—.Стреляй сначала ты, — сказал Валера Юсупову.
Юсупов выстрелил два раза подряд, но все стадо, испуганно взметнувшись, легко стало уходить вверх по склону. Тогда выстрелил Валера, и один из оленей, пробежав немного, уткнулся в камни.
— А я не попал. — Юсупов досадливо перезаряжал карабин.
— Почему не попал — попал. Только не в черного, а в белого. — Валера старался скрыть свое вдруг испортившееся настроение, у него чуть не выступили слезы.
Сомов смотрел на Юсупова: специально метил в белого или попал случайно?
Сомов уже знал, что эвены, как, впрочем, и эвенки, якуты, коряки, чукчи, без крайней нужды никогда не убьют белого оленя. Раньше он у них считался священным. Теперь уж мало кто, наверное, верит в это, но все равно по одному из неписаных законов предков убивать белых оленей считается грехом. Как грешно, например, ради мяса застрелить белого лебедя. Считается, что белый олень в стаде приносит удачу, Юсупов, не однажды бывавший на Севере, не мог не знать этого. Мало того, Сомов был уверен, что слышал об этом именно от Юсупова.
— Однако, далеко уйдет, слабо ты ранил, а потом все равно пропадет, — попытался улыбнуться Валера. — Догонять будем. Грех так оставлять.
И они снова побежали по каменным распадкам.
— Специально стрелял в белого? — на бегу отчужденно спросил Сомов Юсупова.
Юсупов не ответил.
— Уж у друга-то своего мог не стрелять. Он, конечно, промолчит. Но все равно… Тем более что у него это был единственный белый олень.
— Ничего, — отмахнулся Юсупов.
Стадо, испуганное выстрелами, было где-то далеко впереди, за лиственничными увалами, за всю погоню они ни разу не видели его, и Сомов недоумевал, как Валера безошибочно угадывает, где олени. Остановится на секунду, замрет — что можно услышать в такой ветер? — и снова бесшумно бежит вперед. Сомову казалось, что они уже давно сбились со следа и бежали так, наугад.
— Однако, повернули обратно к Охоте. Наперерез пойдем, — на какое-то мгновенье Валера приложил ладонь к уху. И они, резко меняя направление, снова бежали.
Олень появился перед ними неожиданно — на небольшой поляне. Он стоял, низко опустив голову, и, пошатываясь, надрывно, с жидкими всхлипами, кашлял. Увидев людей, ни нисколько не удивился, только печально, даже без укоризны, как бы равнодушно, посмотрел на них. Валера торопливо вскинул малокалиберку, ничего нельзя было прочесть на его плоском лице — ни жалости, ни сочувствия, но не выдержал, сразу после выстрела отвернулся. Олень медленно опустился на колени. Кровавая пена появилась на его губах, и он повалился на бок. Сомов, почему-то не отрываясь, напряженно смотрел на все это.
— Будешь разделывать? — спросил его Юсупов.
— Нет.
— Не хочешь марать руки? — усмехнулся Юсупов. — Ладно, без тебя обойдемся… Это к прежнему нашему разговору о гуманности и любви к природе. Хорошо оставаться чистым, а мясо есть не откажешься. Вся суть так называемой интеллигенции в этом. Поручать черные дела другим, а потом, с высоты своего не замаранного в крови положения, осуждать за это. Ратовать за спасение Байкала и в то же время возмущаться, что в стране не хватает бумаги. Бросили бы писать свои никудышные книжки — вот бы и решение проблемы.
Валера и Юсупов пошли к оленю с ножами. Сомов отвернулся и, прячась от студеного ветра, пошел в распадок, сел за камень и смотрел на затянувшееся предвечерней мглой небо, на скрывшиеся в ней вершины гольцов: там, видимо, шел снег.
Вспотевший от погони, он стал мерзнуть. Поднялся на пригорок. Там вовсю шла разделка. Валера пригоршнями пил горячую кровь, довольно причмокивая:
— Ах, хорошо, ай, вкусно! Пейте! Здоровье будет, сила будет.
Юсупов последовал его примеру. Они, примиренные, стояли с окровавленными руками, лица тоже были вымазаны в крови, и улыбались друг другу.
Потом Валера ел теплую сырую печень. Ел — и восторгался, ел — и нахваливал: «Ах, как вкусно!» — словно пробовал ее впервые в жизни, хотя, наверное, ел свежую оленью печенку не дальше как два дня назад.
— Очень вкусно, однако. Зря не едите. Но тут даже Юсупов вежливо отказался.
— Зря не едите, — повторил Валера. — Вы знаете, почему эвены, эвенки, чукчи никогда не болели цингой? Потому что едят сырое мясо. И разрыва сердца у них не было, и рака, и гнилого желудка… А потому что много ходили. Тогда сердце легкое. Бежишь и радуешься, и еще хочется бежать. В бегущем человеке нет зла.
Начинало темнеть. Сглаживались очертания распадков, сливались с ними размытые очертания гольцов.