городок для умалишенных и припадочных, вот туда-то мы и прибыли. Моя фамилия красовалась в списке с прочими больными. Я попал в тринадцатое отделение. Было тревожно, но ничего не оставалось делать, как смириться и ждать прибытия врача.

Отделение состояло из двух громадных комнат, вмещавших до шестидесяти человек. Я размышлял: «Вдруг я на самом деле лишусь разума, и меня поместят во второе отделение, где лежат буйные больные? Неужели я никогда не увижу родного края?!» Такая невыносимая тоска охватила мое сердце, что разогнать ее было под силу только воле Божией.

Чтобы не терять даром времени, я составил распорядок дня. Раньше всех вставал, умывался, а затем под одеялом совершал молитвенное правило, читал Евангелие, Псалтирь и каноны.  Познакомился с няней Анастасией. Она приносила мне книги духовного содержания. Шел Великий пост. Зная, что я пощусь, со мной считались и готовили постную пищу.

Наступила Крестопоклонная неделя. Мне хотелось в храм, хотелось приобщиться Святых Христовых Таин… Я сказал свое заветное желание няне, и она, хоть и очень боялась, согласилась проводить меня. Мы пошли. Недалеко от реки Белой показался храмик. Сердце мое сильно билось, и слезы радости текли из очей. Служил небольшого роста архиерей. Так было хорошо! Мне так хотелось исповедаться в этот вечер, но не пришлось… На обратном пути к нашему несчастью случилась авария – сошел с рельсов впереди идущий трамвай. Из-за этого мы задержались, и в больнице начался переполох.  Мы получили выговор, и к литургии пойти не пришлось. Так я и остался тогда без причастия.

Здоровье мое стало «улучшаться», и «лишенный рассудка» ум приходил в «нормальное состояние». Я помогал на кухне, раздавал пищу больным. Главный врач, которая меня понимала, относилась ко мне хорошо,  я помогал ей выкладывать во дворе дорожки из кирпичей.

В день Благовещения я опять был в храме. 20 апреля меня комиссовали, признав негодным к несению военной службы. Мне выдали документы, питание, денежки и отправили на вокзал. Какая была радость! Скорее в родные края!..»

Из окна моего небольшого загородного дома — через лес, за прекрасной, описанной С. Т. Аксаковым рекой Демой, за железнодорожной станцией Алкино видна Алкинская гора. Много чего связано с ней. Из Алкинских лагерей, пройдя курс молодого бойца, ушли на фронт десятки, а может, даже сотни тысяч людей, в том числе мой отец. Здесь проходили фильтрацию обратные эшелоны с бывшими военнопленными: кому домой, кому в колымские лагеря. До последнего времени в окрестностях Алкино располагались мощные ракетные части, защищающие Уфу и Урал, крупнейший нефтеперерабатывающий и оборонный комплекс России от нападения с воздуха. Во время «перестройки» ракеты уничтожили, считается, что извне нам теперь никто не угрожает. Если подумать, то, может, на самом деле ракеты нам больше не нужны, потому как главный враг у нас теперь по эту сторону границы: под разными предлогами нефтеперерабатывающие, химические и оборонные заводы пытаются «прихватизировать», то есть уничтожить изнутри… С тех пор, как я узнал, что с Алкинской горой связана важная страница жизни Святителя Иоанна, я стал смотреть на нее как бы другим взглядом. Уже здесь враги христианства каким-то внутренним чутьем почувствовали в нем, безобидном и не очень здоровом деревенском юноше, нравственного противника, сначала пытаясь определить его в уклоняющиеся от фронта со всеми вытекающими из этого последствиями, потом в умалишенные. Уже здесь Богородица выбрала его для особого служения: «А вы его мне отпустите!..» И я счастлив, что в моем родном городе к нему отнеслись с человеческим, даже христианским  пониманием, тоже каким-то внутренним чутьем увидев в нем особого, «божьего» человека: комиссовали, и, снабдив продуктами, отправили домой.

По прошествии какого-то времени  будущий о. Иоанн стал келейником преосвященного владыки Мануила, епископа Оренбургского и Бузулукского. Внутренним духовным видением владыка рассмотрел в робком юноше, прислуживающем в храме, будущего подвижника, великого пастыря и воина Церкви. Владыка вместе с ним поехал в Сорочинск, «посетил моих родителей и спросил их согласия отпустить меня в Чкалов к себе в послушники. Родители благословили. Особенно тронуло меня тогда, что епископ не погнушался нашей убогой постелью и согласился у нас отдохнуть…

Перед днем памяти Великомученика Пантелеимона батюшка повез меня к Владыке. Тот предложил мне скоромную трапезу. Я в то время не вкушал молочного, но Владыка, заметив это, не одобрил мое неразумное воздержание и благословил начать потреблять скоромную пищу.

В самый праздник в честь св. Пантелеимона меня постригли в стихирь. Это была первая ступень, ведущая меня к священству. Слезы страха и радости лились из глаз моих…»

С этого времени и началось великое служение будущего Святителя Иоанна Табынской иконе Божией Матери, первоначально под началом владыки Мануила, великого почитателя Иконы, несмотря на все запреты, устраивавшего крестные ходы к месту явления Ея, чего ему не могли простить большевики, в 1948 году он был арестован.

Икона, под хоругвью с изображением которой в свое время объединился Оренбургский отдел Союза Русского Народа, в пору страшной Смуты с частью русского народа ушла в Китай, духовно поддерживая русских людей на чужбине, сохраняя в них веру в Бога и в возвращение на Родину, если не их самих, то их детей или внуков. В большевистской России же не только чествование, даже память о Табынской иконе подвергалась гонению. Еще до окончания гражданской войны, в 1922 году, власти запретили праздник благодарения Иконе –  в IX пятницу по Пасхе. До этого в Табынске случился большой пожар. Жительница села Евдокия Гавриловна Ложкина вспоминала: «У Пиягиных отряд стоял, не то белые, не то красные. Давали лошадям сено, бросили спичку. А в сарае были снаряды. Перед этим я видела сон, а утром рассказываю его маме: «Священники вынесли Табынскую Божию Матерь из церкви, по нашей улице пронесли и в поле пошли».  Мама сказала: «Плохой сон, ничего ты не поняла». – «Хороший, мама, — говорю. — Богородица такая ясная была». Пошли на Белую купаться. И вдруг снаряды рвутся, головешки летят по всей деревне, пожар! Мама кричит: «Вылезайте из воды, бегите в поле!» Во время пожара отец ума лишился, взял точило и ходит по двору… Пол-Табынска выгорело, наш дом сгорел, училища сгорели, документы все сгорели, а церковь как стояла посредине села, так и осталась стоять. Не загорелась…»

Церковь в Табынске закрыли в 1929 году, запретив крестный ход на Святые ключи из Уфы и из Оренбурга. Тогда крестный ход с одним из списков Табынской иконы пошел из Казани. Даже в страшные 30-е годы власти не могли остановить его, не помогали никакие кордоны, время, проведенное в этих заградительных кордонах людям засчитывали как рабочее, или им за это давали отгулы. Рассказ Анны Богаровой из деревни Березовой: «В 30-е годы я была еще маленькой, мы всей деревней встречали крестный ход. Встречали всегда в среду, вся деревня топила бани, чтобы вымыть паломников из дальних мест, а их порой было до пяти тысяч. И мы, чтобы приложиться к Иконе, клали на нее полотенце или платок и проходили под иконой. Божия Матерь никогда нас не оставляла».

Разрешили крестный ход лишь однажды – в 1947 году. Мне сейчас трудно судить, что послужило тому причиной. Но люди верующие уверены: по горячим молитвам правящего тогда архиепископа  Мануила (Лемешевского), великого почитателя Табынской иконы, и его послушника, иеромонаха Иоанна. Узнав об этой радостной вести, на Святые ключи с трех сторон тронулись крестные ходы: из Уфы, Оренбурга и Стерлитамака.

И тут произошло чудо. Вот как описывал это событие сам иеромонах Иоанн:

«Перед тем как тронуться в путь, святыню повернули лицом к храму,  и – о, чудо! — темный фон Иконы внезапно прояснился, и лики на ней проступили яркими красками. Слезы радости и восторга потекли из очей моих, а сердце пронзил какой-то благодатный луч. Торжество было великое…»

Очевидцы вспоминают, что праздник получился необыкновенный, хотя часовня над местом явления Иконы, которая сейчас была далеко за пределами Родины, была заколочена, а с верующими был только оренбургский список с Иконы. Поставили престол прямо под открытым небом и горячо молились Царице Небесной, испрашивая ее заступления и возвращения ее Иконы Чудотворной.  А в сердце иеромонаха Иоанна еще сильнее засиял тот необыкновенный свет.

На следующий год снова последовал запрет: не только на крестный ход, но даже и на моление на месте явления Иконы. Молились перед списком Иконы теперь уже только в храме, в Оренбурге…

«В девятую пятницу после Пасхи перед Табынской иконой Божией Матери совершалось моление и чтение акафиста, — вспоминал позже владыка Иоанн о событиях 1948 года. – Епископ Мануил очень чтил этот образ и мечтал иметь специальный акафист, но для него не было составителя. Как-то Владыка отбыл обозревать свою епархию, а я по разным причинам остался дома.  И вдруг в это самое время у меня появилось непреодолимое желание написать акафист Богородице. Я взял составленную старцем книгу описания истории Табынской иконы Богоматери, прочитал внимательно, помолился и приступил к составлению. Дело шло быстро и хорошо. К вечеру следующего дня акафист был уже отпечатан на машинке. Я аккуратно обернул его чистой белой бумагой и написал нежными тонами: «Дар Неба». Сам ликовал от радости, что исполнил давнишнее желание старца, но возникал вопрос: примет ли мой скромный дар Царица Небесная? Скоро возвратился Владыка, и на лице его отразилась радость…»

Случайно или не случайно, акафист был написан накануне новых гонений на православных. Вскоре, в том же 1948 году, «в связи с усилением религиозности среди пожилого и молодого населения города и области и его личным авторитетом», владыка  Мануил был арестован. Благословив акафист Богородице в честь Ея Табынской иконы, он как бы передал эстафету служения Табынской иконе иеромонаху Иоанну, который еще и подозревать не мог о своем великом будущем, что он станет духовным проводником всего русского народа, когда тот снова окажется на краю пропасти. Теперь к IX пятнице по Пасхе вокруг Святых источников уже устанавливался тройной кордон милиции, комсомольцев и пионеров. Устраивали облавы, разгоняя паломников, угрожали оружием. Однако не было ни одного года, чтобы в праздник поклонения Иконе паломники не прорывались к Святым ключам и не набирали святой воды. Такое же гонение терпели православные в селе Верхний Авзян в Белорецком районе около источника Табынской Божией Матери, что на Малиновой горе. Часовню над источником взорвали.

