Но Аксаковы, великие русские, в генах которых смешение кровей и вероисповеданий, как вы знаете, — не исключение в истории России. Возьмите великого русского поэта, национального гения России Александра Сергеевича Пушкина. Мало того, что в нем смешение кровей, у него тоже наряду с христианскими исламские корни. О Пушкине хотелось бы поговорить особо. Потому как он – не просто гений поэзии. Он пророк. Своими корнями и мировоззрением он тоже выразил суть истинного евразийства России. Как и суть взаимоотношений Ислама и Православия. Его к Корану привели думы о его происхождении, его абиссинские корни, события VI века, когда Абиссиния объединяла племена северной части Африки, и термин абиссинец обозначал не национальность, а принадлежность к государственному образованию. Александр Сергеевич не мог не знать того, о чем позже писал историк Владимир Соловьев: «Абиссинские войска со слонами подошли к Мекке. Но в их стане появилась неведомая болезнь, они бежали в Йемен. В эту ночь потух неугасимый огонь – символ верховного божества иранцев (идолопоклонников или язычников). В эту же ночь в доме беднейшего из жителей Мекки, Абдаллы (арабск. – раб Бога) родился будущий пророк Мухаммад». В Евангелии, между прочим, сказано: «… и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек». Мусульмане считают, что это о пророке Мухаммаде. Потому как слово «утешитель» – старогреческое «paracletos» буквально переводится на арабский как «Ахмад», что значит «Тот, чье имя будет произнесено». А «Ахмад» и «Мухаммад» в арабском обозначают одно и то же. Страшные события 570 года сохранились в памяти людей и в Абиссинии и в Мекке. Пророку Мухаммаду по этому случаю якобы была ниспослана сура… Когда в Мекке стали притеснять мусульман, Мухаммад отправил дочь с дядей и некоторыми учениками не куда-нибудь, а именно в Абиссинию, где помнили о печальном походе на Мекку и наказании за него. Христианский монарх, выслушав рассказ беженцев и суждения об Исламе, о прославлении в нем Исы-Иисуса и девы Марйам-Марии, сказал: «Это и то, что принес Мухаммад, исходят из одного источника». Александр Сергеевич глубоко задумывался над этим. Что важно, что он не поддался поверхностным суждениям об Исламе, господствующим тогда в так называемом культурном обществе. Дело в том, на петербургских и московских подмостках в царствование Екатерины II была модной трагедия «Фанатизм или Пророк Магомет», было много и другой литературы подобного рода. Об одном из таких «авторитетных» источников по Исламу Л. И. Климович писал: «Пушкин не поддался влиянию ни перевода заголовка француза А. Де Рие, не приложенной к нему статьи аббата Ладвоката «Житие лжепророка Магомета вкратце», как, например, поддался академик Веревкин, который в предисловии к переводу Корана с французского в 1790 году писал: «Книга Аль-Коран аравлянина Магомета, который в шестом столетии выдал оную за ниспосланную к нему с небес, себя же последним и величайшим из пророков Божьих». Александр Сергеевич Пушкин, в отличие от ученых, глубоко, сердцем вошел в сакральную суть Корана. В своих девяти песнях «Подражание Корану» он, не нарушив, не исказив ни одной из его заповедей, ни разу не выходит из его канонических рамок. И происходило это, видимо, на каком-то подсознательном генетическом уровне. Его «песни» не только по внешней форме напоминают Коран – многие строки, как и в Коране начинаются с «И…», но проникнуты глубинным духом Корана, великим уважением к нему. Если до этого в переводах Коран называли ясным, благородным, славным, мудрым, то у Пушкина он – небесный, сияющий, сладостный:
В пещере тайной, в час гоненья
Читал я сладостный Коран.
Корр.: Но мусульмане согласны с этими вашими утверждениями?
М.Ч.: Есть прекрасная книга «Пушкин и религия», которую написал мусульманин, москвич, доктор технических наук Харис Исхакович Исхаков. Кстати, первое издание книги своим послесловием благословил Вадим Валерианович Кожинов. Так вот мусульманин Харрис Исхаков пишет: «Подражание Корану» — один из ключей к пониманию Ислама и мусульман верующими христианами и иудеями, теми, кто на путях к вере, язычниками. Потомок древних родов православных и мусульман, Пушкин утверждал взаимопонимание между верноподданных Государя, ибо ни в России, ни в Турции не было того, что отметил Байрон в соприкосновении арабов и католиков («Паломничество Чайльд-Гарольда»): «Двух вер враждебных там кипели станы…» Но только Бог знает, сколько еще предстоит терпеть России уже тысячелетие длящееся давление католичества на Православие. Подобного никогда не было во взаимоотношениях Православия и Ислама»
Корр.: Александр Сергеевич где-то прямо коснулся темы взаимоотношений Православия и Ислама?
М.Ч.: Помните в «Капитанской дочке» сцену казни бунтовщиков в Озерной крепости? Обратили ли внимание на такую фразу: «Магометанин Бикбай взошел на лестницу, перекрестился и сам надел на себя петлю». Весь Пушкин в этой глубоко символической сцене. Федор Михайлович Достоевский, обозначая три периода в творчестве Пушкина, писал: «Последний начинается с Корана». Он говорил о необыкновенном проникновении Пушкина в дух Корана, что, он, может, одним из первых назвал Ислам мировой религией, а не созданной Муххамадом. Федор Михайлович в своей знаменитой речи на пушкинском юбилее воскликнул, имея в виду «Подражание Корану»: «Разве тут не мусульманин, разве это не самый дух Корна и меч его, простодушная величавость веры и грозная сила ее?» Это доказывает, что истинный поэт – всегда пророк. Свидетельством тому и гений Гете, который не ставил различия между Поэтом и Пророком. Гете писал: «Коран занимает важное место среди величайших книг мира. Хотя это и самое молодое произведение в ряду эпохальных памятников религиозной литературы, едва ли оно уступает какому-нибудь литературному произведению по силе своего воздействия на огромные массы людей». Он ведь тоже написал цикл песен о пророке Мухаммаде.
