Хозяин бани подошел к нему.
— Надоело, дома до скандалов дошло,— виновато объяснил он.
— А с мансардой что будете делать?— спросил Иван.
— А знаете, я ее в крольчатник переоборудую. По уставу разрешено иметь кроликов. А в уставе не написано, где должны быть крольчатники: на земле или в воздухе. Может, даже как рационализаторское предложение засчитают,— горько посмеялся он сам над собой.
Мимо Ивана с электрички прошел, поздоровался шофер Красильников, от Ивана пятый дом по порядку.
— Э, ломают,— презрительно покачал он головой.
— А вы что будете делать со своей баней и мансардой?— спросил Иван.
— А пошли они!..— сказал Красильников. — Я за должность не держусь, ниже моей должности нету. Они ко мне и не подходят больше.
Подошел председатель кооператива Капитоныч.
— Ну, как, Иван Алексеевич, держишься?— сочувственно улыбнулся он.
— Держусь.
— Держись давай, эти вон сдались,—- тоже неодобрительно кивнул он в сторону разбирающих баню и мансарду.— Я только вот боюсь, как бы обком профсоюза не обязал нас исключить тебя. Ведь его решение для нас, как для низовой организации, является законом.
— А я к прокурору пойду. Все зависит от вас, председателя кооператива, правления.
— Так-то оно так,— вздохнул Капитоныч.— Но я боюсь, как бы в этой ситуации они не переизбрали меня, тем более что раньше я и просил об этом.
— Ну, посмотрим. А пока будем держаться,— успокоил его Иван.
— Я думаю, что это пройдет,— в свою очередь стал его успокаивать Капитоныч.— Пошумят, пошумят, а потом все успокоится. Только вот народу сколько зря обидят. Ведь только в нашем кооперативе уже четверо в больнице. Я думаю, пройдет… Я как это понимаю, Иван Алексеевич. У меня за фронт — две Красных Звезды и Красное Знамя, да и медали есть. И тридцать лет по стране по разным заводам мотался, всю жизнь как в гостинице жил, прорывы ликвидировал. Неплохо, говорят, работал, хотя орден только один получил — все больше выговоры. Я к чему клоню: у меня персональная пенсия, куда хочу — туда поеду, и не нужно мне это председательство, ведь если посмотреть — морока одна. Но я с душой пять лет работаю и горжусь этим. И считаю, что в отличие от тех тридцати лет вот тут я орден заслужил, если подойти к этому вопросу по государственному. Как посмотрю, ведь до меня здесь карьеры были, камень для железной дороги в тридцатые годы добывали, а сейчас? Цветет все — пусть это будет памятником тем людям. Родник наш — тогда какой-то мужик открыл. Двести участков — и пьяниц меньше, и детишки здоровее, а старики — ровесники мои? В городе уже половина из них давно бы в земле лежала. А главное — в городе-то ведь мы соседа по лестничной клетке не знаем, а тут снова друг к другу потянулись. Только и слышно: сосед к соседу пошел. В городе-то мы ведь и само слово это забыли… Я полагаю, Иван Алексеевич, за этим делом большое будущее. Да-да, я так думаю… Ордена мне, конечно, не дадут, даже, наоборот, анонимку какую снова состряпают, это ведь еще с тех времен к анонимкам вкус остался. Странно, чем больше для людей делаешь, тем больше им должен. А если разобраться — ничего я им не должен, я ведь даже символической зарплаты, как в других садах, не получаю,— но сам себе в душе я орден уже вручил, и, может, этим и живу. Так что, Иван Алексеевич, перемелется — мука будет.
— Да, но и от нас может мука остаться…
— На то и живем,
— На то ли?
— Смотри, дождичек пошел,— ушел от ответа Капитоныч.— А я думаю, что-то прилечь тянет… Да, осень…
Не успел Капитоныч уйти, как кто-то затопал на веранде, в дверь постучали и, не дожидаясь ответа, распахнули. Через порог переступил мужчина, в котором Иван сразу узнал представителя горисполкома, за ним на веранде топтался еще кто-то.
— Мы из комиссии…— чувствуя себя не очень уверенно, начал представитель горисполкома.
— Вижу!— обрубил Иван.— Простите, а что, дома вы тоже обувь не снимаете, так в грязных сапогах и шастаете? А то, может, и спите в них?
— Простите,— побагровел, вернулся к порогу представитель горисполкома.— За день нам столько участков обойти! И если в каждом доме снимать, так проще в руках сапоги таскать.
— Это уж дело ваше. Но моя жена не нанималась за вами полы мыть.
— Вот вы сразу в бутылку,— примирительно начал второй, до этого замешкавшийся на веранде — оказалось, он разувался там, и сейчас стоял на пороге в зеленых офицерских бриджах и в белых шерстяных носках,— в нем только теперь Иван узнал районного землеустроителя.— И тот раз, и сейчас. А что бы спокойно обсудить. Может, мы даже ход бы какой подсказали. Ведь мы тоже не по своей воле, у меня своих дел по горло — землю вон под пруды надо отводить, да еще новая электротрасса через район должна пройти — представители уж который день в райисполкоме сидят, а я тут болтаюсь. Может быть, в душе-то мы и сами против.
