Как, видимо, тоже совсем не случайно в 1989 году в Москве была массовым тиражом и богато издана книга английского историка Джона Феннела «Кризис средневековой Руси», в которой он утверждает, что Руси «находиться в вассальной зависимости от Золотой Орды было позорно и бессмысленно», и великий князь Александр Невский стал бы действительно великим, если бы впал в вассальную зависимость к Западу.
Написав несколькими страницами выше: «А Русь, вобрав поволжских тюрков, уже в открытую могла поднять голову против монгольского нашествия», я был в некотором сомнении, которое впоследствии усиливалось все больше: не иду ли я тут по хитро проторенной кем-то дорожке? Потому как получалось, что в будущем названный святым и Донским князь Димитрий поступил на Куликовом поле как-то не по-русски, что ли, иначе говоря, не совсем честно: набрав силу «во чреве» или «за спиной» Золотой Орды, Русь восстала против нее. И еще: почему в этом же году вслед за Димитрием нанес сокрушительное поражение Мамаю хан Тохтамыш, незадолго до этого ставший законным — по праву наследования — правителем Золотой Орды?
Но было и второе, что никак не увязывалось в моем сознании: через 120 лет после своей кончины Александр Невский непосредственно перед Куликовской битвой был провозглашен на Руси святым. А князь Димитрий, о котором в «Сказании о Мамаевом побоище» говорится, что он «новый еси Александр», перед битвой молится: «Владыко Господи человеколюбе!… помози ми… яко же прадеду моему великому князю Александру». Не мог же не знать князь Димитрий, что его прапрадед никогда не воевал с Золотой Ордой. Значит, он просил его помощи не против ее.
Но все становится ясным при внимательном прочтении двух — с некоторым разрывом — напутствий Преподобного Сергия Радонежского, но большинство историков почему-то не обращают на это внимания. За какое-то время перед Куликовской битвой Преподобный Сергий отказался благословить князя Димитрия на битву с Мамаем: «… пошлина (исконный порядок, установление) твоя държит, покориться ордынскому царю должно». Накануне же самой Куликовской битвы он напутствует князя уже совсем иным: «Подобает ти, Господине, пещися о врученном от Бога христоименитому стаду. Пойди противу безбожных, и Богу помогаеши Ти, победити».
А все дело в том, что первоначально Преподобный Сергий, видимо, считал, что затеваемый поход князя Димитрия — бунт, восстание против Золотой Орды, потому он предостерег князя от такого поступка.
Когда же он узнал суть Мамаева похода, он благословил князя на великую сечу. И Куликовская битва была для Руси совсем не тем, что утверждает Большая Советская энциклопедия, что битва «имела большое историческое значение в борьбе русского и других народов с монгольско-татарским гнетом… на Куликовом поле был нанесен сильный удар по господству Золотой Орды, ускоривший ее последующий распад».
А дело было, скорее, как раз наоборот. Поход князя Димитрия против Мамая по сути своей был как раз в укрепление распадающейся Золотой Орды, он был против не ее, а против Мамаевой орды, которая в то время, после неудачных попыток захватить власть в Золотой Орде и отколовшись от нее, была нечем иным, как орудием проникновения генуэзцев, то есть латинства, как на Русь, так и в Золотую Орду. И в этом свете сразу находит объяснение: и почему на помощь Мамаю на Куликово поле спешил литовский князь Ягайло, и почему хан Тохтамыш, который, разумеется, защищал честь Золотой Орды, пошел войной не на князя Димитрия, а на Мамая.
И потому в дореволюционных фундаментальных трудах, исследующих отношения Золотой Орды и Руси, сражению на Куликовом поле уделено так мало внимания, потому что оно не определяло суть их коренных отношений. Потому что Куликовская битва была не против Востока, олицетворяемого тогда Золотой Ордой, а против жадного, экспансивного и жестокого Запада, на сей раз попытавшегося загрести жар чужими руками… Вместо того, чтобы, наконец, обратиться к первоисточникам, историки несколько веков переписывали друг друга. Никто не задумался даже над таким фактом: почему в войске Мамая к Непрядве вышагивала многочисленная генуэзская пехота?
Почему так случилось? Подмена понятий произошла в XVIII веке, в петровское и послепетровское время, когда в России стала силой насаждаться прозападная идеология.
Приятно бы закричать во весь мир: я первый докопался до истины! Нет, оказывается, эта точка зрения, может, более в мягкой форме всегда бытовала в исторической литературе, но упорно, как не патриотическая, не марксистская, забивалась противоположной. Помимо не раз обруганного Л. Н. Гумилева, в той или иной мере, этой точке зрения были близки и один из крупнейших востоковедов мира академик В. В. Бартольд (1869-1930) и академик М. Н. Тихомиров.
Из современных исследователей этого мнения придерживается известный критик, литературовед и историк В. В. Кожинов. А известный крымский историк П. Н. Надинский, еще в 1950-х годах в четырехтомных «Очерках по истории Крыма» писал: «Генуя и Венеция являлись крупнейшими колониальными государствами Средневековья. В руках этих государств находилась почти вся мировая торговля. Значение этих государств особенно возросло в связи с «крестовыми походами»… Эти грабительские походы, освященные религией, прокладывали пути для генуэзских и венецианских купцов-колонизаторов в страны Ближнего Востока и Причерноморья… В ХШ веке, после взятия Константинополя крестоносцами и разгрома Византийской империи, венецианцы, а следом за ними и генуэзцы, проникли на побережье Черного моря… И не случайно, что генуэзцы оказались в числе вдохновителей, а может, и прямых организаторов похода неудачливого татарского полководца на Москву».
