Михаил Чванов

Крест мой

Правительство Башкирии создавало мемориальный Мемориальный дом-музей С. Т. Аксакова и восстанавливало храм, в котором крестили великого гражданина и великого печальника Земли Русской И. С. Аксакова, а в Москве люди, для которых эта семья вроде бы должна была быть святой, отмахивались от меня как от назойливой мухи и, как ни парадоксально, прежде всего, в тогдашнем Правлении Союза писателей России, который, в отличие от Союза писателей СССР, в литераторском просторечии назывался Малым. Все были очень заняты, все были в непременных дубленках и кожаных куртках, как больше­вистские комиссары, и Большой и Малый писательские союзы походили больше на Смольный времен Октября, только Владимир Ильич в том и другом был гипсовым. Как теперь видно, по преимуществу были гипсовыми и дела в том и другом союзе в прямом и переносном смысле, до Аксакова ли им было: надвигалась пугающая и в то же время соблазнительная пора заключительного социалис­тического и первоначального капиталистического накопления, и интенсивно отводились участки под дачи, и цемент и гипс постоянно фигурировали в телефонных писательско-секретарских разговорах, но в конце концов беспомощно проболтали, профукали все: и писательские дачи, и дома творчества, и Литфонд, и издательства, оставив нищими всех писателей России.

А я добивался всего лишь: чтобы был создан Всероссийский или Всесоюзный Аксаковский юбилейный комитет, пусть даже формальный, всю работу я готов был взять на себя. Никто, ссылаясь на чрезвычайную занятость, не соглашался его возглавить. Наконец с К. В. Скворцовым, ставшим впоследствии моим большим другом, который был тогда одним из секретарей Большого союза, мы подступили к тогдашнему председателю Правления Союза писателей России: Ю.В. Бондареву офицер-фронтовик, автор прекрасной повести «Горячий снег», родился на Урале, в детстве жил в Уфе, в аксаковских местах. После долгих уговоров он снизошел до С. Т. Аксакова.

Я уехал из Москвы несколько успокоенный, но с великой горечью. Я понимал, что обратись я тогда к представителям откровенно советской, чуждой духу Аксакова, литературы: к Евтушенко, Алексину, который тогдакомиссарствовал в Большом союзе над детской литературой (это позже он удерет в Израиль), они с радостью согласились бы.

И вот 200-летие со дня рождения С. Т. Аксакова наступило. Правительство Башкирии сделало все возможное, чтобы праздник состоялся. Он был светлым и радостным. Торжественное заседание проходило в Аксаковском народном доме, здание которого, в свое время самое большое в Уфе, было построено на народные пожертвования со всей России, — но преимущественно, конечно же, из Башкирии, и собирали деньги как православные, так и мусульманское священники. Сад, в котором стоял дом, где родился С. Т. Аксаков и который до последнего времени носил имя великого хулителя дела Аксаковых, А. В. Луначарского, был переименован в Аксаковский. И владыка Анатолий (Кузнецов), который в свое время, в бытность свою епископом Уфимским и Стерлитамакским, благословил меня на восстановление церкви в Надеждине, специально из Лондона прилетел, чтобы поздравить прихожан с восстанавливаемым храмом, надо ли говорить, какой это было великой радостью для надеждинских многотерпиц — из далекого Лондона специально ради них прилетел! А до того специально из Москвы приезжал затеплить свечу при начале восстановления храма позже убиенный врагами Православия и России архимандрит Иннокентий Просвирнин, но по нему не плачет демократическая пресса. (Председатель Всесоюзного Аксаковского юбилейного комитета по своей великой занятости приехать, разумеется, не смог).

И Бог дал удивительную погоду. Ослепительно голубое небо полыхало над ослепительно золотыми лесами, обрамляющими ослепительные зеленя на полях. И прощальное застолье было на широком взгорье между аксаковскими озерами Аслы-куль и Кандры-куль, которые, кроме С.Т.Аксакова, воспел В.И.Даль.

Теперь оставалось провести юбилейный вечер в Москве, в Колонном зале Дома Союзов, ныне опять Дворянском собрании. На душе было неспокойно, слишком хорошо я знал литературно-бюрократическую Москву. И возрадовалась душа, когда мы получили от Председателя Всесоюзного Аксаковского юбилейного комитета возвышенные письма-приглашения: «Приезжайте, будете самыми дорогими гостями!»

Приехали. От стыда и позора перед своими земляками я чуть сквозь землю не провалился; ничего не было готово, нам даже не заказали гостиницы. Я бросился в гостиницу «Москва». Там заседал какой-то революционный штаб, готовящий очередной съезд так называемых народных депутатов. В приемной меня пытались остановить: «Вы депутат?» «Я представитель делегации!» — не моргнув, соврал я. Я прорвался к председателю штаба генералу Руцкому, который распределял гостиничные места,, мест не хватало, в комнате стоял невообразимый гвалт, Руцкой говорил сразу по нескольким телефонам, когда я, наконец, продрался к столу, он тупо-устало уставился на меня, я, было, начал объяснять, кто я, уже зная, что меня сейчас выгонят в зашей, но он, приняв меня за очередного депутатского ходатая, грубо прервал: «Сколько мест?» «Пятнадцать». «Не наглейте, могу только десять, остальные позже в другую гостиницу» — и протянул мне десять чистых бланков, а потом, несколько помедлив, протянул еще пять…

Leave a Comment

Ваш адрес email не будет опубликован.

Top