Власти Аксаковским чтениям не мешали, не подозревая, что они, по сути, были продолжением воздвижения памятника и что совсем не случайно С. Т. Аксакова назвали в честь Сергия Радонежского и что совсем не случайно, может, сам того не осознавая, Сергей Тимофеевич в зрелом возрасте поселился здесь, рядом с Сергиевой Троицей, как не случайно его сына, Ивана Сергеевича, чуть ли единственного из мирских, в ней похоронили.
Сам я или кто другой, или мы вместе выстраивали мой жизненный ряд? Видимо, не случайно осенью 1991 года, опять-таки с В. М. Клыковым и В. И. Беловым, в самую беспросветную для Сербии блокадную пору я оказался в Белграде, куда перед этим по воздуху военно-транспортным самолетом был переброшен памятник Преподобному — авторское повторение того, в Радонеже. И если в России памятник не давали ставить как «чуждый», то теперь не давали вывозить за границу авторскую копию его — уже как национальное достояние.
«До памятников ли сейчас в Сербии?!» — приходилось слышать.
Оказалось, до памятников. Приехав в Белград, мы оказались свидетелями скандала. Но дай Бог побольше таких скандалов! В самую тяжелую военную пору сразу несколько городов претендовали на право поставить памятник у себя. В Белграде в аэропорту его должна была встретить официальная делегация, в которую входили представители президента, патриарха… Но не успел самолет приземлиться, как вдруг на летное поле выехал тягач с автокраном, быстро перегрузили памятник, и тяжелые машины скрылись в неизвестном направлении. «Захватчиками» оказались градоначальник (не мэр, как идиотски называют в нынешней России!) и председатель отделения Сербского фонда славянское письменности и культуры г. Нови-Сада. Они спрятали памятник в надежном месте и заявили, что пока не будет решения об установке памятника в Нови-Саде, они не раскроют его местонахождения.
Белград требовал возвращения памятника. Клыков на прямые вопросы журналистов уклончиво отвечал: «Последнее слово за патриархом», хотя место, выбранное «захватчиками» в Нови-Саде, не нравилось ему, но памятник ему уже не принадлежал. Нужно было войти в положение правительства, но можно было понять искреннее, почти детское чувство «захватчиков». Патриарх Павле рассудил осторожно и мудро: «Да, так не поступают, но надо простить их: может, они больше других хотели, чтобы памятник встал в их городе».
Наконец на уровне президента Сербии Слободана Милошевича вроде бы все решили. И было вечернее застолье в Нови-Саде. Сербы говорили, какое хорошее место нашли для памятника, но Клыков был хмур, и вдруг он встал: «Пусть ночь. Давайте еще раз пройдем по городу…» И повел сам, через какие-то заборы, словно не раз бывал или даже жил в этом городе. И неожиданно попали в парк с прудом, с развесистыми ивами над водой и даже березами — словно уголок России. «Вот здесь! — сказал Клыков, и все облегченно и счастливо вздохнули.
Эта дорога открыла для меня много: и радостного, и печального…
Я узнал, что автором жития игумена Святой Руси, великого молитвенника и собирателя русских земель преподобного Сергия Радонежского был серб Пахомий. Что в конце XII века в русском Пантелеимоновом монастыре на святой горе Афон принял монашество с именем Савва царевич Растко, младший из сыновей основателя Сербского государства Стефана Немана, будущий Предстоятель Сербской Православной церкви. Что в 1914 году, когда было поставлено на карту само существование Сербии, когда Австрия предъявила ей ультиматум, император Николай Второй получил от сербского королевича-регента Александра телеграмму: «Мы не можем защищаться. По сему молим Ваше Величество оказать нам помощь возможно скорее… Мы твердо надеемся, что этот призыв найдет отклик в Его славянском и благородном сердце». Призыв отчаяния нашел отклик, но в результате Первой мировой войны и революции рухнула сама Россия и погиб ее император вместе со всей семьей. Я потрясение узнал, что любовь Сербии к России и любовь России к Сербии очень дорого России стоили. Есть тут для меня великая загадка: то ли Бог проверял и проверяет тех и других этой трагической любовью, то ли…
Другим потрясением для меня было, когда, я узнал, что Косово поле в переводе на русский — Куликово поле. В этом заложен далеко не случайный глубокий мистически смысл. Проиграли сербы в результате внутреннего предательства свое судьбоносное Косово (Куликово) поле — и вся дальнейшая история Сербии была историей трагических потерь и испытаний, какой героической она ни была бы. Выиграли русские свое судьбоносное Куликово (Косово) поле — и Богородица до поры накрыла ее своим спасительным Покровом…
Я узнал, что почти треть кладбищ Сербии — русские могилы — последствие великого исхода в Гражданскую войну, но ныне русских в Сербии почти нет, хотя нигде больше в мире не относятся к русским лучше, чем в Сербии, даже в России. Я понял, что мы, русские, нигде в Зарубежье не составляем диаспоры, и бесполезно нам в России надеяться на помощь богатых русских за границей, их просто нет, мы на чужбине, за редким исключением, растворяемся в других народах, чтобы отдать им свою кровь, ум, мы становимся как бы живительным навозом для них. Или это одно из трагических проявлений нашего всемирного собирания? Эта дорога показала мне, что я наивен в своей мечте с Надеждиным, я с горечью убедился, что, в отличие от Болгарии, здесь многие даже на уровне профессоров истории или литературы не знают имени великого печальника славянства, И. С. Аксакова, кому, в сущности, сербский народ, как и болгарский, обязаны своим нынешним существованием, по сути, под его давлением, под давлением поднятого им народного движения Александр II стал Царем-освободителем. И. С. Аксакову одинаково дороги были сербы и хорваты, и он мечтал снова соединить славянство перед грядущими бедами, — и, может, потому, что забыли его, здесь и разгорелась нынешняя кровавая междоусобица?
