Говорят: любовь зла, полюбишь и козла. Пословицы зря не рождаются.
Старая дева — в поисках работы приехавшая из деревни, пристроившаяся у родственников и дворником в домоуправлении, некрасивая, нескладная — очень хотела замуж. А последние годы летели, и никто замуж ей идти не предлагал.
И вдруг в соседнем подъезде в результате обмена поселился молодой мужчина необыкновенной красоты: синие глаза, высокий лоб, вьющиеся по плечам кудри, к тому же всегда непременно в вельветовом пиджаке, в белой рубашке при бабочке, словом, словно артист. Родители его подтвердили, что на самом деле артист: прочили большое будущее, на съемках фильма якобы его сбросила необъезженная лошадь, теперь на руках престарелых отца-матери. Пока сидит — красавец красавцем, а встанет — ноги не держат, с трудом с чужой помощью до коляски или до кровати добирается.
Бегала по утрам и вечерам мимо него на работу и с работы — жалко его, аж сердце кровью обливается, по ночам стал сниться, и в конце концов влюбилась в него без ума, а кроме всего прочего, он моложе на целых восемь лет. Поехала к себе в деревню, в ногах у дальнего родственника, председателя сельсовета, валялась, чтобы переделать свидетельство о рождении, а потом паспорт, одного только меда с отцовской пасеки, куда надо и не надо, несколько пудов перетаскала, сбавила себе десять лет.
А потом пошла к родителям его и все сказала: до последнего дня буду за ним ходить, если, конечно, сама не умру раньше.
Пятнадцать лет за ним ходила, как за ребенком малым. Бывало, кроме основной работы, сразу в четырех конторах по вечерам полы мыла, чтобы он по-прежнему в вельветовом костюмчике да в бабочке сидел в кресле во дворе под кленом или дома, когда к нему соседи или гости приходили поговорить об актерском искусстве, о литературе. Как он умно говорил! Как она любовалась и гордилась им в такие минуты! Он один говорил, а все его слушали. За такие минуты она прощала ему все. И то, что он не то чтобы помыкал ею, а стеснялся, что у него такая некрасивая жена и простая уборщица. Однажды даже кому-то соседкой представил: заходит, мол, помогает. Все терпела ради его синих глаз, ради его вьющихся кудрей. Да что — терпела, все делала с радостью. Одним словом, любила. Хотя, пока сидит, — красавец мужчина, артист, прохожие женщины заглядываются (только потом узнала, что артистом он никогда не был, и никакая лошадь его не сбрасывала, только мечтал поступать в театральный институт, так, в школьной самодеятельности играл, в школе на воскреснике упал со стремянки), а встанет — трясущийся инвалид.
Так в вельветовом костюмчике пятнадцать лет и просидел, проговорил про театр, а она все эти пятнадцать лет ломалась на разных черных работах, чтобы у него все было и чтоб, не дай бог, не скривил он недовольно свои красивые губы, в редкие свободные минуты, и, когда у него было настроение, завороженно смотрела ему в рот.
На шестнадцатом году умер. Пока жил — держалась, а тут вдруг старухой себя почувствовала, и болезни сразу одна за другой полезли. Все сказалось: и голодное детство, и мытье полов сразу в четырех конторах, и укладка асфальта на ледяном ветру, и истинные годы — все ее ровесницы уже давно на пенсии, а она по документам на десять лет моложе их и себя…
Поехала было на родину, может, удастся обратно свидетельство о рождении переделать, — а деревни уже давно нет, и в сельсовете, и в районе люди совсем другие, и архив во время пожара сгорел, и стыдно людям признаваться. Так и вырабатывала пенсию целых лишних десять лет.
Зато любила.
1991
