Иван, в общем-то, и раньше был спокоен за себя, виноватым ни в чем себя не считал, но заранее настроился, по крайней мере, на неприятный разговор и потому несколько растерялся.
— Может, хоть чаю выпьете,— предложил он.
— Нет, спасибо,— улыбнулся капитан, и в голосе его прозвучало сожаление.
— Могут расценить как взятку?— усмехнулся Иван.
— Могут,— без улыбки сказал капитан.— Вы думаете, только на вас жалобы да анонимки пишут?
— Жалко, а то бы сейчас в баньке попарились!— искренне огорчился Иван.— Какие у меня веники!.. С травкой, а если еще на каменку хвои бросить!..
— Да я бы не прочь — в деле топку испытать,— столь же искренне сказал капитан.— Чертежик не разрешите сделать?..
Иван с удовольствием попарился, расслабленно посидел в предбаннике, напился чаю с душицей и с книжкой лег у печки немного остыть: читал он «Третью охоту» Владимира Солоухина — про грибы. Пришел сосед, нетерпеливо дожидавшийся, когда уйдет капитан, вместе порадовались. Весть быстро полетела по кооперативу, сразу весело застучали молотки.
Но среди недели Ивану позвонил Капитоныч:
— Вот какое дело, Иван Алексеевич. Вызвали меня в местком вместе со всеми садистами-мансардниками — и все равно заставляют убирать мансарды. И тем более уж — бани. Потому что на местком и дирекцию давят сверху, в частности обком профсоюзов. Или убирай, или подавай заявление по собственному желанию. Вопрос так поставлен. А так как ты у нас не наш, как и сосед твой, нефтяник, на вас наш обком профсоюза посылает представление в ваши обкомы и в ваши организации. Так что будь готов. Помочь ничем не могу, хоть вот заранее предупреждаю. В противном случае, говорят, чужих исключайте из кооператива, а на своих мы управу найдем.
— Ну и находят?— спросил Иван.
— Да как тебе сказать. Давят. Двоих сняли с работы, четверо подали заявления «по собственному желанию». Хорошо простым рабочим — те посылают куда подальше, и весь спрос с них. А если у нас уволят, их с радостью в другом месте примут.
И точно: в пятницу его пригласил председатель завкома.
— Письмо тут на тебя, Иван Алексеевич,— издалека начал он.
— Что я веду сомнительный образ жизни, нравственно разлагаюсь,— усмехнулся Иван.— В бане моюсь, на мансарде чай из самовара попиваю.
— Примерно так.— Председатель завкома был настроен благодушно.
— Из обкома профсоюза станкостроительной промышленности?
— Нет, из нашего.
— Ну и что теперь?— усмехнулся Иван.
— Давай поговорим.
— Ну, давайте поговорим.
— Что-то надо делать, Иван Алексеевич. Мне ведь надо ответ давать.
— Ну и давайте!— видя, что председатель завкома отводит глаза, сказал Иван.
— Но ведь надо что-то решить.
— Вот и решайте.
— Но, Иван Алексеевич, ты же не маленький.
— Вот именно. Что вы от меня-то хотите, Федор Дмитриевич? Мы вроде всегда друг друга понимали, а тут хитрить начинаете. Я, мол, тебе дал понять, а ты решай, чтобы мы ответ хороший дать могли. Так, что ли? Ломай, мол, свою баню, дом, а мы ответ соорудим да еще хорошую характеристику на тебя присовокупим… Так вот, Федор Дмитриевич, не буду я за вас решать, создавать для вас удобную жизнь. Не буду я ни баню ломать, ни углы дома опиливать. Принципиально не буду! А решать вы уж сами с директором решайте. Если я вас с мансардой и баней не устраиваю, как начальник цеха, ставьте вопрос об увольнении. Только так и в трудовой книжке запишите: уволен, мол, за то-то и то-то: в бане парился и чай на мансарде из самовара пил. Поступайте, как ваша совесть позволяет…Скажите, только честно,— хуже я стал работать, как купил этот злополучный сад и дом, безнравственнее стал?
— Ну, разве об этом речь?
— А о чем же? Как раз об этом. Если да — скажите мне в глаза, я сам напишу вам заявление. Если нет, то как председатель завкома, который должен заботиться о членах профсоюза, как и о производстве в целом, а оно зависит и от настроения каждого отдельного члена профсоюза, вы должны защитить меня от этого головотяпства. Сейчас вот, если посмотреть, ручаюсь, можно убедиться, какой нервозной стала работа а насколько упала производительность труда на станкостроительном заводе. Они ищут причины этому, еще больше треплют людям нервы, а причина в том, что десятки тружеников завода, начиная с заместителя директора, незаслуженно оскорбили, его к тому же скомпрометировали перед своими работниками, а обком профсоюза, вместо того чтобы защитить их, занялся ерундой, и вы пошли на поводу у них. Так вот: если вы меня считаете честным тружеником,— кстати, я уже два года не прошу у вас путевок, и если подсчитать, то и на больничном за эти два года был меньше, чем в прежние годы,— вы найдете, как меня защитить. А если нет… Решайте сами. Кстати, у меня был следователь, капитан из ОБХСС. Так вот, он, в отличие от всей вашей так называемой общественности, извинился передо мной. Так что я вам этой возможности не представлю: чтобы я решал, а вы лишь бумажку подписали.