А над Святыми ключами около Табынска часовню сначала перестроили в лечебницу, а после публикации в журнале «Наука и религия» (№ 19,1972) злобной статьи о «рассаднике заразы» в Гафурийском районе Башкирии часовня и пещера, из которой истекал Святой источник, были взорваны, место вокруг специально обезображено. Чтобы ничто не напоминало о Святых ключах, были спилены деревья, окружающие ключи, место, где они выбивали, было превращено в свалку. Постепенно произошло заболачивание местности. Воистину глаголы Господни: «…егда узрити мерзость запустения на месте святом … знайте, что близко, что при дверях…»

Выше Святого источника по долу на лесной поляне стояла старая раскидистая береза. Некоторые второе явление Чудотворной иконы приписывали именно этому месту. После взрыва Святого источника верующие стали собираться на этой поляне и вместе петь акафист. На березу вешали список Чудотворной, около нее собирали пожертвования, молились.  Властям это тоже не понравилось, стали устраивать засады и около березы, арестовывать паломников. Но и это не помогало, тогда березу окружили колючей проволокой. И это не помогло. Тогда березу спилили. Но люди все равно собирались у ее пня. Тогда и пень сожгли, и само место его, это уже было в начале 90-х годов, затоптали. Сейчас на том месте поставлен памятный столб со списком Табынской иконы…

Что же стало со Святым источником после взрыва? Через какое-то время вода начала исходить множеством ключей на всем протяжении горы, укрывающей Святое подземное озеро. При том воды истекали как соленые, так и пресные. Минерализация этих ключей тоже была различной, и каждый обладает своими целебными свойствами. Обозначился даже особый источник – «глицериновый», называемый так же «источником молодости». При строительстве детского санатория его окружили дамбой.  На месте взорванной часовни построили насосную станцию для подачи целебной воды на Красноусольский курорт. Курорт стал особенно расширяться после Великой Отечественной войны, когда «…результаты лечения инвалидов войны превзошли все ожидания. После 20 — 30-дневного лечения раны у них закрывались полностью». К настоящему времени место явления Табынской иконы Божией Матери оказалось в центре огромного курортного городка, по своим лечебным свойствам и по благоустройству, несомненно, одного из лучших в России. Святые ключи по генплану специально или не специально оказались в санитарной зоне санатория. А в санитарной зоне по закону ничего нельзя строить, в том числе и благоустраивать Святые ключи…

В 90-е годы  отношение к православному люду немного изменилось. Новая власть, чувствуя зыбкость под своими ногами, стала заигрывать с верующими: пусть они там разбивают себе лбы в поклонах, лишь бы не случилось народного взрыва, а мы тем временем доприватизируем остальное, что не успели. В 90-е годы ранее взорванный Святой источник верующими был очищен, углублен и обложен бутовым камнем. В 1993 году выкопали яму для купания.  В 1994 году ее удалось огородить, и с каждым годом количество людей, приезжающих к месту явления Табынской иконы, к Святым ключам растет  в геометрической прогрессии.

30 июня 1993 года Табынская икона Божией Матери дала знать о себе: в 12 часов ночи в Покровском молитвенном доме в Красноусольске, бывшем Богоявленске, замироточил ее список, который незадолго до этого была привезен из Уфы из Покровского храма. Ликом икона была очень черна. Все краски как бы обгорели от  времени и шелушились.  И вот этот лик вдруг наполнился благоуханной миррой и напитался как губка так, что внизу появились подтеки в виде 11 струек. Запах был едва уловим и напоминал свежесть весеннего леса. В 16 часов 30 минут того же дня была обнаружен и другой  мироточащий список Табынской иконы Божией Матери. Эта икона когда-то была неумело отреставрирована и густо покрыта лаком. Но, к удивлению, она мироточила особенно сильно и прямо через лак. Она вся покрылась каплями мирры, стекающими тонкими струйками.  Перед ней был спет акафист, а на другой день совершен крестный ход. По дороге мироточащей иконой освятили пресный источник №12, воду которого сейчас продают в бутылках. В 13 часов 30 минут икона на Святых ключах была встречена паломниками из Уфы и Оренбурга, так что многие были свидетелями ее мироточения. Но уже 1 августа мироточение второй иконы полностью прекратилось. А мироточение первой продолжалось еще 40 дней. А затем обнаружилось, что на темном лике появилось смутное изображение левого глаза. Через год изображение еще более проявилось: стало видно левую часть Лика и правую бровь.

Чему это было предзнаменование? Новым великим бедам или радостям России? Преуведомлением о скором возможном возвращении из изгнанья Чудотворной иконы в родной храм? Напоминанием, что нужно готовить к ее приходу Святые ключи, напротив которых владельцы санатория как бы специально устроили пляж, и храм, в котором по-прежнему находился консервный завод и нечистоты сливались прямо под алтарь, подтачивая фундамент? Так как в санатории лечатся и отдыхают тысячи людей со всей России, этот факт заставил оторваться от сиюминутных проблем, задуматься и многие тысячи не только православных…

Накануне 2000-летия христианства, накануне 400-летия первого обретения Табынской иконы Божией Матери начались активные поиски ее. Возглавил их, как я уже говорил, настоятель Табынского храма отец Владимир (Сергеев).

Впрочем, поиски Иконы начались чуть ли не со времени ее ухода с А. И. Дутовым. Табынцы не могли примириться с исчезновением ее. Доходило до парадоксов. Так в 1926 году, за три года до закрытия Табынской церкви, уполномоченные от верующей общины с. Табынска, желая вернуть Чудотворную икону из-за границы, с просьбой разрешить им съездить  в Китай обратились не куда-нибудь, а в… НКВД:

«В Башкирский народный комиссариат внутренних дел. Заявление уполномоченных от верующих общины с. Табынска Стерлитамакского кантона граждан с. Табынска Матвея Борисковского, Дмитрия Селиванова, и деревни Ахметкиной – Игнатия Малюканова.

В 1919 году белая банда генерала Дутова захватила народную святыню, весьма чтимую древнюю икону, называемую Табынской Божьей Матерью и увезла в Китай. До последнего времени Табынская верующая община не могла точно установить место нахождения этой иконы. А потому не были приняты меры по возвращению иконы этой. Между тем отовсюду поступали и ныне поступают настойчивые требования верующего народа епархии: возвратить народную святыню на место ее прежнего пребывания в с. Табынск. Требования свои верующий народ высказывает через церковные правления свои и через своих депутатов высказал на епархиальном съезде в 1925 году.

Ныне верующая община села Табынска приблизительно установила место нахождения святыни близ г. Кульджи в Китае, во исполнение воли верующего народа епархии общим собранием этого 20 июля протоколом своим уполномочила нас, нижеподписавшихся, ходатайствовать перед гражданскими и духовными властями о разрешении привезти из Китая чтимую икону. Доложив об этом, мы, уполномоченные, просим Башнарком внутренних дел разрешить нам поездку в Китай для доставки оттуда иконы Табынской Божьей Матери в село Табынск Стеркантона (Стерлитамакского уезда). Мы, уполномоченные, вполне надеемся, что правительство Соввласти придет навстречу воле народа и окажет свое действие в деле выполнения задания, данного нам народной волей епархии.

Приложение: протокол общего собрания верующих от 20 июня 1926 года».

Не знаю, поехали ли уполномоченные после этого обращения в НКВД в места не столь отдаленные, но в Китай, в Кульджу, они точно не поехали.  Что любопытно: оказывается, табынцы уже в то время знали точное местонахождении иконы: близ города Кульджи в Китае…

Особое участие в поиске  Иконы проявил ученый-востоковед, профессор, священник отец Дионисий Поздняев. Из-за океана откликнулись секретарь Сан-Францисской епархии РПЦЗ протоиерей Петр Перекрестов, староста храма РПЦ МП в Рио-де-Жанейро А. Б. Кириллов. Архиепископ Уфимский и Стерлитамакский Никон обратился за благословением к его Святейшеству Святейшему Патриарху Алексию II. По  поручению Святейшего отдел Внешних церковных сношений под началом митрополита Кирилла организовал опрос русского населения в городе Ургенте (бывш. Кульджа). Однако при единодушном убеждении и надежде, что Чудотворная икона не погибла и находится до поры до времени где-то в сокровенном месте, не нашлось пока ни одного человека, который хотя бы приблизительно мог указать  ее точное местонахождение. Только твердая вера, что она жива и до поры до времени сокрыта… Подключилась к поиску передача первого телеканала «Жди меня»…

Позвонили из Москвы: «Может, это Табынскую сейчас в Париже именуют «Черной Марией»? Ведь Табынская икона – единственный из известных образов, где лик Богородицы темен…». «Подобная икона была замечена в Ницце в русской православной церкви во имя Святителя Чудотворца Николая и мученицы царицы Александры». «Позвоните в Воронеж Родионовой Розе Степановне, Икону нужно искать в частных руках в Швейцарии…». «Ее видели в Молдавии…». «Никуда она не уходила, она до сих пор находится в Ульяновской области…». «В Иркутске Чупров Леонид Александрович знает, где искать Икону…».  «В передаче “Жди меня» слышала о Табынской иконе, сведения о ней есть у Веры Хасановой в Израиле, г. Петах…».

Порой поиск уводили в сторону списки Иконы, в свое время во множестве разошедшиеся по России, а в результате великого русского исхода и за ее границами. Список Табынской предположительно начала прошлого века обнаружился теперь уже тоже «за рубежом» — в городе Рудном в Казахстане, в семье Кирилюк. По легенде ее оставили стоявшие на постое отступавшие колчаковцы. Семья Кирилюк готова подарить икону Табынскому храму: «…она там нужнее, пусть она будет радостью для всех, пока в него не вернулась древнеявленная». Но не просто принять этот подарок при вдруг вставших посреди России погранзаставах и таможнях, которые не являются преградой для всевозможных преступников. Письмо теперь тоже из суверенного государства: «Вас беспокоит из Республики Узбекистан из города Коканда Сухорукова Вера Павловна. Родилась в 1929 году во Фрунзе. В 1930 году мои родители бежали от раскулачивания со мной в Китай и поселились в Кульдже.  Там находилась в церкви Табынская икона, большая, темная. Когда-то ее пытались рубить, даже остался след топора на щеке. Эту икону очень почитали китайцы. В 1950 году я венчалась в этой церкви, и там была эта Икона. Всех троих моих детей крестили перед ней…»

И снова приходили письма с утверждениями, что Икону нужно искать в тайниках Ватикана. Архиепископ Уфимский и Стерлитамакский Никон обратился к архиепископу  Казанскому и Татарстанскому Анастасию: «Нет ли у Вас какой-нибудь переписки по поиску Казанской иконы?  Может, речь идет об одной и той же иконе (ведь Табынская икона часто именуется Казанской) и не Табынская ли это икона, которую Папа Римский собирался вручить Святейшему?..»

Поиски Святой иконы снова соединили пусть в хрупкое, но в единое целое русских людей, разбросанных чуть ли не по всему земному шару. Может, на сегодня это и есть русская национальная идея, способная, независимо от политических убеждений и социального положения, объединить, чего до сегодняшнего дня никому не удавалось, всех русских и не только русских людей — в стремлении: найти и вернуть на Родину некогда отвернувшуюся от нас, обрушившихся в смуту и  братоубийственную гражданскую войну, которая, по сути, продолжается до сих пор, и ушедшую в изгнание Табынскую икону Божией Матери, которую будущий Святитель Иоанн, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский провидчески назвал «всего мира Надеждо и Утешение»? Может, в будущем Ей суждено стать объединительной идеей не только для русских и не только для России — мусульмане ее уже почитают, вспомните письмо из Коканда: «Ее почитали особенно китайцы».

Куда только не забрасывала судьба русского человека, во время гражданской войны под страхом смерти покинувшего Родину! Вопрос опять о вождях, о проводниках: убили Дутова, Врангеля, Кутепова, — кстати, патриарх Тихон, наложивший анафему на большевиков, не благословил лидеров Белого движения, осмысливая отечественную историю над этим нужно серьезно задуматься, почему — и воинов их белых армий, словно осенние листья, студеным ветром погнало по всему свету, только вера  отцов продолжала их, потерявших друг друга, невидимо соединять в единое целое. Неужели Господь специально разбросал нас  по миру, чтобы мы, не оправдавшие его надежд на богоизбранность, стали живительным навозом или перегноем для других народов? Потомственный уральский казак Павел Николаевич Скобелкин откликнулся на наш поиск аж со Звездных  Гор из  Папуа-Новой Гвинеи:

«Ваше священство, отец Владимир, мир Вам!

Вчера получил русскую газету «Единение», издающуюся в Австралии,  в которой нашел Ваше обращение к читателям за содействием в поисках Чудотворной иконы Табынской Богоматери.

Мой отец, Николай Петрович Скобелкин, оренбургский казак Троицкой станицы, был очень близко связан с этой иконой. Он вышел в Китайский Туркестан с армией атамана А. И. Дутова. Мой отец был близким другом атамана Дутова и войскового казначея Григория Александровича Ильиных, который передал отцу все войсковые архивы при нашем отъезде из Китая в Австралию. Отец хранил все документы до конца своей жизни и завещал в случае его смерти передать их немедленно казачьему атаману Дмитриеву в Сан-Франциско, в Америку. Отец мой скончался 10 мая 1966 года, и я выслал весь архив с дневниками отца в течение первой же недели. В те времена еще не было фотостатов, и я не оставил себе никаких копий. В 1979 году я был в Сан-Франциско и пытался связаться с Дмитриевым. Но его дочери меня к нему по состоянию его здоровья не допустили. А позже, после смерти Дмитриева, я пытался получить дневники моего отца для фотокопирования, но дочь Дмитриева теперь уже по состоянию ее здоровья не могла меня принять. Последняя информация 1990 года такова: дом Дмитриева продан, а архивы, хранившиеся на чердаке, были сожжены зятем.

