Неужели на самом деле — это мое Предназначение на Земле?
Впервые я приехал в Надеждино четверть века назад, весной 1969 года. После окончания университета я пришел работать в молодежную газету, и это была одна из моих первых командировок. По возвращении, вместо заказанной статьи о подготовке к севу, к неудовольствию редактора я написал статью-подвал «Я был в Аксакове…», предварив ее двумя строчками из написанного С. Т. Аксаковым здесь, в Надеждине, стихотворения:
Я был в Аксакове — и грусть
Меня нигде не оставляла…
Моим коллегой по газете был сочинен донос в КГБ, что я ратую за восстановление церквей — опиума для народа, но времена уже были другие, об этом доносе я узнал только несколько лет спустя, и он никак не повлиял на мою судьбу, впрочем, может, и сыграл свою роль, что я многие годы был почему-то невыездной, всегда почему-то находилась причина, по которой я не мог поехать по турпутевке даже в социалистические страны.
Село произвело на меня гнетущее впечатление. Над ним, утонувшим в глубоких снегах, витала тень сонной обреченности. Сколько я к тому времени перевидел так называемых бесперспективных деревень, но такого разорения, кажется, не встречал. Или меня потрясло, что в таком состоянии село, где жили Аксаковы: редкие дома, словно гнилые зубы в брошенной над оврагом челюсти.? И над всем этим возвышалась церковь — колхозный склад с развороченной колокольней, ее балки, торчащие в небо, образовывали странный крест.
Председатель колхоза, по страшной исторической справедливости носящего имя Карла Маркса, — вся Россия, по своей, чужой ли воле, отвернувшись от Аксаковых, обратилась к Карлу Марксу, — рассказывал мне о светлых перспективах колхоза, вместо двадцати с лишним маленьких, неблагоустроенных деревушек в скором времени будет построено четыре крупных поселка: Малиновка — городского типа, и три — Родники, Федоровка и это самое Надеждино — сельского типа. Я поинтересовался, будет ли в Надеждине что-нибудь напоминать о С. Т. Аксакове.
— Мы считаем достаточным, что названы его именем железнодорожная станция и санаторий.
— А церковь?
— Снесем. В перечне исторических памятников она не числится. Я уже у геологов с взрывниками договорился. Приехали бы неделей позже — уже чисто поле было бы.
И воспротивилась почему-то душа, К тому времени я перевидел тысячи порушенных храмов и не видел ни одного храма, который бы восстанавливали, но я стал убеждать председателя не взрывать церковь. И пригрозил на всякий случай, что если он все-таки взорвет, я ему обещаю крупные неприятности.
Сейчас я думаю: было ли случайностью, что я оказался в Надеждине за неделю до взрыва? А если нет — почему Бог меня, безбожника, но тайно крещенного бабкой, избрал для того, чтобы остановить взрыв? Признаюсь, что у меня тогда дрогнула душа не потому, что будут взрывать Божий храм, а потому, что церковь связана с Сергеем Тимофеевичем Аксаковым, видимо, подспудно я уже чувствовал, что эти два понятия неразделимы.
Теперь я понимаю, что председатель колхоза Евбатыров хотел взорвать церковь не потому, что был очень плохим человеком, просто он был так воспитан и по-своему был прав: полуразрушенная церковь портила вид и без того расхристанного села и, видимо, каким-то образом бередила его душу, по крайней мере, без церкви легче было бы жить, чем с ней. Буквально через месяц он стал всесильным первым секретарем РК КПСС, но слово свое сдержал: церковь не тронул.
Но она все равно была разрушена — другим взрывом, тихим, невидимым. Потому как уже основательно была разрушена душа народа.
Стоило перенести из Надеждина правление колхоза, а церковь освободить от склада, как ее в месяц растащили (не по приказу райкома КПСС, как в тридцатые годы, а по велению разрушенной души надеждинские мужики). Впрочем, может, и не решились бы на откровенный грабеж, если бы ни творчество районного архитектора, заместителя председателя райисполкома Е. Корнилова. В Надеждине к тому времени построили магазин, и ему пришла по-своему гениальная мысль: выдрать из бесхозной церкви оконные решетки и огородить ими магазин, увенчав ограду жестяными цветами из консервных банок.
Признаюсь в собственном грехе: вернувшись из Надеждина, я с гордостью и, видимо, не без самодовольства, говорил о спасенной церкви, и когда через несколько лет вновь приехал в село, увидел лишь ее кирпичный остов.
Когда я, потрясенный, стоял перед ней на холодном осеннем ветру, мимо проходил пожилой надеждинец. Я спросил его, видимо, в надежде на душевную поддержку:
— Что теперь делать с ней?
— А что с ней делать? — засмеялся он. — Взять бульдозер и сковырнуть в овраг.
