Как дальше жить? В конце концов можно переквалифицироваться слесарю, токарю, но в принципе невозможно переквалифицироваться писателю, потому что это, как я уже говорил, не профессия, а форма жизни. Как жить тому, кто не дожил до пенсии и кому совесть не позволяет звать народ к очередным сияющим вершинам, участвовать в очередной обвальной лжи?! И все чаще и назойливее ночами приходит мысль разом решить все проблемы. И. ныне многих от навязчивого соблазна пули или петли удерживает лишь факт, что похороны уже не по карману большинству из писателей, что они непоправимым бременем лягут на семью и выжмут из нее последние средства, — их не хватит даже на гроб, уже сейчас из-за дороговизны хоронят в полиэтиленовых мешках. Такого еще, кажется, не было на Руси, даже в страшные послереволюционные годы, хоронили без гробов .только в ГУЛАГе, Можно ли было представить такое всего несколько лет назад! Или вообще придется несколько недель валяться в морге, пока не похоронят в складчину такие же полунищие писатели.
Нынешнее время, пожалуй, более глухое и в другом смысле. У наших предшественников в послереволюционные годы в подобной ситуации, как слабый проблеск на будущее, были набережные Стамбула (Боже мой, сколько раз Россия воевала с Турцией? Не будучи историком и не назовешь все войны. Но именно Турция приютила десятки тысяч русских беженцев в лихую годину), полуголодный Париж, наконец, славянские страны, сердечно принявшие русских беженцев.
Но даже этот путь ныне для нас закрыт. Словно заранее предвидя для русских такой исход, и чтобы отрезать им все возможные пути спасения, там заранее под именем русских так напоганили, накопытили представители так называемой третьей русской эмиграции, среди которых нет ни одного русского, чтобы русских там заранее боялись и ненавидели. Сербия, так тепло, так братски-сердечно принявшая нас во время первого исхода, сама в тяжелой беде, ей не простили этого. В духовном разоре Чехословакия. Будучи в марте прошлого года в Болгарии, я примеривал на себя этот возможный и в то же время невозможный путь. В Болгарии тоже испоганено и ископычено я ныне собираются снести памятник русскому солдату Алеше-освободителю, хотя если все-таки прядется уходить, то, если пустят, скорее сюда, к могилам русских солдат на Шипке.
И ночами теперь, Юрий Павлович, просыпаешься не с чувством счастья (знакомо и мне это чувство!), а с холодной ледяной мыслью, что лучше бы не просыпаться. Нет больше великой страны, из нее уверенно и в открытую делают колонию с дешевой рабочей силой, народ специально отброшен за черту бедности, брошено в куплю-продажу за рубеж все: старинные иконы, лес, нефть, руды, золото, алмазы, прибрежный шельф с несметными сокровищами, секретные документации, уран, бесследно куда-то исчез золотой запас, особым спросом на мировом рынке пользуются нежные русские женщины, экзотические филиппинские и таиландские там уже приелись. И, продавая Россию, постоянно твердят, что все это делается ради ее будущего. И уже, и еще не поймешь, верит или уже не верит в очередной раз обманутый народ очередной лжи…
Как, чем дальше жить? Искать временный хлеб? Наверное. Хотя это самообман, потому что сей временный хлеб на всю оставшуюся Жизнь. Одни, кто сможет бросить писать, уйдут во всевозможные кооперативы. Удачи им! По большому счету, они, наверное, были не писатели, раз сумели бросить писать, значит для них это было только профессией. Я их не осуждаю, наоборот, может, завидую. Другие сопьются, благо, для таких ныне народолюбивые демократические власти строят ночлежки. Третьи — тоже окажутся там же, потому что их выгонят из дома, потому что семье нужен муж и отец, который приносит в дом деньги. Четвертые…
Самое главное — не ссучиться в заработке куска хлеба. Главное — не ссучиться, не встать на путь советских писателей вроде коротичей и евтушенок, они при прежнем режиме процветали и сегодня живут безбедно, эти лакеи готовы, для виду поломавшись, служить кому угодно и чему угодно и потом кушать где-нибудь в Америке честно отработанную пенсионно-премиальную похлебку. Повторяю, в этом тяжелом разговоре Коротичей и всяких там Нуйкиных вообще бы не упоминать, как вообще не относящихся к российской, и тем более уж к русской литературе, но беда в том, что они присвоили себе звание русских писателей, и за рубежом по незнанию или умышленно принимают их как таковых.
И останутся немногие — может, всего несколько человек, но которые будут писать, несмотря ни на что, в надежде, что их кто-нибудь когда-нибудь, пусть через десять лет, но услышит, хотя надежда эта наивна, и это тоже свойство истинной русской литературы, истинных писателей, которым и нужно будет мужество высшего сорта. Да, наивна, потому что их предупреждение, как и всей предшествующей русской литературы, будет поздним или не замечено, или пропущено мимо ушей. Как, например, сравнительно недавно, перед «перестройкой», было незамечено предупреждение великого русского мыслителя И. А. Ильина.