Теперь я Вам могу дать только устную информацию по интересующему Вас вопросу и то, что я помню из рассказов отца. Насколько мне известно, икона, вынесенная Оренбургским Казачьим Войском, была оригинальной Чудотворной Табынской Богоматерью и была без ризы. Она была в тяжелом деревянном киоте на носилках, которые несли две лошади. В горах на Китайской границе при подъеме на последний перевал лошади и люди выбивались из сил, мой отец болел тифом и едва сидел в седле. С ним был его двоюродный брат, Иосиф Михайлович Скобелкин. К полудню отец потерял сознание, его положили в снег и оставили. Ночью он пришел в себя и начал короткими переходами подниматься к перевалу. Несло метель, высокогорная местность абсолютно голая, укрыться было негде. Часов в десять вечера на одном из крутых подъемов он наткнулся на оставленную Икону. Он сел у Иконы за ветром, и ему было хорошо. Около полуночи он услышал голоса. Оказалось, что отряд к вечеру вышел на последний перевал, где решено было заночевать. Атаман вызвал добровольцев вернуться назад и вынести Икону и по пути попытаться найти моего отца и похоронить. Таким образом был спасен мой отец. Это было чудо, что  ночью в метель нашел Икону, и она прикрыла его от непогоды!

Икона оставалась в Кульдже в церкви. До конца пятидесятых годов в церкви служил священник Кочановский. После его смерти его сын при  выезде в Австралию в 1961 году передал икону на хранение оренбургскому казаку Федору Кузмину. Мой отец переписывался с Кузминым, пытаясь организовать вывоз иконы в Австралию. Китайские власти не давали разрешения до 1965 года. А там потерялся контакт с Кузминым.  Кузмин был женат на местной китаянке, и у него были дети. Теперь с возможностью поездок в Китай можно попытаться найти кого-либо из детей Кузмина.

Я очень заинтересован этим делом и буду пробовать найти детей Кузмина.

Остаюсь с уважением, Павел Скобелкин.

20 мая 2001 г. Звездные горы,  Папуа-Новая Гвинея».

Людям, в течение многих лет ищущим архив Оренбургского казачьего войска, ранее цитированное мной письмо А. И. Дутова генералу А. С. Бакичу дало основание полагать, что архив не пересек границу Китая: или он достался красным и до сих пор «прячется» в спецхранах, или погиб, если не был спрятан в горах, во время перехода через ледовый перевал Карасарык. Письмо Павла Николаевича Скобелкина из Новой Гвинеи опровергает это: несмотря на чрезвычайные трудности, по крайней мере, часть архива была перенесена через границу и погибла уже в 90-е годы в США, как это часто бывает, уничтожена беспамятными потомками, при  самых нелепых бытовых обстоятельствах.

7 января 2001 года, когда весь православный мир отмечал 2000 лет со дня Рождества Христова, на месте первого явления Табынской Иконы Божией Матери собралось множество людей из разных областей Поволжья и Урала. После краткого праздничного молебна на Святом соляном источнике неожиданно заиграл духовой оркестр, и под звуки марша строевым шагом прошли воспитанники Уфимского кадетского училища. Затем многие паломники искупались в Святом соляном источнике. Под звуки духового оркестра народное гуляние продолжалось еще несколько часов.  Сотни паломников, несмотря на сильный мороз, собрались на Святых ключах и 19 января – в день Крещения Господня.  И в этот день, невзирая на мороз, люди купались в Святом ключе. То и дело раздавались возгласы: «Матерь Божия солью лечит раны, а святой водой наши души». И хотя температура воды была не выше 10 градусов, никто из купающихся не замерз, наоборот, казалось, что после купания стало еще теплее: тело горит, а душа устремляется горе!

А в старинном селе Табынске вновь зазвучал колокол. Если вы помните, храм был закрыт в 1929 году. Но на Пасху тогда колокол все равно зазвонил: молодые парни-смельчаки по водосточной трубе забрались на колокольню и звонили всю пасхальную неделю. Звон был услышан в Красноусольске, и оттуда прибыл отряд милиции. Долго стреляли в небо, требовали прекратить звон, но ничего не добившись, уехали обратно, в людей стрелять не решились. Но после пасхальной седмицы все участники звона были арестованы, а 80-пудовый колокол, гордость храма, привезенный в свое время из Киева и голос которого был слышен за 30 километров, был сброшен с колокольни, перед тем у него был вырезан язык. И вот теперь усердием прихожан и благотворителей новый колокол, копия прежнего, отлитый в Каменск-Уральске все тем же замечательным мастером Николаем  Геннадьевичем Пятковым, 15 января, накануне Крещенья Господня, был поднят на колокольню, а 19 января его голос услышала вся округа. Услышала ли ее  в далеком далеке Табынская икона Божией Матери, убедилась ли, что ждут ее? Если, конечно,  колокол был поднят нами не для самоутверждения…

В № 5 журнала “Наш современник” за 1999 год я наткнулся на поразившие меня прежде всего  своей не наигранной русскостью стихи автора с совсем  не  русскими именем и фамилией и лицом на фотографии: Диана Кан.

…Пусть кажется кому-то экзотичной,

Как в зимний день июньская гроза,

Моя великорусская привычка

Прищуривать нерусские глаза.

Вдали от многолюдных перекрестков

Постигла я на стылых сквозняках

Кровавый привкус русского вопроса

На опаленных временем губах…

Перевернув страницу, я вздрогнул:

Табынская Икона Божьей Матери,

дожди хлестали твой пресветлый лик…

Вилась дорога поминальной скатертью,

вела за ледяной Карасарык.

Рубцом легла передовая линия

Последней бранной воле вопреки,

где как лампасы яицкие синие,

китайские сияют ледники…

…Ужель забыл про атамана Дутова

высотками застроенный Форштадт?

Яицкий ветер не окреп покудова,

и корни русские во льдах азийских спят.

Прощаю вам, дома многоэтажные,

за то, что, вырастая без корней,

вы вознеслись, надменные  и важные,

над стороной растоптанной моей.

Средь суеты станичной вдруг почудится:

не помнящий ни дедов, ни отцов,

сидит малец на лавочке и щурится

на цепь чужих заснеженных венцов.

Но если приглядеться вдаль внимательно,

сверкнет во мгле мерцающий ледник –

Табынская икона Божьей Матери!

То светит Твой неугасимый лик.

В редакции «Нашего современника» я попросил адрес Дианы Кан. Через какое-то время я получил  по почте книжицу, в предисловии к которой прочел: «Мои стихи – довольно причудливый сплав полярного – православия и мусульманства, востока и запада… Так и никак иначе сложилась судьба. Родилась я и выросла в православной семье – в Средней Азии… В мою бытность военный город Термез, где служил мой отец, кадровый офицер, был южным форпостом Советского Союза на границе с Афганистаном. Однако, и переехав на родину моей матери в Оренбург, я снова очутилась на границе. После развала СССР Оренбург из обычного города российской глубинки фактически стал пограничным городом… Граница Азии и Европы прошла не только по моей судьбе, но и по душе моей, ведь мой отец – этнический кореец, а мать – потомственная яицкая казачка. Я счастлива, что воспитана на незыблемых традициях великой русской культуры, что думаю и пишу на великом русском языке».

А вот отрывок из сопроводительного письма: «Случайно, в начале 90-х годов уже прошлого века, работая в газете «Оренбургская неделя», я познакомилась с ныне, увы, покойным преподавателем Оренбургского пединститута Вячеславом Войновым. Он занимался Дутовым как историк и как-то показал мне домик, где одно время жил Дутов, домик, который местные власти решили снести. Я писала в газете материал, что нельзя ни в коем случае этого делать, пусть дом и не шибко казист, но он часть нашего исторического прошлого. Как водится, материал остался гласом вопиющего в пустыне. Мне было обидно, словно снесли дом моего деда…

Что касается меня, расскажу Вам забавную, хотя и немного грустную историю, случившуюся несколько лет назад. Приезжаю я как-то домой, и мне моя ныне покойная бабушка по материнской линии, Струкова (в девичестве Ванькова) Анастасия Михайловна строго выговаривает: «Это что ты там про деда Андрюшу написала в стихах, что он казак?» А надо сказать, что бабе Насте на то время было уже 95 лет (дожила она до 97), всю-то жизнь с 17 годков прожила с дедом Андрюшей. Воспитали они и вывели в люди пятерых детей, а схоронила она деда Андрея 15 годами раньше. Доселе бабушка как-то не интересовалась моей литературной деятельностью. А тут такое!.. Я несколько подрастерялась, говорю: «Ну а кто же дед Андрей, бабуль? Он ведь сам говорил, что казак!»  — «Э, нет! – говорит бабушка. —  Он только наполовину казак, а я вот – чистокровная казачка!» Аж выпрямилась, и глаза заблестели. Нет, Вы только себе представьте! Старушке под 100 лет, а тут этакие сословные страсти в отдельно взятой семье! И ведь жили они с дедом душа в душу, ни разу голоса друг на друга не повысили (по моей детской памяти во всяком случае), а поди ж ты. Могу теперь себе представить, каким ударом было для бабы Насти замужество моей мамы, ее дочери, вышедшей замуж за моего отца-корейца, только закончившего военное училище. Хотя никогда баба Настя не делала разницы, внешне, во всяком случае, между своими чисто славянскими внуками и нами, наполовину корейчатами, что, впрочем, не мешало ей порой ворчать на нас за наши проказы, называя нас «аллаярами». Но было это как-то по-доброму, тем паче ухаживала она и заботилась о своих внуках беззаветно, хотя никогда не баловала и не ласкала нас, не принято это было у нее…

Касаемо того, как написано стихотворение об Иконе и Дутове… Скорее, оно записано. Да и возможно ли написать стихотворение, если оно не выдохнется из тебя само?! Уже живя в Самарской области, тяжко переживая разлуку с родиной (на этот раз с оренбургской), я вдруг неожиданно для самой себя написала это стихотворение. Правду говорят, уезжать – это немного умирать. В свое время, расставшись, – как теперь уже ясно, навсегда, ибо на территории моей азиатской Родины ныне уютно расположились американские военные базы (подумать только в моем родном Термезе – американцы!), я так тосковала в Оренбурге по Термезу, что неожиданно для самой себя стала складывать строчки в рифму. Думаю, если бы я не уехала в свое время из Средней Азии, навряд ли вообще стала писать стихи, мне просто надо было чем-то заполнить ту, образовавшуюся после потери Родины, пустоту… Что касается Иконы. Моя покойная бабушка постоянно говорила о ней, только называла почему-то Бынской… А ЧУДА между тем хочется. Россия давно выстрадала и заслужила ЧУДО ВОСКРЕСЕНИЯ. Кабы вернулась бы утраченная святыня в Россию, глядишь, и дело бы на лад пошло…»

И, возвращаясь к прежнему: акафист Божией Матери в честь Ея Табынской иконы написан в 1948 году — после лучезарного сияния над списком Чудотворной иконы во время крестного хода — иеромонахом Иоанном (Снычевым), будущим Святителем Иоанном, митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским. После ареста митрополита Мануила акафист благословил митрополит Нестор (Анисимов), собственноручно написав на нем: «Благословляю».

Но правящий тогда патриарх Алексий I  не утвердил акафист для служебного употребления. Автору через архиерея был задан вопрос: «Почему Вы написали: « …всего мира Надеждо и Утешение»? Не слишком ли? На что замахнулись: всего мира… Табынская относится к местночтимым иконам…» На что будущий Святитель, тихий  и послушный – ниже травы, тише воды — иеромонах Иоанн, ничего не объясняя, неожиданно твердо ответил: «Так надо!» И позже, когда ему задавали этот вопрос, он неизменно, упорно отказываясь что-нибудь менять в акафисте, отвечал: «Так надо!»

