Так вот, в то утро Лемехов шел по ущелью вверх по реке — был густой, в полном смысле, как молоко, туман. Лежал он плотным одеялом всего лишь метра в три толщиной, казалось, протяни вверх руку — и обожжешь ее в палящем зное, солнце жарилось и жарило совсем рядом, отчего туман был желто-розовым, и в этом желто-розовом прохладном раю висел звон бесконечного переката, который глушил все другие звуки, Лемехов даже не слышал своих шагов.
Туман висел над ущельем не сплошной массой, а отдельными клубами. И Лемехов то вдруг выходил на яркое солнце, которое, несмотря на утро, знойно обнимало его, то вновь окунался в постепенно теплеющую прохладу начинающего растворяться тумана.
Выходя из очередного облака, он и столкнулся с ним, этим самым гоминоидом. От неожиданности оба растерялись. Гоминоид был почти двухметрового роста, немного сутуловатый, с могучим торсом и короткой шеей. Сколько Лемехов потом ни пытался, не мог вспомнить ни его лица или морды, ни как тот выглядел, ни деталей встречи, в памяти почему-то остались одни лишь глаза: темные, внимательные, немигающие. Он взглянул на Лемехова, по существу, лишь раз — коротко и в то же время, казалось, невероятно долго, — и Лемехов теперь ничего не помнил, кроме этих глаз да предупредительно поднятой вверх и вперед правой руки.
Через плечо у Лемехова на ремешке был переброшен фотоаппарат, по технике безопасности полагалось брать в такие маршруты пистолет, но ни разу в жизни — даже на Чукотке, где в пору его молодости он был просто необходим: немало людей бродячих профессий стали жертвами урок, бежавших из лагерей, — пистолет Лемехову не пригодился и сейчас, как обычно, валялся на дне рюкзака, потому что оставлять в лагере его Лемехов остерегался, но сейчас он даже не вспомнил ни о пистолете, ни о фотоаппарате. Он словно уснул на мгновенье, а, проснувшись, увидел, что никого рядом нет, словно и не было, лишь по-прежнему безмятежно звенел перекат. Бред, галлюцинация?.. Но на влажном песке отчетливо пропечатались большие следы…
Лемехов и сейчас, два года спустя, отчетливо видел эти глаза, хотя теперь определенно не мог сказать себе, на самом деле все это было или приснилось, что-то вроде сегодняшнего страшного сна, от которого он до сих пор не может отойти. А тогда он не пошел дальше в маршрут, а словно действительно в каком-то гипнотическом сне, даже не пытаясь сфотографировать следы, повернул назад и, не заходя в свой лагерь, поднялся к палаткам «гоминоидной» экспедиции, так между собой прозвали ее в геологической партии, нашел начальника и, почему-то отведя его в сторону, рассказал о встрече.
Лемехов ожидал, что тот рассмеется в ответ или еще что в этом духе, а тот, внимательно выслушав, стал подробно расспрашивать о месте встречи, какого гоминоид был роста, как вел себя, сможет ли Лемехов показать следы. И, в свою очередь, поделился, что ночью уже не раз видели гоминоида недалеко от этой косы, а вот чтобы днем — в первый раз.
У себя же в лагере в его рассказ, кажется, никто не поверил. Кроме Ленки, разбитной, красивой и сильной, постоянно курящей девахи лет двадцати пяти с могучими формами, неделю назад приехавшей в партию навестить свою двоюродную сестру, повариху Зою, а скорее, в поисках приключений, впрочем, она и не скрывала этого. Ленка имела у заскучавших по женской ласке экспедиционных бабников оглушительный успех. И начальник партии уже искал предлог, под которым можно было бы выпроводить ее. Но, кроме могучих бедер, Ленка, по-видимому, имела могучий и несокрушимый темперамент, потому что уже через несколько дней мужики вдруг, поджав хвосты, стали смущенно прятаться от нее.
Так вот Ленка, услышав рассказ Лемехова о гоминоиде, проявила к нему неожиданный интерес.
— А кто они такие… эти самые… гоминоиды? — спросила она Лемехова, задумчиво глядя в костер.
— Как тебе лучше объяснить… — не сразу нашелся Лемехов. — Одни ученые считают, что они есть, другие — что это просто легенда. Одни полагают, что это промежуточное звено между обезьяной и человеком, то есть доживший до наших дней неандерталец, другие, что гоминоид, скорее всего, тупиковая, неразвившаяся ветвь человечества. Живет в труднодоступных, безлюдных горах. Может, всего несколько человек… особей, — поправился Лемехов, — в мире. Тщательно избегает человека.
— А что, если только мы самоуверенно считаем, как это вы сказали… тупиковой ветвью? — неожиданно спросила Ленка. — А на самом деле не он, а мы — тупиковая ветвь? — усмехнулась она. — Но, как более хитрые и злые, загнали его в горы?.. Могло быть так, а? Потому он и избегает нас? Но кому-нибудь он сделал вред? Скажите, кому он сделал вред?..
Лемехов не сразу нашелся, что ответить.
— Вот бы тебе кого, Ленка, — опередив его, захохотал разнорабочий Якупов. — По всему Памиру гул бы пошел. Только не заразила бы чем.
