Памяти печального друга моего Вадима Пиндюрина
Было такое, когда я еще в университете учился: мои родители взяли вдруг и переехали в небольшой уральский городок — невмоготу больше стало в сельском райцентре. Не сторонник я был этого переезда, но мне ли судить, сам-то я из деревни еще раньше — под видом учиться — убежал. Но все равно зябко на душе было: как это — поехать на родину, а в доме, в котором ты родился, который поставлен еще твоим прапрадедом, живут чужие люди.
И как бы в отместку, что ли, долго не ехал я в их распрекрасный город.
Но вот наконец собрался посмотреть на их новое житье-бытье. Сошел я с автобуса, что привез меня со станции, огляделся: разумеется, не понравился мне тогда тот город, впрочем, и сейчас не очень нравится.
Было на что менять, с обидой думал я: такая же грязная деревенская улица, только разве дома побогаче, но люди еще поугрюмей, неприветливей — может, сам себе в том не признаваясь, ревновал я родителей, не мог простить им свою брошенную неказистую родину.
Вот и нужный номер дома. Дом мне тем более не понравился — низкий, глядящий окнами в ноги прохожим. Можно подумать, у нас в деревне был дворец: уже видавшая виды половина прапрадедовского дома — но из окна такие дали! но в нем я родился!
Не успел я войти и оглядеться — дома одна мать была, — как стукнули ворота.
— Отец? — привстал я.
— Нет, рано… Да, наверное, вещий Игорь, — засмеялась мать. — Идет знакомиться.
— Какой Игорь? — не понял я.
— Да соседский мальчишка. Сейчас увидишь.
— А почему «вещий»?
— А я не знаю, — смутилась мать. — Вот ведь — и у меня вырвалось… Ребята так прозвали.
Но в дом никто не шел.
Мать выглянула в сенное окошко, снова улыбнулась:
— Снег с ног счищает, набирается солидности… Ты посмотри, посмотри, как старается и с каким серьезным видом… Ничего не делает как попало. Все с расстановкой, обстоятельно. Не знаю, в кого. Отец — волк волком, сколько живем — ни разу не улыбнулся, одно слышишь: мать-перемать, зимой снегу не выпросишь, чужая курица во двор зашла — так прибил сразу, а если уж запьет, так Маша несколько дней по соседям прячется. А этот — душа нараспашку, глаза навстречу тебе радостно растопырены, любому человеку рад, а если уж кто новый появится на улице — так тут же идет знакомиться, и опекать будет, как больного или маленького. Другие — ребятишки как ребятишки, играют себе, а он так и дежурит у ворот, как бы помочь кому да как бы успокоить кого. Тут народ-то какой: бирюки бирюками. А он!.. Таких я раньше только в деревне у нас и видела, да и то, наверное, такой-то один Федя-дурачок был. Помнишь его? Уже за шестьдесят было, а все Федя-дурачок был. И этот простодыра, никакой тайны… Так ведь никому не нравится, что он такой. Одногодки-то его, такие же клопы, и то уж над ним смеются. Не сами же — от взрослых слышали. А он еще шепелявит, так совсем. Вон напротив Витька Сапронов, и ходить-то до сих пор толком не умеет, сопли до колен, а стоит как-то на сугробе: «Иголь-то у нас дулак…» Что за народ! Да что я говорю, а у нас в деревне разве не так? Э-э! — махнула она рукой, уходя на кухню.
— Да где же он? — уже с беспокойством снова выглянула она в сенное окно. — Так ведь с коровой о чем-то говорит, ломоть хлеба ей притащил… Ну, так приехали мы, никого не знаем, деревенские нерасторопы, трактор стоит посреди улицы, его надо отпускать, тракторист на часы смотрит, замерзли, одним не управиться. И вдруг из соседских ворот выходит парнишка, четыре года ему еще было, важно подходит: «Приехали, сто ли? Меня Игорем зовут. Помогать присол. Сейсас музыков позову». И стал по всем воротам палкой колотить: «Новые соседи приехали. Помочь надо. Замерзли, как вороны…» Тем нечего делать — стали выходить. Так и перезнакомил нас со всеми… Да вот увидишь сейчас, — торопливо сказала она, спрятав улыбку, потому что шаги были уже в сенях.
Отворилась дверь — и точно: вошел в избу крепкий мальчишка лет пяти-шести с широко расставленными пытливыми глазами, без всякого смущения по-взрослому протянул мне руку:
— Знакомиться присол. Игорь я.
Мать торопливо, как взрослому, поставила ему табуретку.
Он, не спеша, с достоинством взгромоздился на нее.
— Приехал наконес. А тут уз, озидаюси, все глаза проглядели. Сто з к отсу, матери не собересся, словно сузой?
— Да вот так получилось… — как перед взрослым растерялся я.
— Корова-то ессе не отелилась? — спросил он мать.
— Нет еще, со дня на день ждем, — серьезно ответила мать.
— У нас тозеессе не отелилась… А Юрка-то сто, не присолессе? — спросил он про моего братишку, который был на три года старше его.