«Так надо!» Что за загадочный смысл крылся и кроется за этими словами? Неужели он уже тогда, будучи молодым иеромонахом, видел великое будущее предназначение Табынской иконы Божией Матери? Помните, в госпитале Богоматерь сказала врачам: «А его вы мне отпустите…» Не иначе, как это Ее решение: «Так надо!» Как и – не иначе, что слово Святителя Иоанна – это Ее Слово! Разве не поразительно, разве это не Голос свыше, иначе чем объяснить этот удивительный факт: разве это не явление в Слове Табынской иконы Божией Матери — этот скорбно-торжественный язык, этот высокий, но в то же время понятный каждому слог, которым, честно скажем, не обладал ни один из современных ему больших русских писателей – и это горний слог вдруг проснулся в человеке, который в юности вынужден был оставить – из-за неуспеваемости по русскому языку! – не филологический факультет университета, а индустриальный техникум, где, как понимаете, требования к русскому языку были на самом последнем месте.

И, может, сама Матерь Божия через владыку Иоанна, бесстрашного глашатая Русской Православной Церкви, обращалась к нам:

«Россия  во мгле. В хаосе лжи и смуты она бредет, истощая последние силы, сама не зная куда, — лишенная веры и здравой исторической памяти, преданная вождями, оболганная клеветниками, окруженная хищной толпой претендентов на ее грандиозное многовековое наследие…

Россия ждет нашей помощи. Ждет, что ей укажут путь, на котором она обретет покой и мир, достойную жизнь и великую цель. С каждым шагом по мрачному бездорожью тают жизненные силы Руси. Каждое движение в направлении истинном, благотворном – обновляет ее волю и державную мощь.

Найдется ли проводник?»

Найдется ли проводник? Вот он, главный вопрос сегодняшнего дня сегодняшней России? Тем более, что этим вопросом не менее нас, а может, и более, озабочены враги наши: потому как от этого зависит, сумеют ли они удержать власть над поверженной Россией.

Духовный проводник, Святитель Иоанн, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский, убран с дороги. Он не был сослан в ссылку, как Святитель Иов, не был замучен, как Святитель Тихон, но тоже был убит, — правда, иным, вполне «цивилизованным» способом, к которому невозможно придраться, так как Владыка вроде бы умер естественной смертью. Будучи некрепкого здоровья, как архиерей, долженствующий быть по протоколу на официальной церемонии, схватил скоротечную горячку в многочасовом ожидании  на студеном ветру питерского мэра-вора господина Собчака, пролезшего во власть, покорив россиян своим сногсшибательно демократическим, в клеточку, пиджаком (как легко обдурить потерявший ориентиры, но по-прежнему доверчивый и наивный русский народ: если не в кепочке, то в клетчатом пиджаке, как не у номенклатурных партийных чиновиков, значит, свой в доску). Может, и за «цивилизованное» убийство Святителя Иоанна власть причислила Собчака к сонму демократических святых, день его памяти превратили в общенациональное мероприятие, транслируемое по всем телеканалам, как раньше транслировали, наверное, только торжественные заседания по случаю годовщины В.И. Ленина.

Что так пугало во владыке Иоанне тогда, да и ныне, властей предержащих? И не только в Кремле, но и некоторых иерархов Церкви.

При Святителе Иоанне было бы невозможно сокрытие коренной лжи, царящей во время так называемой перестройки в России. Он во всеуслышание говорил о главной неправде, которая настойчиво насаждалась в обществе и не раскрытие которой многих не без основания заставляло думать о постепенно укореняющейся после смерти Святителя Иоанна новой ереси жидовствующих.

В ряде статей, посвященных трагедии нынешней России, митрополит Иоанн в 1994 году вдруг пишет статью вроде бы чисто археографическую: «Преподобный Иосиф Волоцкий в судьбах России», имеющую отношение к истории Церкви и Российского государства аж XV века, но события той средневековой давности, оказывается, прямо пересекаются с нынешним днем, более того, вопросы, затронутые в ней, ныне так же судьбоносны для России.

Но сначала была статья «Творцы катаклизмов»: «…обвинения в «антисемитизме», «мракобесии» и «черносотенстве» стали почему-то уделом каждого, кто пытается с христианских позиций разобраться в сложных и болезненных вопросах межнациональных и межконфессиональных отношений. На них не стоило бы обращать никакого внимания, если бы таким образом не блокировалось широкое, свободное и гласное обсуждение проблем, имеющих для русской жизни принципиальное, судьбоносное значение. Лишь поняв это, мы сумеем найти приемлемую, конструктивную форму дискуссии и сделать ее результативной и плодотворной, безусловно отвергнув порочную практику навешивания на оппонентов разного рода ярлыков.

Это тем более необходимо, что в пылу полемики зачастую совершенно теряется изначальный смысл понятий. Так, например, произошло с названием «черносотенец».  Те, кто употребляют его в качестве бранной клички, очевидно, и не подозревают, что оно имеет многовековую и весьма достойную историю…

Понятно, что столкновение противоречивых, порой взаимоисключающих религиозных вероучений, содержащих «разноименный» духовный заряд, не могло обойтись без потрясений… Но ни одно из подобных столкновений ни по ожесточенности борьбы, ни по масштабам, ни по своим последствиям не может сравниться с религиозной войной, вот уже тысячелетия упорно и непрерывно ведущейся иудаизмом против Церкви Христовой… Необходимо осознать, что суть проблемы заключается в непримиримом противоречии двух религиозных мировоззрений, соответственно определяющих идеалы народного бытия, нравственные нормы и понимание смысла жизни.  Противостояние это обостряется тем, что в самосознании обоих народов чрезвычайно сильны идеи избранничества, мессианства, особого служения. Здесь мы, пожалуй, приближаемся к пониманию главной причины многих катаклизмов, потрясавших русскую жизнь на протяжении веков. Православное понимание своего избранничества есть понимание обязанности служить ближнему своему. Избранничество же иудея есть избранничество на господство над окружающими людьми…»

А это уже из статьи «Преподобный Иосиф Волоцкий в судьбах России»: «Христианство есть свидетельство о милосердии Божием, даровавшем всем людям возможность спасения и ценой добровольной жертвы, принесенной Господом Иисусом Христом, вочеловечившимся Богом, ради искупления всех грехов мира. Иудаизм есть утверждение исключительного права иудеев, гарантированного им самим фактом рождения, на господствующее положение не только в человеческом мире, но и во всей Вселенной… Вся тяжесть ненависти народа-богоубийцы закономерно и неизбежно сосредоточилась на народе-богоносце, сделавшем задачу сохранения веры смыслом своего бытия…»

Святитель Иоанн совсем не случайно коснулся истории несколько вековой давности. Он давал знать, что ныне над Россией нависла та же, далеко не каждому видимая опасность: «Краткий рассказ не позволяет передать всего драматизма этой истории. Но можно с уверенностью сказать, что в течение тридцати четырех лет с момента рождения ереси и до ее разгрома в 1504 году дальнейшая судьба России и  само ее существование находились под вопросом. Дело в том, что ересь жидовствующих не была «обычной» ересью. Она больше напоминала идеологию государственного разрушения, заговора, имеющего целью изменить само мироощущение русского народа и формы его общественного бытия… «Странности» ереси проявлялись с самого начала. Ее приверженцы вовсе не заботились о распространении нового учения в народе, что было бы естественно для людей, искренне верящих в свою правоту. Отнюдь нет – еретики тщательно выбирали кандидатуры для вербовки в среде высшего духовенства и административных структур. Организация еретического общества сохранялась в тайне, хотя Россия никогда не знала религиозных карательных органов типа католической Инквизиции. И что самое странное, приверженцам ереси предписывалось «держать жидовство тайно, явно же христианство». Именно показное благочестие стало причиной возвышения многих из них.

Таким образом, внешняя деятельность еретиков была направлена на внедрение в аппарат властей – светской и духовной, имея конечной целью контроль над их действиями и решающее влияние на них. Проще сказать, целью еретиков в области политической являлся захват власти. И они едва не преуспели в этом…»

Вот и сегодня: если при Патриархе Тихоне одной из истинных причин сначала Февральской революции, а потом Октябрьского переворота была попытка полного уничтожения общения человека с Богом, то теперь, убедившись, что эта попытка при огромных успехах все-таки закончилась провалом, был выбран путь подмены: внешне помогать Церкви, разлагая ее, в том числе подачками, изнутри. Разве не симптоматично, что Святителя Иоанна на Санкт-Петербургской кафедре сменил митрополит  Владимир (Котляров), который начал свою архиерейскую деятельность в некогда стольном граде вполне большевистским приказом: «Книги митрополита Иоанна следует из обращения изъять!» Вспомним, как обвинившие владыку Иоанна в увлечении политикой, власти настойчиво призывали свою паству, да что там призывали — приказывали ей, — где уж тут даже поднаторевшим в этом деле коммунистам было угнаться, – голосовать за Ельцина.

Чем еще был неугоден или даже опасен владыка Иоанн? При нем возродилась общественная активность православных мирян, они стали не просто овцами в стаде, которым все равно, куда их гонит пастух. При его непосредственном содействии было создано несколько православных братств (увы, ныне задавленных), издательств, газет, потому что он видел, что без сколько-нибудь влиятельного православно-патриотического движения невозможно истинное воцерковление народа и его гражданская активность. Он видел, что факты обновленческой ереси, либерально-экуменического перерождения части духовенства и коррупции в среде церковного священноначалия в значительной мере являются следствиями отсутствия в современной России влиятельного православно-патриотического движения. И вокруг него стало формироваться такое движение, что напугало не только сильных мира сего, но и многих иерархов Церкви. Через два года после преставления Владыки один из его верных и бесстрашных учеников Константин Душенов назвал причины нынешнего состояния Церкви: «Во-первых, противодействие церковного священноначалия любым попыткам православных мирян объединяться в дееспособную и прочную общественно-политическую организацию. Прежде всего, руководство РПЦ вполне обоснованно опасается излишней политизации такого движения. Опыт показывает, что к руководству в таких организациях, как правило, приходят люди весьма радикально настроенные. Учитывая нынешнее засилие русофобов и инородцев во властных структурах России, это вполне объяснимо и понятно, но совершенно неприемлемо для иерархов, волей обстоятельств поставленных перед необходимостью сохранять с антинациональным кланом в российском руководстве «рабочие» отношения.

Кроме того, целый ряд архиереев, как в Москве, так и в провинции весьма удобно вписался в нынешнюю ситуацию, резко повысив свой личный уровень благосостояния. Эти люди, будучи вполне довольны своим нынешним положением, вовсе не желают участвовать в какой бы то ни было деятельности, грозящей подорвать основы существующего политического режима…

Далее. Сегодня священноначалие РПЦ имеет практически монопольное право говорить от имени миллионов верующих в России и представлять их интересы перед государственной властью. Если же в стране сформируется достаточно мощная организация православных мирян, такая монополия будет нарушена, что приведет к существенному падению личного влияния высших церковных иерархов в кремлевских кабинетах…

И, наконец: нынешнее руководство РПЦ практически полностью состоит из выдвиженцев митрополита Никодима (Ротова), пришедших к власти в 60-70 годах, в результате своего рода «обновленческой революции», совершенной владыкой Никодимом при помощи и поддержке «компетентных органов» СССР. Для этих иерархов характерно тяготение к либеральным «ценностям», приверженность к экуменизму, восприятие попыток защиты полноты святоотеческого православия как «фанатизма» и пренебрежительное отношение к массе «темных и отсталых» прихожан».

«Найдется ли Проводник?..» — вопрошал в «Плаче по Руси великой», предвидя свой скорый уход из мира сего, владыка Иоанн. Он имел в виду не только духовных вождей, каковым был сам, но и, прежде всего,  государственных, способных вместе с духовными проводниками вывести Россию из трясины, в которую ее специально завели? И приходится полностью согласиться с утверждением Константина Душенова: «Следует смотреть печальной правде в глаза: в стране сегодня просто-напросто нет православных политиков».

