Я обратил внимание на его руки — в свежих порезах, мелькнула нехорошая мысль: неужели опять…
— А-а, вчера, — отмахнулся он. — Иду через пруд. Слышу, кричат. То ли бьют кого, то ли что. Ну, думаю, надо уносить ноги — опять в историю попадешь, три судимости, как три пса, стерегут, никуда от них не денешься. Но больно уж кричат, вернулся. А это ребятишки… Лед слабый, чуть присыпало снегом, они и обманулись — угодили в полынью. Все орут, а толку… Ну что, едрена вошь, тут все ясно: там враги, а здесь — наши, надо лезть. Одного-то сразу вытащил, а другого успело под лед заволочь. Я головой-то лед, головой, до сих пор словно с похмелья гудит, да и тошнит, как бы чем тяжелым по ней ахнули. Ну, схватил я их обоих под мышки — и в котельную, баня-то рядом там. А тут милиция подкатила, позвонил им кто-то. Корреспондент приехал, пока я сушился, давай было меня фотографировать. А мент-то ему — они, менты, все меня знают: «Да у него три судимости». Тот: «Не может быть! Жалко!.. Такой фотогеничный парень!» А я смеюсь: «Факт! Как три ордена. Только все равно сними меня, не для газеты, на память, а то у меня все фотографии только анфас да профиль, и то все в дела подшиты». Не стал, сука, убежал сразу… Смех один. Даже обидно стало, хоть бы для виду щелкнул, как ребятишек обманывают… А мать-то — этих ребятишек — повисла на мне: да как отблагодарить, да как? Да никак, да отстаньте вы все от меня, что я, ради благодарности лез! А кто-то из истопников кричит: да ты водки ему купи, что ему еще-то, литра два, вот и хорошо будет. Так она сегодня на самом деле притащила. Я ей говорю — зачем, а она плачет и сует. За дверью вон бутылки стоят. Может, пойдем?.. Одному-то неловко…
— Да нет, Игорь, — виновато начал я, — не пью я…
— Да знаю я, так я… Так ведь стоят же… Вроде бы мертвые, а как морзянку, что ли, отстукивают: мы тут, мы здесь… Сейчас пить — на работу идти, опять в какую-нибудь историю попадешь. И оставить?.. Где это видано! — хохотнул он. — Стоят, суки, как мины, ждут своего часа.
— А где ты работаешь-то?
— Да так, — замялся он. — Разнорабочим. За руль-то меня не пускают. А может, зря… — усмехнулся он. — Руки просятся. Иду на днях мимо универмага — «Москвич», ключи торчат. Думаю: ну что ты, голубь сизый, ворон ловишь, толкаешь меня на преступление! Сейчас заведу — и… Да не нужна мне эта консервная банка, я бы лучше «КрАЗ» — за руль тянет. Аж зубы сжал — так хочется прокатиться. А докажи потом — вмиг угон состряпают… Ну ладно, пойду я…
— Ну, уж ты сейчас-то не пей…
— Да нет, — засмеялся он. — Пусть стоят, тоскуют, никуда они от меня не денутся. Пусть помучаются, пусть знают, как нам иногда терпеть приходится. Я-то вытерплю, пусть они потерпят…
Недавно я снова навестил родителей. Опять колол дрова. Передыхал, смотрел на небо, на близкие горы. Снова колол, передо мной лежала целая машина дров, за день перездоровался с соседями.
— Приехал? — спрашивали они.
— Приехал, — говорил я.
— Ну и хорошо, — говорили они.
Стало темнеть. Я вытащил лампочку-переноску — до отъезда хотелось кончить дрова, конечно, расколют и без меня, есть кому, но, может быть, хотелось, чтобы, как в детстве, мать похвалила.
Вышла мать:
— Эк какую кучу наворотил! Да хватит, поздно уже. Отдыхай, ребята расколют.
— Что-то Игоря не видно. Опять «служит»?
Мать отвернулась, утерла краем платка слезы.
— Убили Игоря… Уже полгода почти… Думала, потом тебе скажу… Болела я тогда сильно. С месяц на улицу не выходила. А в тот день отца нет и нет с работы. Ну, думаю, опять какая-нибудь история. Взяла клюку, выбралась за ворота, села на лавочку. И Игорь идет, веселый.
«Здравствуй, тетя, давно что-то тебя не видно».
«Да болею вот».
«Самого ждешь? Да придет, никуда не денется. Не переживай. На-ка вот, к чаю». И сыпет мне в руки конфеты. И во все карманы насовал. И еще норовит дать.
«Да что ты, Игорь! Небось, девкам купил, а мне, старухе…»
«Девкам я еще куплю. Девки, они — дуры!.. Иди домой, не мерзни тут, иди, ставь самовар. И пей чай с конфетами. Сразу согреешься… Может, помочь что надо? Ты не стесняйся, соседи ведь. Я мигом».
«Да нет, Игорь, спасибо…»
И тут почувствовала я, что припахивает от него.
«Да куда ты, Игорь, такой на ночь глядя собрался?»
«Да к ребятам надо сходить, наказывали».
«Не ходил бы, никуда не денутся твои ребята».
А тут вышла тетя Матрена. И она тоже:
«Опять ты, Игорь, выпил. У самой — такой тоже, вроде бы грех мне тебя судить, но у меня хоть тихий… Не ходи! Нельзя же так! Бога побойся. Сейчас пойдешь — и опять что-нибудь случится. И свалят опять на тебя. Опять ведь попадешь. Я вон шла давя, у винного магазина колготня, прямо как за хлебом в голодный год. Получка ведь сегодня, не ходил бы ты лучше. Сердешный ты, всех жалеешь, так матерь бы свою пожалел».
