Михаил Чванов

Книга Бытия. Глава  Странник

— Батюшка, — набралась смелости, по привычке обратилась к нему, как к священнику, на что он раздражался, одинокая старушка Пахомовна, —  а нельзя, чтобы и коза моя вознеслась? — Больно уж она у меня удойная, да и сам знаешь, ею только и живу — существую. Я бы там и вас молочком попользовала. Ангелов бы угостила.

— Ты что, сестра, с ума сошла?! Сколько я тебе объяснял!

— А пчел? — пришел, долго мялся у порога брат Федор.

— Отдай соседу!

— У соседа они пропадут. Он ведь ленивый, неумеха. За пчелами душевный уход нужен. Когда помещика разоряли, чего он только от него не натащил, в том числе пчел, через полгода — пусто. Раскулачивать крепких мужиков стали — опять верховодил, о справедливости кричал, опять себе нахапал чужого добра. А через полгода — снова голь перекатная. Да и пьет. А пчелы запаха винного и всякого другого не терпят, чистая тварь, за ними уход надо да ласку. Они ведь почти святые, Божьи твари. Им как раз там место.

Кормщик от возмущения не нашелся, что ответить, лишь покрутил пальцем у виска…

И началась на деревне незаметная для чужого взгляда суматоха — подготовка к Великому переселению.

— Коров-то все-таки надо взять, — советовал, не поймешь в шутку ли, в серьез ли,  отправлявшимся в путешествие в рай старик Левонтий. Никто толком не знал, сколько ему лет, а, может, он и сам не знал

Кормщика побаивались и по мелочам тайком шли советоваться к нему, Левонтию, хоть он и не состоял в корабле. К нему шли не потому, что он был на деревне самый старый, а потому что в свое время тоже уходил из деревни от жизни беспросветной, от загребущих царских слуг, от неверных попов, от коммунистов-продразверстчиков — в Сибирь-матушку. Тогда еще можно было бежать в Сибирь. А теперь в Сибири не спрячешься, теперь сама Сибирь стала страшной тюрьмой…

— Коров надо взять, — советовал Левонтий. — Мало ли что вам Кормщик присоветует, по всему, хитрый или больной человек, свой ум тоже не помешает. Вон в Сибирь мы уходили. Свободную землю искали. Кто ничего с собой не взял — ох как трудно потом пришлось! Многие протянули ноги по дороге. Или попали в  кабалу. Почему не взять?! Я полагаю, там,- ткнул он батогом в небо,- тоже травка есть, землица. А коли нет там землицы, которую можно возделывать сохой или плугом, значит, не для нас там, наверху, значит хитрый обман, чтобы с Земли нас увести, кому-то освободить место. Я думаю, сатанинство это, а в кормщике вашем бес или еще страшнее, главный коммунист поселился, который ему диктует, что делать. Вот он вас и перебаламутил. Коров надо взять, И семена — ржи, пшеницы. Я так думаю. Потому как ни на этом, ни на том свете русский человек без земли не может. Или тогда он не русский. Или сопьется. Кто же вы тогда будете, если на земле не будете работать?! Я вот что думаю: Бог спустил Адама с Евой на Землю не для того, чтобы мы с нее бежали.

— Но ведь Бог сам нас забирает,- возражали ему.

— Но это еще неизвестно, забирает или не забирает.

— А ты, дед Левонтий, почему тогда из Сибири вернулся? — спрашивали, примеряя на себя, мало ли что. — Говорят, кто дошел, тот хорошо там устроился. Хоть через страдания, через труд великий, но хорошо, главное — вольготно. Потому как над душой кроме Бога никто не стоял. Или болтают больше? Или нет больше на Земле вольного угла?

— Нет, не зря уходили! — решительно стучал батогом о землю Левонтий. — И земля там богатая, и воздух вольный. Там душа, как в горах, высоко дышит. Тут уж не люди, личина одна. Только там еще, по глухим углам, словно уголья от костра, сохранился истинный русский человек, и истинная русская вера.

— Дак почему же вернулся?

— Да ведь что, — смущался дед, — потянуло назад. Я ведь еще холостой тогда был, когда уходил. Матрена-то моя тут оставалась. Ее родители сначала тоже собирались в переселение, а тут отец у них захворал. Вот, поди-ка ты, из-за нее и вернулся.

— А у нас Ленька Горбунов тоже вон норовит остаться, зазноба-то у него не из наших, не из Корабля. А отец ни в какую: «Полетишь с нами!» Как бы дело до худа не дошло.

— Переселение — дело серьезное, скажу я вам, — вздыхал старик Левонтий. — Ох, взвоете вы там от тоски по Земле, если, конечно, у вас что получится. Только там, полагаю, не Сибирь, оттуда обратно не убежишь. Чем слаще вино, тем горше похмелье… А я не жалею, что вернулся. И благодарю Бога, что он через Матрену-покойницу сюда вернул. Конечно, тяжело было, но коренная родительская земля не должна погибнуть от запустения. Это самый большой грех. Уходить на новые земли можно, когда кто-нибудь на родной земле остается, когда на родительской земле уже тесно, и ты спокоен за нее. Я как думаю: если бы каждый жил на своей земле, никуда не бегал, на чужую землю не зарился, не было бы никаких войн. Сам подумай: дана тебе земля — и работай на ней, каждый на своей. Так нет: кто-то постоянно толкает человека друг на друга — немца на Русь, турка на болгарина, землю друг у друга отнять. А социалисты да коммунисты, одна зараза, так совсем – одного мужика на другого натравливают. Да еще вот кто-то, хитрый, подговаривает уходить с родной земли, а теперь не куда-нибудь, а аж на небо. Вот, к примеру, бежали в Сибирь — не задумывались, что та земля уже кому-то Богом отдана, тем же якутам или эвенкам, или про запас оставлена. А своя в результате в запустении — жить на ней и возделывать ее уже некому. Я как думаю: ежели нас погонят из тех мест, куда мы на переселение ушли, это – своего рода наказание Божие, что свою землю на разор черным людям оставили. И там, наверху, она, земля, может, уже кому отдана, и нет там вам места, и будет опять одна свара и разорение.

Leave a Comment

Ваш адрес email не будет опубликован.

Top