Мне кто-нибудь возразит: а президент В.В. Путин, впервые из политиков не побоявшийся открыто перекреститься перед образами?!

Я был участником VI Всемирного Русского Народного Собора. Начался он с того, что президент Российской Федерации В.В. Путин, видимо, из великого уважения к великому русскому народу или просто по-свойски, как русский, опоздал, чуть ли не на час. Допускаю: неотложные государственные дела, но в таких случаях, если ты сколько-нибудь уважаешь представителей родного народа, к тому же съехавшихся со всего мира,  принято хотя бы извиниться. Ну да не в этом дело: президент начал с того, что, не моргнув, объявил: в России в полной гармонии и согласии ныне окормляют народ четыре традиционные религии: православие, ислам, иудаизм и буддизм, хотя раньше почему-то считалось, что традиционными для России являются православие, ислам и буддизм, и не только потому, что по официальным данным евреев в России меньше 1%,  а  верующих иудеев среди них  еще меньше, но и потому, что считалось не требующим доказательства фактом, что с приходом в мир Христа Спасителя избранность иудейства исчерпала себя и что с того времени иудаизм стал скорее не религией, а расовой теорией, и «Майн Кампф» Гитлера, которую сейчас в согласии с законом об экстремизме в «демократической» стране пытаются запретить (тогда нужно запретить и Ленина, потому что если один призывал уничтожать людей по расовым признакам, то второй по социальным), только жалкая калька с иудейской Торы, полный текст которой специально не переводится на другие языки, чтобы гои, то есть мы с вами, не узнали ее истинной сути. Да, большинство религий считают истинными только себя, но на планете существует и стремится к планетарному господству единственная религия, которая не просто считает иные религии ложными, но провозглашает только своих приверженцев людьми, а остальные народы подобны скоту. Ну, президент может всего не знать, какую бумажку ему подсунули, ту и прочитал, но до него Святейший, а после него митрополит Кирилл слово в слово повторили то же самое, и многие иерархи им аплодировали, зная, что это не просто заведомая, но и коренная ложь. И это по прошествии всего нескольких лет после преставления Святителя Иоанна! И сидящий в президиуме Всемирного Русского Народного Собора главный раввин России Шаевич тоже говорил о гармонии православия и иудаизма, хотя в еврейских школах (ешивах), финансируемых в России из общегосударственного и региональных бюджетов, согласно иудейскому кодексу поведения «Шулхан Арух», учат совсем иному. Даже в смягченном его варианте, в книге «Кицур Шульхан Марух», изданной в 2001 году в Москве Конгрессом Еврейских организаций и Объединений в России (КЕРОР) и рекомендуемой для ешив, констатируется, что «фигура из двух пересекающихся палок, которой поклоняются, запрещена к использованию» (это – о Святом Кресте!). Этой же книгой предписывается при виде «идолопоклонного дома» (православного храма) произносить проклятие: «Дом гордых выкорчует Б-г!», а при виде разрушенного «идолопоклонного дома»: «Б-г возмездие проявил!», а также рекомендуются насмешки по отношению к нееврейской  религии, как и рекомендуется «приравнивать не еврея к экскрементам» и т.д. И господину Шаевичу тоже аплодируют. Кому выгодна эта взаимная заведомая ложь?

И если иерархи русской Православной церкви играют в жмурки с умеренным и законно избранным раввином Шаевичем, то российская власть почему-то ориентируется на крайне радикальное и агрессивное хассидское крыло, не столь давно устроившее погром в Российской национальной библиотеке, возглавляемое самозванным и даже не являющимся гражданином России Берл Лазаром. Перед ним, скрипя зубами, вынуждены расстилать ковры главы регионов.  «Православный» президент России празднует Хануку в хассидском Еврейском общественном центре и участвует в иудейском ритуале, зажигая в синагоге ханукальную свечу вместе с раввином Лазаром. Там президенту подарили менору. Благодаря за подарок он сказал, что «свет и добро, которое будет излучать ханукальная менора, будут освещать и Кремль».

Кто Вы, господин Президент? В полную ли меру осознаете ли вы долю ответственности, которая лежит на ваших плечах? Слышали ли вы о словах великого Столыпина, сказанные в Государственной Думе: «… для лиц, стоящих у власти, нет, господа, греха большего, чем малодушное отклонение от ответственности».  Правда, после этого П.А. Столыпина убили.

Или на Вас лежит ответственность совсем другого рода, о которой рядовые россияне не должны даже подозревать? Для меня было знаковым, что Вы не поехали на открытие памятника П.А. Столыпину в день 140-летия со дня его рождения, а именно он должен быть примером истинному православному вождю России в столь трудное и ответственное время, зато Вы нашли время лично вручить диплом народного артиста России балаганному и пошлому шуту Жванецкому. У меня лично к Вам уже давно нет никаких вопросов, кроме, может, одного, который мучает, наверное, не только меня: что вы испытываете, осеняя себя крестом в православном храме, задумываетесь ли над тем, что это налагает на вас груз великой нравственной ответственности? Вы не задумывались над тем, что миллионы людей, и не обязательно православных,  потянулись к вам только потому, что впервые увидели главу государства, который всенародно осеняет себя крестом в храме? Или это всего лишь деталь  гениально продуманного имиджа, вроде кепочки и пиджака в клеточку Анатолия Собчака, для простоватых и доверчивых россиян? Но тогда нужно быть или отпетым циником или иметь огромное мужество, что в данном случае одно и то же, ведь Бог все видит. Или настоящему чекисту, выполняющему ответственное задание, ничего не страшно? Где Вы искренен: крестящийся в православном храме, или стоящий в синагоге с ханукальной свечой и утверждающий, что «свет и добро, которое будет излучать менора, будут освещать и Кремль»?

Да, народ уже не обмануть, как десять лет назад, номенклатурными свечками. Но в то же время, если Вы лукавите, то стоящий с номенклатурной свечой Ельцин менее безнравственен, потому как стоять со свечкой и осенять себя крестом, служа иным богам или даже Сатане, далеко не одно и то. Да, конечно, Вы пришли к власти в самое беспросветное время и повязаны по рукам  и ногам. В самом Вашем приходе есть что-то мистическое, если Вы в глубине души действительно православный, русский человек, и до поры до времени Вы вынуждены скрывать свою истинную суть, лобызаться с врагами России. Да, олигархи, поставившие вас к рулю, просчитали все до мелочей, чтобы вы не вывернулись случаем, не заиграли с друзьями-чекистами в свою игру. Только, может,  зря они беспокоятся, а может, и не беспокоятся, потому как лучше меня знают, что, увы, любое Охранное отделение в истории России, как бы оно ни называлось, никогда о Державе не думало, оно всегда, как цепной пес, служило власти, режиму, но сразу же разбегалось по подворотням, как бы растворялось в воздухе, как только режим начинал качаться. Недавно я спросил одного симпатичного парня, молодого офицера ФСБ: «Куда же, вы, ребята, смотрите?» А он в ответ: «А мы все знаем, ждем, когда нам скажут «фас». Они ныне вроде второго статуправления, или как бабки на скамейке у подъезда: все знают, но бессильны что-либо предпринять. Они ждали приказа в 1917-ом. Дождались, когда их стали стрелять на помойках. Всесильный КГБ во главе с Крючковым ждал фас-приказа в 91-ом неизвестно от кого, от Горбачева, что ли, а потом, профукав страну, чекисты-патриоты стали устраиваться килерами и охранниками к бандитам. И сейчас: они патриоты, но только ждут, когда им скажут «фас». «Фас» им скажут, только не олигархов, растащивших страну, а натравят на истинных патриотов России, назвав их, к примеру, антисемитами или экстремистами, для того и закон об экстремизме придумали, а чтобы его протащить в Думе, придумали разных там скинхедов, которых нет и в помине, но после упорной навязчивой рекламы на телевидении появились, каак доказательство нарождающегося русского фашизма который нужно заадавить. Конечно, нельзя было больше терпеть  впавшего в маразм Ельцина, нужно было, чтобы избежать неминуемого социального взрыва,  срочно что-то менять, хотя бы перекрасить фасад. И нашли в меру молодого, в меру симпатичного и  обаятельного чекиста-патриота. Он катается на лыжах, летает на истребителе, в гостях за рубежом не мочится под трапами самолетов, не путает Финляндию со Швецией, он вернул оскорбленным пенсионерам государственный гимн, чуть ли не ежемесячно повышает им пенсии (которые тут же пожирает инфляция). Все это в общем-то понятно, и не было к вам, господин президент, особых вопросов, если бы, повторяю, Вы не осеняли себя православным крестом.

Кто Вы, Владимир Владимирович?  СМИ постоянно твердят о Вашем высоком рейтинге. Русский народ — он ведь доверчив, как ребенок. Да, еще многие Вам верят, а точнее: хотят Вам верить. Потому что боятся, что после Вас придет какой-нибудь Чубайс, ставленник американского госдепа. Если Вы действительно православный человек, неужели вы убьете в миллионах русских и нерусских последнюю надежду? Почему Ваши слова, как у Горбачева, все чаще и чаще расходятся с делом? Вы пропагандируете здоровый образ жизни, призываете бороться с преступностью, с коррупцией, с наркоманией, но какой смысл борьбы с наркоманией и преступностью, если по-прежнему злободневно сказанное владыкой Иоанном десять лет назад: «средства массовой информации с маниакальным усердием продолжают разрушать традиционный русский семейный уклад, пропагандируя в среде молодежи культ насилия и богатства, бесстыдства и прожигания жизни! Если это будет продолжаться и дальше – мы погибнем как народ безо всяких завоеваний и войн, захлебнувшись в собственных нечистотах!.. Русские земли опустошены, как после вражеского нашествия.  Города наши, ставшие рассадниками растления физического и нравственного, горят в смрадном пламени порока. Чужие голоса поучают нас по радио. Чужие лица врываются в наши дома с экранов телевизоров. Во что нам надо бить еще, чтобы мы, наконец, осознали гибельное свое положение? Чтобы мы обратили взоры свои на небо, к Тому, Кто сказал: «Призови меня в день скорби твоей, избавлю тебя…» Неужели Вы, православный президент, не в силах покончить с этим? Почему по этому вопросу упорно молчит Святейший? Не дело церкви вмешиваться в политику? Но это не политика, а нравственное уничтожение народа.

Почему миллионы русских из так называемого Ближнего Зарубежья бесполезно бьются, словно рыба о лед, чтобы приобрести российское гражданство? Почему крестьяне областей и губерний, окружающих Москву, не могут продать свою сельскохозяйственную продукцию в Москве? Почему сотни тысяч чудом оставшихся в живых русских, до того проживающих в Чечне, обречены быть бомжами? Да, Вам не по зубам Чубайс, но неужели не в Вашей власти убрать из министерства культуры и с телеэкранов  г. Швондера-Швыдкого? Мне говорят, что из министров его убрали. Но не спрятали ли хитро за спиной повязанного по рукам и по ногам г. Соколова, как хитро спрятали за спиной Зурабова не менее «легендарного» чем Швыдкой, Починка? Вы остались глухи к требованиям многих видных деятелей культуры, в том числе даже уважаемого (надеюсь, вынужденно уважаемого) лево-либерального толка, потому что г. Швыдкой  компрометирует их, если до Вас не доходят их коллективные письма, то неужели Вы не читаете газет, неужели Вы не понимаете, что это национальный позор России? Почему Совет Федерации превращен в элитный дом отдыха для воров вне закона? О средствах массовой информации, которые превращены в средства массового уничтожения, я уже не говорю. Придя к власти, Вы торопливо, чтобы успокоить олигархов, объявили, что никакой деприватизации не будет, потому как это может грозить гражданской войной. Вы что, это всерьез: какая гражданская война, если  у сотни жуликов отберут награбленное? Хорошо, если Вы пытаетесь выиграть время. Сейчас, правда,  Вы уже говорите о необходимости национализации некоторых жизненно важных для страны предприятий, но… с условием выкупа по рыночной стоимости! Сначала наворовали у государства, у народа, а теперь народ наворованное должен обратно выкупать? Ничего не скажешь, хорошо устроились. А кто будет определять эту рыночную стоимость, когда при  национализации в принципе не может быть рынка, так как один покупатель? Я мог бы задать Вам сотни подобных вопросов, которые одновременно являются и ответами. Конечно, в нищей разворованной стране трудно говорить о национальной идее. Ельцин свел ее к 55 сортам колбасы, которые он увидел в Японии. Но, тем не менее: производство конкурентоспособных товаров, что вы назвали национальной идеей России, – это не национальная идея даже доведенной до банкротства Ивановской трикотажной фабрики.

