Юсупов достал бутылку спирту.
— Однако, зря ты его привез, — поморщился Валера, но в то же время его глаза загорелись. — Лучше, когда его нет. Что, я тебе без спирта не рад, что ли?
— Так, может, не станем? — довольно засмеялся Юсупов. — Может, назад увезем? Или выльем?
— Как же не станем — раз привез! — Валера торопливо расставил кружки. Юсупов протянул ему бутылку.
Прежде чем налить себе, Валера налил немного спирту в ложку, открыл печку, что-то прошептал и плеснул в огонь.
За ним то же проделал Юсупов и сказал уже вслух:
— Спасибо, тангра!
— Помнишь? — засмеялся Валера.
— А как же!
Валера налил спирту не только Даше и Кате, но и накапал в кружку Феде, разбавил водой.
Сомов растерянно смотрел на него. Юсупов лишь усмехнулся.
Федя хватанул из кружки, задохнулся, на глазах выступили слезы, от растерянности он чуть не заплакал, а потом, видя, что все смотрят на него, засмеялся.
— Валера, — не выдержал Сомов, — ну зачем же ему-то! Нельзя же!
— Маленько же, ничего не будет, — засмеялась Даша, легонько хлопнув Федю по спине, чтобы прокашлялся.
Валера промолчал, но было видно, что его задели слова Сомова.
— Обычай у нас такой, — наконец сказал он. — Дети у нас как взрослые. Им нельзя показывать, что они маленькие. Иначе можно их обидеть. А если родил обиду, родил зло. А такой в тайге не жилец. Я знаю, что нельзя, поэтому лишь капнул, а совсем не дать — еще вреднее. Самому не надо пить, никому не надо пить. Вот как надо… Но как не выпьешь, когда есть, — виновато улыбнулся он Сомову, как бы извиняясь за свою резкость. — Однако, зачем привезли? Тогда бы и Феде не надо было наливать…
Чтобы увести разговор от неприятной темы, Валера стал расспрашивать Юсупова о семье, все ли здоровы. Женщины улыбались и молчали, зорко следили, чтобы в мисках гостей не было пусто.
— Как Иннокентий живет? — спросил Юсупов.
— Живет, — помолчав, уклончиво ответил Валера. — Скоро сюда, однако, должен прийти. На гатогу мимо должен идти.
— Вот уж интересно мне будет с ним встретиться! — усмехнулся Юсупов. — Это как раз тот, что бросил меня на перевале на Куйдусуне, — пояснил он Сомову. – Пока был спирт, вел нас. Кончился спирт, говорю: дальше деньгами платить буду. А он: «Однако, олешки заболели». И, пока мы спали, смылся. Валера вот потом меня подобрал. Тогда мы с ним и познакомились.
— Это большой грех — бросить в тайге человека, — хмуро сказал Валера. — Раньше такого не было. Это большой грех. Дурной люди бывают теперь и среди эвенов. Иннокентия ваши люди испортили, когда руднике работал, мы теперь его эвенским евреем зовем. Но нельзя по одному думать обо всех…
— Я не думаю так обо всех, Валера.
— Забудь. Выгони зло из своего сердца.
— Забудь? Нет, Валера. Это я помню, — покачал головой Юсупов.
— А ты смири сердце. Иннокентия другим все равно не сделаешь, а сам других можешь обидеть.
— Ладно, я уже забыл, — усмехнулся Юсупов, вставая. — На самом деле, надо подтащить поближе рюкзаки, а то как бы собаки не подобрались.
— Нет, не тронут, что ты! — даже обиделся за собак Валера.
— Да все равно на ночь надо будет подтащить. Вещи кое-какие взять.
— Ты сиди, я подтащу. — Сомов рад был случаю выбраться из палатки. Ему надо было побыть наедине, переварить свалившийся разом такой большой груз впечатлений.
Он, застегнув под самый подбородок молнию куртки, полной грудью вдыхая студеный живительный воздух, слушая, как он благодатно растекается внутри, вышел на крутой берег реки, взглянул на место, где садился вертолет: там ничего не напоминало о нем, только в звенящую тишину тонко вплетался многоголосый шум воды. Долго смотрел вниз по Охоте, потом вверх — кругом были студеные суровые гольцы.
Надо же, он в самом сердце этого сурового края! Рядом, за тем вон перевалом, — второй полюс холода, после Антарктиды, на нашей планете, а где-то вон там родятся великие полярные реки Индигирка и Колыма…
Подтащил к палатке рюкзаки. Еще раз оглянувшись вокруг, шагнул внутрь.
Юсупов стал вытаскивать из своего рюкзака подарки: чеснок, килограмма три картошки, лук… Валера особенно обрадовался патронам для карабина и малокалиберной винтовки, куску использованной, но еще прочной альпинистской капроновой веревки. Но больше всего он все-таки обрадовался, кажется, подарку Сомова — старинному серебряному колокольчику с витиеватой надписью на боку: «Заводь Егора Спиридоновича Клюйкова. С. Пурехъ Ниж. губ.» В свое время Юсупов, увидев колокольчик у Сомова, посоветовал взять его с собой: «Ну, Валера обрадуется! Знаешь, как они ценят старинные колокольчики. Возьми. Ты все равно что-то должен взять в подарок. Они очень любят подарки, в свою очередь любят одаривать сами. Как ни жалко было Сомову — колокольчик принадлежал деду друга — взял. И действительно, подержав колокольчик у уха, послушав тонкий малиновый звон, Валера счастливо заулыбался:
