— Вот именно… Давайте не будем разводить сомнительные дискуссии. Есть постановление, его надо выполнять,— заключил представитель горисполкома.— Кстати, какой номер вашего участка?
— Сороковой.
— Сороковой…— Представитель горисполкома стал водить пальцем по лежащей перед ним бумаге.— Куркин Иван Алексеевич?.. Начальник цеха?..
— Да.
— Ну, товарищ!— развел руками представитель горисполкома.— На вашем месте я бы не возвышал голоса. Мансарда — раз, полезная площадь на десять квадратов больше, положенного — два. Да еще баня! К первому сентября все необходимо привести в соответствие с проектом.
Внутри у Ивана все кипело — может, снаружи еще не было заметно, но это только хуже. Он весь был в отца — когда чувствовал несправедливость по отношению к себе, да которая еще рядится под народные интересы, терял власть над собой. Ох, боком выходил Куркиным их дурацкий характер! Не поэтому ли они в прошлом так много губерний переменили — за несколько веков-то? Отец, бывало, наговорит сгоряча что надо и не надо, а потом ему же самому боком и выходило. Было даже однажды, на начальника почты Петра Гесмана вилами замахнулся, когда тот приехал в луга конфисковать накошенное с разрешения председателя колхоза сено. Сам Гесман коровы никогда не держал, но без молока не жил — баба его у соседей покупала, и не застревало оно в горле у него оттого, что эти коровы зачастую воровски накошенным сеном кормились. Дело чуть было серьезный оборот не приняло, если бы Гесман (мать Ивана у него в ногах валялась), будь ему земля пухом, не сказал где надо, что не было этого.
Так и Иван: вскочил, вспыхнул — но вовремя остановил себя.
— А идите вы!..— лишь вырвалось у него. Он махнул рукой и, переступая через ноги, стал выбираться из круга.
— Ну, знаете… Я бы не советовал вам так!— укоризненно прокричал ему вслед представитель горисполкома.— После первого сентября приедем проверим, имейте в виду!
— Проверяйте!
— И приедем!
— Приезжайте!.. Я вам организую встречу!..— помимо воли вырвалось у Ивана.
— Уж не с обрезом ли?— усмехнулся представитель горисполкома.
Ивана как ледяной водой окатили. Он остановился, покачал головой.
— Да нет,— медленно и раздельно сказал он,— такого удовольствия я уж вам не доставлю.
Представитель горисполкома что-то еще возмущенно говорил ему вслед, поднялся общий шум, собрание смешалось, но Иван уже не слушал, он размашисто шел по садовой улице, а возившиеся в земле женщины удивленно оглядывались на него, потому что он был какой-то странный — обычно приветливый и разговорчивый, он ни с кем даже не поздоровался.
Делать в саду он уже ничего не мог — все валилось из рук, в боку жгло. Иван нашел в аптечке упаковку валидола, затолкал таблетку под язык, сел на лавочку у крыльца. Мимо с закончившегося собрания проходили мужики, его друзья-садоводы, собирались стихийными кучками, возмущенно обсуждали создавшуюся ситуацию, а ему на все было наплевать. К нему подошел главный инженер нефтедобывающего управления.
— Зря вы, конечно, так,— невесело усмехнулся он.— Они черт знает что могут пришить.
— Пусть шьют,— все еще не мог остыть Иван.— Не те годы.
— Годы, конечно, не те,— согласился сосед, — но…
На соседнем участке разгорелось чуть ли не новое собрание. Что лясы-то точить, подумал Иван. Закрыл дом на замок и пошел на электричку.
Жена удивилась, что он так рано, а собирался ночевать, и потому она затеяла большую уборку. В квартире все было разбросано и некуда было приткнуться. В конце концов, он без всякой причины накричал на жену.
Он лег на диван и пытался успокоиться. Ну, головотяпство, ну, мир не без дураков, разберутся — и все встанет на свои места. В конце концов, если было бы ворованное — другое дело. Хорошее, выгодное людям и государству дело. Но ведь они тоже знают это! Видимо, он чего-то недопонимал.
В субботу он поехал на дачу без всякой охоты. Но поковырялся в земле, посмотрел в свое заречье — и вроде бы оттаял, хотя приходил то один сосед, то другой — возмущались, советовались, как быть: кто предлагал писать коллективное письмо в газету, кто — еще куда.
— А в других садах как?— поинтересовался Иван.
— Да как! До сих пор мурыжат. Никто, кроме одного-двух,— у кого, может, со стройматериалами не все чисто,— мансарды не ломал. Но кого наказали по профсоюзной линии, кто вынужден был уволиться, а большинству до сих пор покою не дают.
И неожиданно для самого себя Иван успокоился: а черт с ними, они — свое, мы — свое. Время шло, никто мансарды не собирался ломать, хотя строительство сразу затихло, у всех руки опустились, в том числе и у соседа Ивана, главного инженера нефтедобывающего управления. Он приезжал теперь лишь так — наездами: походит, посмотрит, нарвет зелени да уедет. Перестали разводить костер у родника.