Кто правит страной? Если Вы, то почему ваши министры, впрочем, и Святейший, выстраиваются по ранжиру – даже официальный распорядитель на этот случай есть, чтобы не толпились в прихожей, — в подобострастную очередь, чтобы поздравить с днем рождения даже не Ельцина, а Наину Иосифовну? Что касается самого Ельцина, то прекрасно понимающий, что он сотворил со страной, единственно потому, чтобы напакостить Горбачеву, опешил от удивления, когда Вы наградили его орденом, кажется, «За заслуги перед Отечеством». Как после этого людям честным получать этот орден?

Значение того или другого литературного произведения не всегда осознается сразу. Да, с “Тихим Доном” все сразу было ясно. Ну а кто всерьез воспринимал “Двенадцать стульев” и “Золотого Теленка” Ильфа и Петрова?! Я, например, в свое время чистил домашнюю библиотеку – и выкинул. А недавно пожалел, чтобы перечитать, пришлось в библиотеку идти, к счастью, не все их еще прикрыли за “ненадобностью”.

А вот товарищ Сталин в свое время серьезно отнесся к этим книгам. Когда ему правильные советские писатели по цепочке доложили, что издеваются над советской действительностью Ильф и Петров, к тому же еще под псевдонимами скрываются, он затребовал себе эти книги. Это теперь все на НКВД сваливают, а на  самом деле следили за писателями все больше сами писатели: шаг влево, шаг вправо  —  сразу в НКВД сигнал давали. Товарищ Сталин, как не относись к нему, в литературе разбирался не в пример всем остальным после него вождям, включая нынешних, что о нем бы не говорили,  он спас для нас, для мировой литературы  — опять-таки прежде всего от бдительных собратьев по перу — великого Шолохова. Товарищ Сталин, как всегда ночью, прочитал “Золотого теленка”, ничего не сказал, только усмехнулся грустно в усы, оставил книгу открытой. Спросить не решились, что бы это значило? И не знали, что делать с Ильфом и Петровым? То ли сажать, то ли большими тиражами “Золотого теленка” и «Двенадцать стульев» издавать?

И вот сейчас я думаю: неужели Сталин уже тогда, в отличие от литературных критиков, литературоведов и своих соратников по партии, которых перед смертью назвал котятами: “Умру я и погибнет страна, потому что вы не умеете различать врагов”…  увидел в “Золотом теленке” книгу глубоко провидческую, своего рода  “Бесов” Достоевского и “Мертвые души” Гоголя вместе взятые — конца  XX и начала (только ли — начала?) XXI века? Что образ Остап Бендера, впоследствии гениально сыгранный в кино Сергеем Юрским, — в исполнении вертлявого Андрея Миронова он больше как на Починка (был такой государственный деятель-клоун, сейчас где-то притих)  не тянет, — вырастет к концу несчастного для России XX века в фигуру титаническую, равную шекспировской? Разве это не прообраз Березовского, гениального шулера, под пятой у которого вдруг окажется вся великая Россия, а бывший президент СССР, подобно Паниковскому, будет побираться по за рубежам, рекламировать, кажется, итальянскую пиццу, и бендерята помельче (вроде Смоленского, Гусинского, Ходорковского а был ведь еще, жутко вспомнить, — генерал Дима) будут министрами, лидерами партий, владельцами нефтяных и других естественных и не естественных компаний, да и вообще всего в России, а сама она, вчера еще великая страна будет вроде фирмы “Геркулес” из “Золотого теленка”. Один, опоздавший к общей разборке бендеренок ,  вон недавно, кажется, в Краснодаре, выскочил с идеей облака приватизировать, даже Ильф с Петровым в своей фантасмагории до такого не смогли додуматься, но об этом всерьез два дня рассуждали по “нашему” телевидению, так что, может, доживем, что и за дождь какому-нибудь бендеренку нам платить скоро придется.

А нынешнее российское правительство — не напоминает ли оно не менее легендарную контору “Рога и Копыта”? Меня мучает вопрос: детей, понятно, находят в капусте, а где находят, или, точнее, где назначают,  российских министров, прежде всего, образования и здравоохранения? Не в столь отдаленное время единственно соответствовавший  своей должности министр МЧС Сергей Шойгу (невольно складывалось впечатление, что все остальные министры были заняты тем, чтобы он и его министерство не осталось без работы) назвал правительство филармонией. Филармония “Рога и копыта”. Только вот что беспокоит: кто за все это отвечать будет? В романе “Золотой теленок” есть еще один образ, может, не такой яркий, как Остапа Бендера, Шуры Балаганова или Паниковского, но тоже запоминающийся — образ зиц-председателя Фунта, который  в нужный момент за всех сядет. Порой складывается впечатление, что Вы, Владимир Владимирович,  исполняете роль зиц-президента, за спиной которого другие правят страной.  Неужели для Вас не оскорбительна эта роль?  Вспомните, чем он кончил…

Если Вы действительно православный человек, вслушайтесь в слова Святителя Иоанна (хотя в святых у вас, по всему, г. Собчак), они обращены и к Вам: «Теперь я хочу спросить нынешних властителей России: неужели Вам неизвестно, насколько опасно развиваются события, неужели непонятно, что бездействие сегодня равносильно предательству? Слышали ли Вы когда-нибудь, что свою Родину, свой народ, свои вековые традиции и святыни предков – надо любить? Или в Вашем сознании этого глагол применим только к креслам, которые Вы занимаете? Доходит ли до Ваших ушей зловещий шепот, раздающийся в народе: «Иуды! Россию продали…» Не зная обстоятельств и людей, не могу обвинять никого лично. Но не могу и молчать, ибо это тот случай, когда по слову Святых Отцов «молчанием предается Бог»…

Тем, кто сознательно содействует творимому злу, скажу так: да, вы опытны, изворотливы и хитры. Вы знаете, что всякий народ – это дитя. Русский же народ, сверх того – дитя доверчивое, доброе и простосердечное. Вы дурачите его сказками о «народовластии», мутите разум с помощью «средств массовой информации», вымогаете – ложью и лестью – на всяческих «выборах» и «референдумах» его согласие на собственную смерть, предлагая вновь и вновь оказывать вам доверие и одобрить вашу подлую, безнравственную политику уничтожения России. Вы – в который раз уже! – надеетесь обмануть всех и вся…

Молю вас – молю коленопреклоненно, усердно и искренне: одумайтесь! Все, в ком не заглох еще голос совести, кто еще способен сочувствовать Руси, скорбям русского народа: одумайтесь! Прекратите самоубийственные политические игрища! Мы превратили наших стариков – отцов и матерей наших, вынесших на себе неимоверную тягость русской истории последних десятилетий,  —  в голодных нищих побирушек, грошовой пенсии, которой не хватает даже на то, чтобы их похоронить по-божески! Мы изуродовали души наших детей отравой потребительства и грязного разврата, растлили целое поколение молодежи, лишив их радости полноценной жизни, низведя до скотского уровня тупого, биологического прозябания! Мы промотали великое державное наследие, купленное безмерной ценой героизма и самоотверженности народа, миллионов и миллионов простых русских людей, павших в боях на бескрайних просторах многострадальной России.

Какой же мерой цинизма и бесстыдства надо обладать, чтобы этот позор, это преступление, эту вселенскую трагедию называть «торжеством демократии», «движением по дороге прогресса и цивилизации»! Знайте: можно избежать человеческого суда, но Божий суд неотвратим и нелицеприятен. «Голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли!» (Быт. 4:10) – услышал Каин, пытавшийся скрыть от Всезрящего Бога преступление братоубийства. Многим из нас придется услышать подобное в свой судный час…

Кроме того, весьма печально то, что сегодня, когда решается судьба России, наши беззаботность и нерасторопность порой превосходят все мыслимые границы…»

Как и миллионы россиян, я все-таки, вопреки трезвому размышлению, может быть, наивно, но тоже надеюсь, что это все же не цинизм и бесстыдство, а беззаботность и нерасторопность, что, впрочем, сегодня не менее преступно…

Если вы действительно православный президент, скажите народу что-нибудь внятное, твердое, ясное, но не только насчет колбасы и конкурентоспособности товаров: «Да, трудно, да нам досталось страшное наследство. Но давайте всем миром, как в Великую Отечественную…» Как в свое время сказал Святитель Иоанн:

«Богатые и бедные, ученые и простецы, старцы и юноши, девы, младенцы — соединитесь все вместе и умоляйте милосердие Божие о помиловании и спасении России… Нас должна сплотить в первую очередь опасность всеобщей гибели, распада тысячелетней державной государственности России.  Мы должны объединиться на основе наших духовных святынь, нравственных и гражданских ценностей, верности лучшим традициям русской истории и культуры… Основой такого объединения должна стать всесторонняя и целостная патриотическая идеология, призванная возродить в обществе чувство национального достоинства, очистить массовое сознание от наследия сословной и классовой вражды, государственного и религиозного нигилизма, бездуховности и безнравственности…»

И встанут. Им не впервой, те же ребята из ФСБ, не все же там чекисты замесы 1917 года. Давно пора публично отказаться от этого позорного имени… Но для этого нужно великое мужество, П.А. Столыпин заплатил за него не только своей жизнью, но и жизнью своих близких…

Но все-таки я надеюсь, ибо больше нечем жить. Пусть только по телевизору, но однажды я видел Ваши глаза, полные боли и жесткой решимости. Я видел вблизи глаза Ельцина, в них, в тот момент, кажется, трезвого, была серая блевотная пустота.

И была еще одна встреча несколько лет назад, подающая надежду. Прилетевший в Уфу по своим секретным делам, тогда первый заместитель директора ФСБ России генерал-полковник В.В. Черкесов, несмотря на краткость и напряженность визита, единственное место, которое он захотел посетить в рамках так называемой культурной программы — Мемориальный дом-музей С.Т.Аксакова, чем вызвал у местного начальства большой переполох, и недоумение: что потерял в этом неказистом старинном доме высокопоставленный генерал ФСБ, как говорили, личный друг Путина. Музей чуть не по крышу был завален огромными мартовскими сугробами, и всю ночь на радость мне, директору музея, снег вывозили несколько камазов. Генерал молча и внимательно слушал мой рассказ и в конце задал неожиданный вопрос:

— Как известно, мать Сергея Тимофеевича переписывалась с издателем Новиковым, тайным масоном. Не знаете, сохранились ли эти письма? Я пытался их найти, но следов их не обнаружил.

Немало удивившись его вопросу, я ответил, что, скорее всего, они сохранились. По крайней мере, на этот счет нет никаких сведений.

И генерал ФСБ обронил неожиданную для меня фразу:

— Аксаков еще не родился, а масоны уже плели вокруг него паутину, как бы представляя его будущность  для России и опасность для них. Меня поразил этот вопрос, и я понял, что генералу можно доверять. И я спросил его в лоб:

— Почему вы ничего не предпринимаете? «Что  будет со страной?

