А Иван достроил баню и парился в ней — как бы назло всем.
А тем временем пришел сентябрь — прекрасная пора, в их местах он чаще бывал лучше августа. Пошли опята, сначала как бы нехотя, раздумывая, быть или не быть урожайному году, потом даже пошли на убыль — и вдруг повалили: на пеньках и без пеньков и там, где вроде бы и сроду не росли. Намариновали, нажарили. Нанизав на нитку, Иван сушил их в бане. Осенью он чаще, чем в другие поры, вспоминал деревню. Может быть, потому, что в сентябре их садовое товарищество больше всего было похоже на деревню: туман по утрам, над садами вился горьковато-сладкий запах дыма — жгли листья, картофельную ботву, мусор…
В этом году Иван собирался приезжать в сад и зимой, поэтому натаскал из лесу валежнику. Перерубил, сложил в поленницу и весь строительный мусор.
Как-то в цехе все та же нормировщица Аня отозвала его в сторону:
— Подойдите к телефону, там из милиции вам звонят.
— Из милиции?— не понял Иван.
— Капитан Евсеев из ОБХСС, — послышалось в трубке. — Вы
будете в субботу в саду?
— Пока не знаю,— сказал Иван, хотя на выходные собирался в сад.
— Мне нужно встретиться с вами.
— Ну, раз надо, давайте встретимся,— повременив, сказал Иван.
— Тогда если я часам к одиннадцати подъеду? Или вас больше другое время устраивает?
— Подъезжайте к одиннадцати,— сухо сказал Иван.
— Насчет сада?— спросил его прислушивающийся к разговору заместитель.
— Насчет сада.
— Я же говорил, Иван Алексеевич,— вздохнул тот,— подальше от греха. Ох, намотают тебе нервов, а мужик ты чересчур горячий.
— Зато ты у нас чересчур осторожный. Все предусмотрел,— усмехнулся Иван.
— Что предусмотрел?— не понял тот.
— Ну, как — вовремя сад продал, анкета чистая. Будешь вот теперь начальником цеха,— улыбнулся Иван.
— Да уж радости-то!— обиделся тот.— Чему завидовать-то? Сволочней, наверное, работы нет.
Иван шел домой и думал, как сказать жене.
— Ты собираешься в субботу в сад?— неопределенно спросил он.
— Хотела, больно уж погода хорошая, да рабочую субботу объявили.
И Иван решил пока ей ничего не говорить.
Он поехал на дачу не как обычно — в восемь, а пораньше — первой электричкой. В доме было свежо, он затопил печь, подмел. Подумал, подумал — с самого утра затопил баню. И в ожидании гостя стал ладить улей. Была у него такая мечта — завести пчел. Как-никак оба деда у него были пасечниками.
— Отчаянный ты мужик, Иван Алексеевич,— поздоровался проходивший мимо Капитоныч. — Смотрю, с утра баню топишь.— Чувствовалось, что нравится ему Иван.— Гостей, что ли, ждешь?
— Гостей,— усмехнулся Иван.
— С работы, что ли, или родственники?
— Да как вам сказать?.. Можно сказать, что с работы и родственники. Подождите, увидите.
— Загадочно больно говоришь, Иван Алексеевич. Ох, хитрый ты мужик,— улыбнулся Капитоныч. — Только я, наверное, знаю.
— Да, наверно,— улыбнулся и Иван.
— Ты только того — в пузырь-то не лезь. А то одного меня оставишь. А нам с тобой воевать да воевать, эти-то не бойцы,— махнул он в сторону соседей,— жидковаты.
Эх, Капитоныч, святая душа, думал Иван, в пузырь-то я постараюсь не лезть, а уж «воевать да воевать»— совсем не хотелось, да и неужели нам больше сил негде приложить?
Иван ждал гостя от центральных ворот и время от времени поглядывал на дорогу, а тот неожиданно пришел с другой стороны. Иван сразу и не заметил его — подложив в топку дров, он вышел из бани и стал поправлять поленницу между баней и забором, неосторожно рассыпанную перед этим.
— Здравствуйте!— услышал он над своей головой.— Можно к вам?
Иван поднял голову — за сеткой стоял высокий мужчина примерно его лет, в штатском, но с милицейской сумкой-планшетом в руках.
— Заходите,— сухо сказал Иван, показав на калитку. Закрыв калитку, мужчина подал руку:
— Капитан Евсеев.
Он, казалось, забыл об Иване и с явным любопытством рассматривал баню, дом, Ивановы посадки.
— Баньку с утра топите?— как бы обрадовался он. Но Иван в этом уловил подковыку.
— А что?— стараясь не заводиться, спросил он.— Ветра нет, жары тоже.
— Да нет, почему же,— улыбнулся капитан.— Я думаю, можно.
— Да вот — грешен, люблю попариться в баньке, в деревне родился. Только теперь вот, говорят, преступление это. Родился — помыли, помер — помыли. И хватит! Так, что ли?
— Ну, не совсем так,— замялся капитан.— Антоновка?— показал он на яблоню.
