И давайте, наконец, признаемся себе, что если уж болеть о народе, а не о писательской судьбе, то ничего страшного или неестественного ныне не случилось, просто все встало на свои места, писательство из ложного, советского состояния вернулось в истинное. Мы должны понять и смириться с тем, что те шестидесятые и семидесятые годы были как раз исключением из правил. Страшно другое, что в очередной раз оказался обманутым народ, и что пророческие предостережения истинных писателей им были не услышаны. И страшно, что мы ныне, оказавшись выброшенными из жизни, потеряв мужество и достоинство, скорбим больше о потерянных, пусть и нищенских писательских привилегиях, чем о судьбе своего многострадального народа. Мы дали себя втянуть в постыдную междоусобицу, забывая, что нас специально делают посмешищем перед народом, чтобы он окончательно отвернулся от нас.
Страшно, что в очередной раз на Руси почву, ценой огромных усилий, жертвуя собой, готовили одни, а сеяли, оттеснив и оболгав их, совсем другие. Очистительная волна, вызванная честными писателями, набирая силу, постепенно и незаметно для них вбирая в себя накопившийся вокруг мусор и яд, превратилась в грязный и ядовитый вал, сметающий все на своем пути, и он смёл, прежде всего, самих писателей. Они были оболганы, до сих пор на них льют ушаты грязи, обвиняя чуть ли не во всех смертельных грехах, а обрушенный в нищету и оглушенный народ легко забыл о них.
И самое страшное, и давайте честно признаемся себе в этом, что народ за век нисколько не прозрел, вся великая русская литература, по сути, прошла мимо него, как прошли мимо него, а попросту остались ему неизвестными великие и страшные предсказания Достоевского, народ снова купился на тот же сатанинский обман. Прогресс не в том, что он сменил порты на джинсы, квас на кока-колу, прогресс в том, насколько он научился отличать истинное от сатанинского.
То, что случилось с народом, не вина новых Бесов, на то они и Бесы. Винить их легче всего — а это значит снимать вину с себя. В том, что случилось с народом, великая вина русской интеллигенции, и, прежде всего, — писателей; что не смогли ему помочь раскрыть глаза на настоящие и грядущие беды, наоборот, мутили его сознание, Что все больше говорили о настоящих и предстоящих бедах вскользь да намеками, что не смогли очистить его душу от склонности к бесовщине. Мы, кажется, уже устали повторять, что интеллигенция — понятие чисто российское. Что это — тоже не занятие, а форма жизни. Что тем, может, отличается особый российский путь от западного, что на Западе нет интеллигенции как таковой, это понятие там сводят к внешней образованности. И в каком-то смысле без интеллигенции народам Запада легче, проще, не мучаясь исканиями, идти в истории проторенным путем. И если бы Россия через, свою интеллигенцию мучительно не искала свой путь, может, легче жилось бы ее народу, меньше страданий выпало бы на его долю. Дьяволу не нужно было бы ломать ее, она давно бы жила по чужим образцам, довольствуясь низменным, и Мировое Зло, давно овладев бы ей, реже бы обращало на нее внимание.
Велика вины русской интеллигенции перед русским народом. Столь велики, что даже не обсказать их. Потому что рядом с великими жертвами ее ради народа всегда или почти всегда шли соблазн и гордыня, и самолюбование, и претензия на особую роль, а любой соблазн и гордыня от Дьявола, а не от Бога.
Вина русской интеллигенции перед русским народом: прежде всего в том, что, постоянно твердя об особом пути России, — а он на самом деле особ, — она никогда конкретно сколько-нибудь ясно так и не обозначила его, да га сама, кажется, ясно его не представляла, и в результате звала народ по преимуществу не зная куда, порой с самыми благими помыслами к все той же бесовщине. И, постоянно твердя об этом особом пути, только постоянно провоцировала Мировое зло, оно ведь на самом деле испугалось и восприняло все эти разговоры всерьез, она же, вместо того, чтобы засучить рукава, преимущественно вздыхала за рюмкой водки и исходила в пустом суесловии о многострадальной и многотерпимой русской душе. И кончилось это тем,, что многострадальный и многотерпимый народ, доведенный до крайности и науськанный революционерами, поднял свою дубину, прежде всего, на нее. Но русская интеллигенция виновата не только перед русским народом,, потому что-с ним в разное время добровольно или не по своей вине связали другие народы, и, обманутые и разоренные вместе с русским народом, они слепо обрушили свою месть не против общего зла, а иногда против русских, считая их во всей виноватыми. И потому русская интеллигенция вдвойне виновата перед русским народом.