Он словно ждал моего вопроса, он ответил примерно так же,  как тот молоденький лейтенант ФСБ, а потом добавил:

— Даю слово русского офицера. Всему свое время. Пока мы бессильны, почти бессильны, пока мы как бы в глухом конспиративном подполье. Но постепенно мы будем укреплять свои позиции. Придет время, мы освободим страну от этих тяжких пут. Верьте, это время обязательно придет…

Я начал свои записки оптимистическим рассказом о постройке храма в родной деревне Михайловке. Все правда в моем рассказе. Но все же это не вся правда. Да, на открытие храма собралось множество народа, в том числе башкир, татар, не протолкнуться… Но потом владыка Никон долго не назначал настоятеля храма,  на мой вопрос вздыхал: кто поедет в нищий храм, где к тому же и жилья-то нет?! Все заботы о храме были на Иване Григорьевиче. Наконец, к его радости, священник приехал, но вскоре замечен был сельчанами в пристрастии к Бахусу. Я не могу похвастаться, что мои землякиВ том числе мой покойный отец,  особо почитают сухой закон, скорее, наоборот, кое-кто и в канаве не раз валялся, видели они и пьющих секретарей райкомов и всяких там уполномоченных. Но священнику они, в большинстве своем давно уже безбожники, этого простить не могли. Я снова к владыке, а он мне в ответ: «А где я других-то возьму?!» Второго, монашествующего, мои, не самые верующие, но ортодоксальные по поводу других, земляки не приняли, потому что по причине отсутствия жилья он жил прямо в храме, да, как они утверждали, еще с монашкой. А моя родная тетка, Наталья Алексеевна,  в молодости забитая вечно пьяным и хулиганствующим мужем, подростком бежавшим после раскулачивания из спецпоселения в Черемхове, всю жизнь тише воды, ниже травы, на мой вопрос, пойдет ли она в церковь, гордо выпрямившись, сурово бросила мне в глаза:

— Икон, в отличие от некоторых, я из переднего угла никогда в чулан не прятала. А Иван Григорьевич твой мастак нос по ветру держать. Немало погрешил на своем веку, теперь от  грехов решил откупиться? Всю жизнь при райкоме, начальников-коммунистов возил, вроде кучера. С барского стола всегда хлеб с маслом имел. А теперь, видишь ли, главный верующий на деревне. Что ни неделя, в церкви новый поп. Нет, не зови, не пойду я туда. Я и дома Богу помолюсь…

Конечно, я не полагал наивно, что вот встанет храм в моей родной Михайловке — и все в ней изменится, но все же надеялся, что он будет деревне какой-то духовной опорой.

Но пути Господни неисповедимы. Высшая правда строится по другим законам, о которых мы можем только смутно догадываться. Немного не доведя дело до конца (может, чтобы была возможность приложить руки и другим?),  неожиданно умер Иван Григорьевич. Последнее время он, как бы чувствуя свой конец, торопился и надорвался, ставя дом священника. Поехал с женой в лес за жердями, чтобы огородить церковный двор, и там его хватил инсульт. Это или не это послужило причиной, но потом мне говорили, что перед тем как ехать в лес, он очень расстроился после разговора с очередным настоятелем храма. Тот якобы стал корить Ивана Григорьевича, тратящего на церквушку всю свою пенсию, как старосту, за финансовые нарушения. Не знаю, был ли на самом деле этот неприятный разговор, но осиротела церковь. Не знаю, есть ли у нее сейчас настоятель, но ехал я мимо не столь давно, не чувствуется, что у нее есть хозяин.

Я позвонил Геннадию Николаевичу Юдину, который стал заместителем главы администрации района.

— Почти никто не ходит в церковь, — вздохнул он. — Только по праздникам. Опять новый священник, неплохой, из Уфы. Говорит, что надо было Ивана Григорьевича в церковной ограде похоронить. Но тогда в горе, в спешке никто не подсказал. Только не знаю, удержится ли этот, жить-то ему не на что, зарплаты у него нет, а приход – несколько старушек, которым за восемьдесят. А нынешние священники — не те, что были при советской власти, те могли впроголодь служить.

Свербит мысль: вроде бы строили храм для спасения души, вроде бы строили всем миром, а оказалось, один человек. Кого винить?

Пытаюсь понять: в кого, во что верит нынешняя  Михайловка, как, впрочем, и вся Россия? В Зюганова она уже давно не верит. Явлинского она всерьез не воспринимает, к тому же подозревая, что он из тех… В Жириновском, в отличие от городского люмпен-пролетариата, будучи крестьянским нутром мудрее его, видит хорошо оплачиваемого шута, Гайдара с Чубайсом она ненавидит. Верит ли она в нынешнего президента? Думаю, что даже менее меня. Михайловка угрюмо молчит, не говоря уже о том, что от нее почти уже ничего не осталось.

Она замкнулась в себе, оберегая себя, кажется, даже уже от церкви, опасаясь, что и там уже ложь. Потому как включишь телевизор, а там, что ни прохвост-политик, то непременно  со свечкой в церкви, охмуряет электорат, при коммунистах такого наглого и циничного вранья не было. Те честно закрывали церкви, как вредоносные, а священников отправляли на Соловки, а то и  вообще в расход пускали. А эти и ее норовят под себя приспособить.

Замкнулась в себе Михайловка, как замкнулись в себе тысячи последних погибающих русских деревень. Как-то мне попала статья о гражданской войне некоего И. Карского, в которой была такая мысль: «…деревня не металась между красными и белыми, а словно замкнулась в себе, упрямо пытаясь свести к минимуму пагубное вмешательство и тех и других». Это и о моей Михайловке. Не было в ней добровольцев ни в красные, ни в белые, те и другие забирали моих земляков по мобилизации,  отлавливая по баням и оврагам, и те и другие расстреливали моих односельчан за дезертирство, потому как не хотели мои земляки воевать, потому что нужно было вовремя пахать-сеять. Но дело было не только в этом, своим глубинным крестьянским чутьем они знали, что правды-истины не было ни за теми, ни за другими. Идеализируемые ныне вожди белого движения, как радетели за Россию, за редким исключением таковыми не были, потому они и не победили. В большинстве своем они были масонами, разрушителями России, в свое время поставившими ее на грань катастрофы и приведшими к гибели ее последнего православного императора. О красных я уже не говорю, и еще неизвестно, кто более виноват в гибели царя-мученика: красные , белые ли?

Вспомним, что Патриарх Тихон, проклявший большевиков, не благословил и  лидеров Белого движения. Один из членов депутации, князь Трубецкой, впоследствии вспоминал, что отказ Святейшего поразил их точно громом. Потому что Патриарх Тихон знал: ни к чему, кроме как к братоубийственной, специально запланированной на самоуничтожение русского народа, войне это не приведет. Потому что видел: в вождях Белого движения — политики и генералы, еще вчера предавшие Государя, вынудившие его отречься от престола: Корнилов, Алексеев… Это потом, когда уже было поздно, они несколько прозреют.

В советское время упорно навязывалась мысль, что целью Белого движения был возврат царского режима. Нет лжи более циничной, потому все было как раз наоборот: в царском вопросе вожди Белого движения были полностью солидарны со своими единоутробными врагами-братьями — большевиками. Не случайно, что народно-монархические или так называемые «черносотенные» организации, видя суть Белого движения, не примкнули к нему… Но предали Государя и Россию не только политики и генералы, я уж не говорю о так называемой русской интеллигенции, по сути дела подготовившей революцию, предали  Государя даже члены династии.  «Кругом трусость, измена  и обман», – таковы последние слова в царском дневнике в ночь отречения. Не только предал, но и принял прямое вооруженное участие в свержении Государя лишенный престолонаследия Великий Князь Кирилл, потомки которого в ельцинскую эпоху вдруг вылезли из мышиного зарубежного подполья на российскую политическую арену. Враги Россию хорошо знают русский народ: когда закачался трон под «царем» Бориской, они, используя генетическую тягу русского народа к монархии, на всякий случай стали готовить на российский престол «наследного принца» Георгия, правнука Великого Князя Кирилла. Вокруг «императрицы» Марии Владимировны и ее отпрыска, помогая откровенным врагам России, закрутились опереточное Дворянское собрание во главе с князем А. Голицыным и всережимный — по обстоятельствам — то красный, то белый Никита Михалков. Но, кроме Великого Князя Кирилла, принявшего Февральскую революцию с красным бантом на груди, предали  и многие другие члены династии. Дядя Государя, великий Князь Николай Николаевич, еще вчера бывший Главнокомандующим Русской Армии, знал о заговоре, но не только не противодействовал ему, но и потворствовал отречению и даже поддержал Временное правительство. Более того, он заявил: «Новое правительство уже существует, и никаких перемен быть не может.  Никакой реакции ни в каких видах я не допущу…» Приветствовали отречение также Великие Князья Борис Владимирович, Николай, Сергей и Александр Михайловичи, принц Александр Ольденбургский… А Великий князь Кирилл Владимирович, о котором я уже говорил, после отречения Государя даже пригласил журналистов, чтобы поведать им «о гнете старого режима» и «о сияющих впереди звездах народного счастья». Он даже оправдал арест царской семьи: «Исключительные обстоятельства требуют исключительных мероприятий».

Но, может, даже не это самое страшное. Самое страшное в том, что предали Россию, ее историческое и вселенское предназначение многие, — если не сказать большинство, — иерархи   Русской Православной Церкви. Клеймя ветхозаветных врагов России, мы упорно забываем, что перекладываем свои грехи на других, что враги – на то они и есть враги, а рухнула Россия, прежде всего, по причине внутренних болезней, по причине ее падшего духовного состояния, которое пронизало ее сверху донизу, и в меньшей степени как раз простой или  черный народ. Он еще в какой-то степени, в отличие от верхов, в том числе церковных,  оставался по-настоящему православным и пытался вкупе с некоторыми иерархами Церкви, такими как владыка Антоний Храповицкий, который потом возглавит Русскую Церковь за рубежом, препятствовать революционной заразе, участвуя в таких организациях, как «Союз русского народа», «Русский народный союз имени Михаила Архангела». «Русская монархическая партия», но русское правительство, каковым оно уже, по крайней мере, полвека не являлось, —   достаточно вспомнить что великого славянофила,  великого печальника Русского Народа и всего славянства Ивана Сергеевича Аксакова оно боялось больше, чем революционеров, — всячески глумилось над искренним народным чувством, запрещало его, принимало против него не только административные, но и полицейские и даже военные меры устрашения. И совсем  не случайно, что в этих поистине народных организациях с чисто русскими названиями примут участие не только русские, не только православные, но и мусульмане, считая себя частью великой России, частью Великого народа. Как и не случайно, что на проповеди владыки Антония Храповицкого, бывшего в предсмутных 1900 — 1902 годах епископом Уфимским и Стерлитамакским, по свидетельству современников,  собирался весь город, в том числе и мусульмане: татары и башкиры. Еще один пример, относящийся к несколько более позднему времени. 17 января 1907 года в Уфе состоялось объединенное предвыборное собрание местных отделов Союза русского народа, Русского собрания и «мусульман, желающих укрепления государства», на котором обсуждался вопрос о необходимости выставить единых кандидатов в Государственную Думу. Железнодорожный подрядчик Г.А. Бусов, разъясняя на этом собрании отношение монархистов к мусульманам, под общие аплодисменты присутствующих заявил: «Союз русского народа находится в самой тесной связи с мусульманами и считает их своими братьями». И двое из семи выдвинутых кандидатов были мусульманами: Максютов и Мустафин. А на патриотической манифестации, направленной против революционного разгула и прямого потакания ему властей, мусульмане кричали: «Стада без пастуха не бывает. И мы без Царя не можем. Да здравствует Царь!»

А вот отрывок из воспоминаний генерала Петра Краснова, относящихся к времени Первой мировой войны: «Император Вильгельм собрал всех пленных мусульман в отдельный мусульманский лагерь и, заискивая перед ними, построил им прекрасную каменную мечеть.

Я не помню, кто именно был приглашен в этот лагерь, кому хотели продемонстрировать нелюбовь мусульман к русскому «игу» и их довольство в германском плену. Но дело кончилось для германцев плачевно.  По окончании осмотра образцово содержанного лагеря и мечети на плацу было собрано несколько тысяч русских солдат мусульман.

— А теперь вы споете нам свою молитву, — сказало осматривающее лицо.

Вышли вперед муллы, пошептались с солдатами. Встрепенулись солдатские массы. Подравнялись в тысячеголосый хор под немецким небом у стен только что отстроенной мечети, и он дружно грянул:

— Боже, Царя храни!

