«…Над какой бы местностью мы не пролетали, какие задания бы не выполняли, в любое время мы были готовы помочь тем, кто в нашей помощи нуждался. Конечно, нам за это никто не платил. Да в те времена, особенно в тех местах, где приходилось нам летать, не считаясь с трудностями, а иногда с риском с собственными жизнями, одни люди оказывали помощь другим совершенно безвозмездно. Самой большой платой для нас было видеть благодарные лица людей, которым мы помогли.
Однажды мы пролетали над стоянкой рыбаков. Видимо, услышав шум вертолёта, они привязали к палке белую тряпку и начали размахивать ею. Что там ещё могло случиться? Разворачиваю вертолёт, и мы опускаемся недалеко от рыбаков. Оказалось, что с ними была и женщина. Она тяжело заболела, и рыбаки ничем ей помочь не могли. Мы приняли на борт вертолёта больную и доставили её в больницу острова Диксон.
В какие дальние дали ни заносил бы нас вертолёт, всегда и везде на этих огромных пространствах тайги и тундры, мы старались обнаружить людей. Заметив признаки жизни человека — увидев ли постоянное или временное жильё людей, дымок от костра или лодку на берегу моря или речки, мы садились на выбранную площадку. Конечно, при встречах с людьми мы от них узнавали много удивительно интересного. Местные жители и геологи рассказывали нам об особенностях рыбалки, о повадках песцов и методах их поимки, о жизни морского зверя и оленей, о жизни тайги и тундры. Но главным для нас было не познавание жизни флоры и фауны тайги и тундры, а оказание помощи всем, кто в ней нуждался. Если на маршруте нашего полёта мы видели стада оленей, мы помогали оленеводам, отгоняя или отстреливая волков, которые нападали на оленей и на собак, охраняющих оленей.
Спустя несколько лет замечательный писатель Михаил Чванов, искатель исторической истины о пропавших экспедициях в тайге и тундре, на островах Ледовитого океана, много летавший на самолётах и вертолётах, в своём очерке «Между Америкой и Россией» писал:
«Я понял, что такое работа вертолётчика, когда Николай, высадив меня в верховьях реки Охоты и наскоро перехватив ржавых консервов из моего рюкзака, — мы уговаривали его подождать, пока сварится мясо, но он торопился: начинало пуржить, а до заката, кроме того, что вернуться на базу, нужно было забрать в верховьях Юдомы работников из «красной яранги», — на обратном пути, попав в заряд пурги, врезался в скалы у перевала Рыжего: вертолёт перевернуло неожиданным шквалом, метров восемьсот он громыхал вниз по склону, по пути освобождаясь от «архитектурных излишеств» и приобретя идеальную форму яйца счастливо застрял в трещине над пропастью. Раненые, побитые, они сумели поставить палатку, у кого-то даже хватило сил спуститься вниз за дровами, и их нашли только через четверо суток.
Я понял, что это такое — работа северного вертолётчика, когда целый месяц в рваной палатке всего в каких-то трёхстах километрах от посёлка Оймякон, известного как полюс холода на нашей планете, следил по «Спидоле» эвенов — пастухов Валерия Шумилова и Григория Осенина, предварительно прокипятив безнадёжно севшие батареи в солёной воде, за вертолётами, поднимающимися теперь с безнадёжно далёкого от меня охотского аэропорта. Они завозили в стада продукты для пастухов, минеральную подкормку для оленей, пробивались сквозь пургу на санрейсы, вывозили геологов, оканчивающих полевой сезон, искали на реке Келе пропавших без вести геодезистов…
Я понял, что это такое — профессия северного вертолётчика, когда в середине октября, поставив дополнительные баки, ко мне пробился вертолёт замечательного пилота Александра Андреевича Грибеника, этот экипаж я не забуду до конца жизни. Взметая снежную пыль, они сели на бичевник недалеко от моей палатки. Не веря своим глазам, я бежал к ним через ледяные протоки замерзающей Охоты.
— Мужики, возьмите меня, а? Мужики! — умолял я.
Они — трое — стояли и улыбались.
— Мужики, возьмите меня!
Они молчали и улыбались.
— Да что вы смеётесь… — обиделся я. — Хрен с вами!
— Не обижайся, — наконец сказал командир. — Не обижайся, парень. Работа у нас такая. Неделю назад мы подбирали геологов на Куйдусуне, так они плакали.
Так вот только в ту осень я понял до этого бывшее для меня непонятным волнение соседа-пенсионера — полярного геолога: «как увижу вертолёт над городом, сердце начинает биться учащённо, волнуюсь».
Мало — понял, после этого сам часто ловил себя на том, что начинаю волноваться, когда услышу рокот вертолёта — словно я снова на далёкой Охоте. Теперь в авиации нет для меня ничего милей этих, казавшихся раньше неуклюжими машин. И каждый раз, проходя за дежурной к сверкающим лайнерам, ласково и благодарно смотрю в сторону ютящихся где-нибудь на самом краю лётного поля металлических, добрых стрекоз…».
В. П. Колошенко, Герой Советского Союза, заслуженный летчик-испытатель СССР. Из книги «Ангел-хранитель», Москва, «Голос-Пресс», 2007
