— Что же ты не спросила о вертолете? — еле сдерживаясь, спросил Сомов Катю.
— Раз не спрашивают, наверное, все хорошо, наверное, нашли, — беспечно улыбнулась она.
Сомов ругнулся про себя.
— А могут они в субботу или воскресенье выйти на связь?
— Иногда выходят. Можно будет попробовать, — видимо, заметив его состояние, уже без улыбки ответила она.
Сомов с Юсуповым выбрались из палатки, уже в который раз пошли вдоль берега, даже образовалась тропка. Вот и гадай: потому, как «Конус» спокойно расспрашивал об обстановке в стаде и не очень настойчиво вызывал Вазу-7», а Нестерова вообще молчала, а ведь в пропавшем вертолете был ее муж, можно бы предположить, что их нашли…
— Я говорил с Валерой о возможном походе на Черпулай, — нарушил молчание Юсупов. — Он говорит, что очень трудные броды, даже с оленями, особенно через Делькю. Да и напарника его все нет. А пока его нет, он не пойдет — не с кем оставить оленей.
Сомов вспомнил жутковатые наледи в долинах, когда они летели над Якутией над отрогами Черского хребта. Скоро так будет и здесь.
Пришел Василий Сукачев из соседнего стада с Кухтуя, откуда приходил Дима. Он Сомову сразу понравился: добрая, спокойная улыбка, мягкий говор.
— Как там Дима? — осторожно спросил его Юсупов.
— Ничего. Работает.
Рассказали ему о проделках Димы.
— А он мне ничего не говорил, — виновато сказал Василий. — Дурак он. Трудно мне с ним. А когда спирт выпьет — совсем дурак. Однако, где-то душу потерял. Смелый больно. Зарезать, говорит, запросто могу. Когда душу потерял, такой все может. Как-то ко мне лез драться…
— Отлупить его надо один раз как следует, — сказал Юсупов.
— Однако, не поможет. Боюсь я его. Амикана не боюсь, никого не боюсь, а его боюсь, потому что душа у него потерялась. А ушла душа — человек все может делать. А вертолет — не беспокойтесь. Просто вынужденная посадка. А найти не могут — плохая погода. Вон в прошлой году вертолет потерялся. Думали: все, погибли. А на пятые сутки нашли, все живы. Просто горючее кончилось. Мясо, говорите, у них есть? Палатка тоже? Тогда все в порядке. Потом с ними же наши, эвены, из агитбригады. С ними они не пропадут, даже если бы у них ничего не было.
Если б так! Хороший же все-таки ты мужик, Василий!
В субботу, сколько ни ловили эфир, на связь никто не вышел. К вечеру долина Охоты на юг и в сторону Делькю посветлела. К морозу, подумал Сомов, и точно: в сумерках под ногами стало похрустывать. Взошла луна. Холодно висела она над студеными горами.
Ночью, несмотря на свой пуховый спальник, Сомов продрог. Приснилось детство, родительский дом, который он со всех сторон огораживает палисадом, с огорчением смотрит на погубленные кем-то расписные наличники (которыхвообще-то у них никогда не было) — проснулся от холода. И снова мысли: «Где Николай? Как они? Живы ли? И как будем мы? Выдержит ли моя нога те испытания, которые нам предстоят?» Юсупов кашлял и чихал во сне — простыл. Несмотря на свой солидный таежный опыт, он все-таки поступил легкомысленно, не взяв ни теплой одежды, ни спальника. Конечно, он закален, зимой купается в проруби, но все равно.
— Переберемся в палатку к Валере, здесь мы загнемся, — утром решил он. — Тебе в спальнике ничего, а я почти всю ночь не спал.
В воскресенье уже даже не пытались выходить на связь — из боязни посадить и без того еле дышащие батареи. Валера с раннего утра стоит на берегу Охоты, аргиша все нет. Сомов тоже взад-вперед ходил по берегу: «Как там Николай?» Оказывается, гораздо сложнее играть со смертью, когда ты не один. Раньше Сомов об этом просто не задумывался.
Раньше он мог без всякого предупреждении задержаться на неделю, на месяц — кого предупреждать? — а потом удивлялся, если кто-то, пусть даже начальство, чтобы знать, уволить или не уволить, беспокоилось о нем. Раньше — ну, застрял бы он на неопределенное время — рано или поздно, если все было бы благополучно с ногой, выбрался бы, а я сейчас вот думай как она там без всяких вестей о нем.
Чтобы убить время, пошли в гости в Василию Сукачеву на КухтуЙ. К тому же, говорит Валера, у него лучше рация, может, просто свежее питание или на Кухтуе лучше прием. А от истоков Кухтуя рукой подать — вон где-то за теми гольцами истоки суровых полярных рек Индигирки и Колымы-матушки.