Показывающий лагерь в отчаянии замахал на них руками. Солдаты по-своему поняли этот знак. Толпа опустилась на колени и трижды пропела русский гимн. Иной молитвы за родину не было в сердцах этих чудных русских солдат…»

Да, митрополит Антоний Храповицкий, оставаясь верным России, престолу и Церкви, был одним из идеологов Союза русского народа. Но большинство иерархов Русской Православной Церкви, которая так и не пришла в себя от губительных реформ первого российского большевика императора Петра Первого, не только не осудили Февральскую революцию, не только не выступили против незаконного отречения Государя, но и 9 марта  от имени Святейшего Синода обратились к русскому народу: «Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни… доверьтесь Временному Правительству; все вместе и каждый в отдельности приложите усилия, чтобы трудами и подвигами, молитвой и повиновением облегчить ему великие дело водворения новых начал государственной жизни и общим разумом вывести Россию на путь истинной свободы, счастья и славы. Святейший Синод усердно молит всемогущего Господа, да благословит он труды  и начинания Временного Российского правительства…» Дальше, как говорится, ехать некуда…

А до этого указом от 6 марта вычеркнули имя Помазанника Божия из богослужебных книг, разумеется, освободили армию и народ от присяги Государю, которую до этого каждый гражданин России приносил на Евангелии… Даже Всероссийский поместный собор никоим образом не заступился за Помазанника Божия, находящегося под арестом. То есть, если не благословил своим молчанием, то потворствовал его ритуальному убийству. Ныне, вспоминая Февральскую и Октябрьскую революции, иерархи Церкви предпочитают вспоминать воина Церкви Патриарха Тихона, но старательно замалчивают выше цитированные страницы церковной истории, хотя по своему духу многим из них они гораздо ближе: вспомните, как в Великую Криминальную революцию 90-х годов ХХ века владыки лбы расшибали, призывая паству на выборах голосовать за «царя» Бориса. Может, и поэтому покинули Россию (и до поры до времени не хотят возвращаться?) некоторые охранительные иконы Божией Матери, но Богородица в последней надежде на спасение русского народа, все же явила России в самый страшный и губительный для нее год свою Державную икону в селе Коломенском под Москвой, чтобы дать опору не совсем потерявшему веру в Бога русскому народу, по крайней мере, стойкой части его…

И снова перед глазами маленький деревянный храм на краю дедовского погоста, где, надеюсь, найдется место и для меня. Почему он освящен во имя Табынской иконы Божией Матери? Чего-то не досказал или не хотел досказать мне владыка Никон?..

Поиски Табынской иконы Божией Матери продолжаются. К ним присоединяются все новые и новые люди. Нетерпеливее всех, наверное, Борис Николаевич Федоров, он звонит мне чуть ли не каждый день: «Из Новосибирска в Кульджу летают самолеты авиакомпании «Сибирь», там есть ее представительство, попробуйте связаться с ними». «Народная партия» обещала оплатить дорогу в Кульджу В.Ф. Мищенко и о. Владимиру…»

Все вроде бы хорошо, все вроде бы идет своим чередом, но меня   постоянно преследует мысль: не то чтобы мы делаем что-то не то или не так, а может быть, как это точнее сказать, начали поиск не с того конца. Да, мы ищем Чудотворную икону, вроде бы побуждаемые самым искренним чувством, но достойны ли мы того, чтобы Она вернулась к нам? Меня пригнул к земле факт, что даже там, в изгнанье, священники, бывшие с Ней, выясняли между собой отношения, писали в вышестоящие органы друг на друга жалобы…

Возможно, мы Ее и найдем. Но пойдет ли Она к нам? А пойдет — не придется ли Ей снова уходить за российские рубежи в результате еще одной внутренней – последней! – российской Смуты? Только куда – теперь  уходить-то? Вообще с планеты? А это значит, что придет время Антихриста. Наверное, не только мне не  дает покоя мысль: неужели мы не оправдали возложенной на нас Всевышним надежды? Как в свое время не оправдали Его надежды иудеи. И мы теперь, может, два в разное время богоизбранных и одинаково отвергнутых Им народа, выясняем между собой отношения…

Куда возвращаться Ей? Храм в Табынске, наконец оставленный консервным заводом, в полной разрухе. И нет реально желающих или могущих восстановления его.

И все-таки: наверное, не случайно, что 400 с лишним лет назад Табынская икона Божией Матери явилась миру на стыке Европы и Азии, на стыке славянского и тюркского мира, на стыке Православия и Ислама, как не случайно тут позже явились миру Аксаковы, ставшие одним из духовных стержней русского народа. Может, чтобы соединять разноплеменные народы?  Как не случайно, что в самые трагические поры спасать Россию пытались, может, не совсем русские по крови люди: адмирал Колчак, генералы Врангель и Каппель, рядовой Александр Матросов, по последним изысканиям, скорее, башкир, но который лег на амбразуру врага — за други своя! — русским солдатом.

Может, не случайно, что Она ушла за пределы России именно с А. И. Дутовым, одним из немногих вождей Белого движения, оставшимся убежденным монархистом? Может, она не случайно ушла именно в Китай? И не просто в Китай, а в один из ее самых многонациональных районов: в Синьцзян-Уйгурский автономный район, где среди 13 миллионов населения 30 процентов мусульмане-уйгуры, а также монголы, казахи, таджики, узбеки, а теперь еще и татары, и башкиры… Я иногда думаю: а может, Табынская икона Божией Матери ушла в Китай еще и потому, что это, кажется, единственная страна, которая ныне реально противостоит тайне беззакония…

Где Ее искать? Не исключено, что Она находится, тайно оберегаемая, в одной из русских семей в Кульдже или в окрестностях ее, есть на то определенные знаки. До сего дня в пределах Китайского Алтая уцелели казачьи станицы, которые верны заветам предков, они сохранили традиционный казачий быт и уклад жизни. И мечтая о возвращении Святыни, нужно думать и о них, ведь с их предками Она ушла из России и для них Она является, может быть, единственной духовной опорой, потому они в свое время не отдали ее в советский Союз.

Как вы помните, в письме, пришедшем из Папуа Новой Гвинеи  от Павла Николаевича Скобелкина, была озвучена фамилия оренбургского казака Федора Кузьмина, что Икона может быть у одного из его детей, потому как ему передал Икону на хранение при отъезде в Австралию сын священника Кочуновского. Забрать ее с собой китайские власти не разрешили. В другом письме была озвучена  фамилия оренбургского казака Фокина (имени-отчества автор письма не помнил), как сопровождавшего Икону во время всего Ея пути из России в Китай и потому на нее претендовавшего и не давшего ее вывезти в Австралию. И вот неожиданно мы находим свидетельство о Фокине у других людей. В пригороде Нижнего Новгорода, оказывается, по возвращению из Китая живет его внучка, по утверждению которой Кузьма Андреевич Фокин служил в войске А.И. Дутова писарем.  И что именно он подобрал ее в дорожной пыли, когда красные разогнали крестный ход под Оренбургом. Что именно он самоотверженно спасал иконы из горящей церкви в Кульдже во время культурной революции. И если к этому времени Табынская оставалась в храме, то, несомненно, он вынес бы ее из огня первой. И что хоть точных сведений о Табынской иконе у нее нет, но если бы она тогда погибла в огне, ее мать, Римма Кузьминична, точно об этом знала бы. В семье были разговоры, что он потом Икону в молельный дом передал, а после его смерти ее хранителем стал его сын Андрей, который остался в Китае. Но с ним переписка уже давно прервалась.

В.А. Мищенко, многие годы мечтавший сам поехать в Китай на поиски Иконы и надеющийся получить исцеление от нее, продолжительное время уклончиво говорил о возможном месте ее нахождения. Но, убедившись, что из-за состояния здоровья у него все меньше и меньше шансов осуществить поездку (у него парализованы рука и нога), в последнюю встречу со мной на мой прямой вопрос, где или у кого, прежде всего, нужно искать Икону, сказал, что у родственников Кузьмы Андреевича Фокина.

По мнению же священника о. Дмитрия Поздняева, Икону, скорее всего, нужно искать в запасниках министерства культуры  Синьцзян-Уйгурского автономного района, в его административном центре, городе Урумчи. Это – огромный двухмиллионный город, который, как и весь Китай, ныне строится с невероятной быстротой. Огромные здания офисов компаний и гостиницы, современные многоярусные шоссе с удобными развязками – все это мало напоминает прежний Синцьзян, каким он был всего несколько десятилетий назад. В последние годы построено множество мечетей, восстановлены и буддийские храмы. Религия теперь снова под защитой государства. И лишь на одной из улочек Урумчи, в уйгурском квартале, можно увидеть небольшой православный храм…

Если действительно Икона находится в запасниках министерства культуры Синьцзяна, а тем более в Пекине, что тоже не исключено, то переговоры о Ее возвращении могут вестись только на высоком государственном уровне, может, на уровне министра иностранных дел, или даже Президента России. Ибо не было еще, кажется, случая, чтобы китайцы, в отличие от российских чиновников от культуры, легко расстались с так или иначе попавшими к ним культурными ценностями, и в этом они правы. У них нет Швыдких, готовых раздарить все направо и налево. Переговоры о поисках,  возвращении в Россию одной из главных святынь Русского народа — Табынской иконы Божией Матери — могли бы стать важной вехой в будущих российско-китайских и не только государственных отношениях.

Явится ли Она? Один Бог да Она сама об этом ведают. Но прежде всего это зависит от нас. Мы должны заслужить Ее возвращение…

А возвращение Иконы, тем более Чудотворной, тем более ушедшей в изгнание с частью русского народа – это не возвращение украденной или увезенной картины, пусть даже великого художника.  Это не просто не одно и то же, это совершенно другое. Повторяю: Святая Чудотворная икона, помимо всех иных условий, может вернуться только в том случае, если мы внутренне хоть сколько-нибудь будем этого достойны. Это тесно связано с понятием Покрова Богородицы над Россией, о котором мы последнее время много говорим. У нас даже появилось  этакое иждивенческое успокоение: раз над нами Покров Богородицы, то нам нечего особенно беспокоиться за будущее России, все в ней со временем само собой образуется, не даст Святая Богородица врагам России взять верх.

Нет, Покров Богородицы над нами только до тех пор, пока мы не смирились со своей судьбой и по сыновьи помогаем Ей, Богородице…. В противном случае мы не заметим, когда лишимся его, если уже не лишились, потому как (будем надеяться, что до поры до времени) не возвращаются в Россию ни Табынская, ни некоторые другие иконы Божией Матери, охранительницы России. А вернуться Табынская икона Божией Матери должна в результате нашего покаяния, и не самолетом и не каким-нибудь автопробегом, а, может, крестным ходом тем же крестным путем, которым она уходила.

В том числе через ледовый перевал Карасарык…

2003 г.

МОЛИТВА  Богородице в честь Ея Табынской иконы

О, Пресвятая Владычице Богородице, Мати Господа нашего Иисуса Христа, непрестанная о нас пред Богом молитвенница и ходатаица. О, Мати наша Преблагая, всех нас при Кресте Сына Твоего усыновившая. Благодарим Тя, бесчисленные блага молитвою Своею нам испросившая. Благодарим Тя, множество икон Твоих чудотворных стране нашей даровавшая. Благодарим Тя, дивную икону Табынскую в годину скорбей краю Уральскому пославшая, на камени велием икону Свою нам явившая. Молим Тя, окамененныя сердца наша росою молитв Твоих умягчи. Милость Свою нам показавшая, у источника воднаго, идеже болезни наша телесныя исцеляются, даруй нам потоки скорбных слез и очисти ими тину грехов наших

И помози нам Слово Господа Сына Твоего  исполнити и солию земли быти. Лик Свой темный нам, грешным, омраченным грехом, явившая, просвети тьму грехов наших и приведи нас к тихому пристанищу в вечныя обители, уготованные Господом любящим Его. Аминь.

(Написана иеромонахом ИОННОМ (Снычевым) в 1948 году)

 

Leave a Comment

Ваш адрес email не будет опубликован.

Top