Очевидно, есть и другие циклы, которые учеными пока еще не замечены и которые порой могут накладываться, гася, или, наоборот, усиливая друг друга. Иначе, почему вдруг по всему евразийскому континентальному разлому, по границе гигантских, плавающих на магме плит, отдавая судорогами далеко в стороны, начиная с Ливана, по линиям уже прошедших и грядущих страшных землетрясений катится волна так называемого национального самосознания и социально-политической нестабильности? Сталкиваются, выясняя отношения, даже родственные народы, даже одной крови, даже более спокойные славяне рвут свои истинные связи, под вопросом целостность Югославии и Чехословакии, украинцы больше не хотят признавать родства с русскими…
В мелочной, недостойной человека сваре незаметно подошло время Концов и Начал, когда, объединившись, мы должны смело взглянуть в глаза общей беде. Но вместо этого народы, возбуждаемые так называемой интеллигенцией, как бы сходят с ума. Как это ни парадоксально, именно интеллигенция под флагом национального самосознания толкает народы на оскорбление друг друга и, в конечном счете, — на самоуничтожение. Неужели прав был Л. Н. Толстой, когда сетовал: «Писание мое ужасно осложнилось и надоело мне, … противно писать для этой никуда ни на что не годящейся паразитной интеллигенции, от которой никогда ничего, кроме суеты, не было и не будет»? Неужели от нее на самом деле лишь суета в расхристанность народной души? Ведь именно она, к тому же так называемая творческая интеллигенция, точнее, тот уровень ее, который за пределами Армения и Азербайджана никому не известен, спровоцировала трагедию Нагорного Карабаха: армяне древний и великий народ, но осуществить свою извечную мечту о народном счастье им мешают соседи по планете, азербайджанцы, и потому их можно убивать. С другой стороны интеллигенция же кричит: наоборот, азербайджанцы — великий народ, но на его пути к счастью стоят армяне. И убийство на так называемой межнациональной почве, как семьдесят лет назад на классовой, уже не убийство, оно не только не наказуемо, а чуть ли не священно. Никто не ищет беду в себе, а ищет в соседе: хорваты — в сербах, сербы – в хорватах, являясь этнически одним народом. Столько веков народы жили не просто рядом, а друг в друге, и вдруг у всех разом проснулось национальное самосознание. Случайно ли — у всех разом? Все вдруг забыли, что истинное национальное самосознание никогда никого не оскорбит, не унизит национального самосознания другого народа. Неужели интеллигенция — всего лишь психически ненормальная, а потому безответственная часть общества, спекулирующая и паразитирующая на святом народном чувстве (ведь ни одному крестьянину без подсказки со стороны не придет в голову кричать о величии своего народа)? Иначе почему, вместо того, чтобы строить мосты согласия над пропастями раздора, интеллигенция, наоборот, то и дело обрушивает народы в хаос если не братоубийства, то взаимного недоверия? (Велики и безмерны вины интеллигенции в судьбах России, но это особый разговор). Неужели она — только грязная иена, скапливающаяся на перекатах народной судьбы или болезнетворные микробы, мутящие народное сознание и вызывающие массовые, подобно эпидемиям, психогенные болезни? Иначе, почему проснувшееся национальное самосознание порой хуже национального беспамятства? Голоса истинных интеллигентов в такие периоды истории, как правило, не слышны, в лучшем случае их сажают на пароходы и отправляют в чужие страны, чаще же — травят или уничтожают.
На критическом рубеже всемирной истории народы, теряя рассудок, тратят силы во взаимных претензиях, во вселенском трепе, будь то Африка, Америка, Европа или Азия. Если бы к языку каждому кричащему на площадях прикрепить по динамомашине, то, наверное, не только пропала бы необходимость строить новые гидро- и атомные станции, излишки энергии мы вынуждены были бы экспортировать в космос, а время уходит, и чем ближе мы подходим к концу, тем больше и как бы сознательно даже запутываемся в мелочах, уводим себя от истины. Так в истории было уже много раз. Неужели так случится и в этот, может быть, — последний — раз?
О влиянии геокосмических циклов на жизнь человеческую можно прочесть у древних ученых, поэтов. К примеру, греческий историк Фукидид пишет, что эпидемия, свирепствовавшая в Аттике между 436 и 427 гг. до н. э., сопровождалась сильными землетрясениями, наводнениями, засухами и неурожаями. Фукидид однозначно указывает на то, что усиление мора в 427 году сопровождалось особенно грозными явлениями: один за другим извергались вулканы, многие острова и низменности были залиты водой вследствие землетрясений. В 51-52 гг., в правление Клавдия, в очередной всплеск солнечной активности, на Грецию и Италию вместе с голодом и землетрясениями обрушились общественные беспорядки, тогда же бедствовала Палестина, голод в Иерусалиме достиг ужасающих масштабов… Перечень стихийных и общественных бедствий, прямо связываемых современниками с состоянием Космоса и имеющих определенную периодичность, можно бы продолжить. Современники чумной эпидемии XIV века, одной из самых страшных, какие когда-либо знало (или помнило) человечество, опустошавшей Евразию с 1348 по 1351 год, почти во всех описаниях появление чумы прямо связывали с положением Солнца, звезд, Луны, соотношением Юпитера и Сатурна.
