- Пора желтых цветов
Она пообещала позвонить к концу следующей недели.
— Может, раньше? — осторожно попросил он.
— Хорошо, — поспешно согласилась она.
Но раньше она не позвонила. Не позвонила она и к концу недели. Ему надо было по делам туда, сюда, но он, как привязанный, сидел у телефона и ждал ее звонка.
Не позвонила она и на другую неделю — ни в начале, ни в конце. Трезвым умом он понимал, что так и должно быть, что так даже к лучшему. Но чем дольше она не звонила, тем больше было чувство, что без этого звонка все в его жизни сразу теряет смысл. Он сорвал ряд важных для него встреч, все валилось из рук, ночью он почти не спал, хотя знал, что в ее звонке как раз и нет никакого смысла.
Но он все равно ждал ее звонка, хотя в то же время ничего от него не ждал, ему достаточно было, чтобы она просто позвонила и сказала, что у нее все хорошо или что-то в этом роде.
Она неожиданно позвонила в последний день недели, в последние минуты до окончания работы, еще через пять минут он бы встал и уехал.
— Куда же вы пропали? — вырвалось у него, хотя он не имел на упрек никакого права.
— Я была очень занята. — И сразу, без всякой паузы спросила: — Мы можем завтра, как собирались, поехать в горы?..
И вот уже в течение нескольких часов они катили на север — между двух бесконечных желтых ковров. Порой они были столь яркими, что казались нереальными. Была необыкновенно ранняя весна, и одновременно цвели первоцвет, одуванчики, кашка, еще какие-то желтые цветы, и яркий желтый свет, как бы исходящий из самой Земли, сполна набравшей Солнца, заглушал все остальные цвета.
Ученые-фенологи делят весну на три поры: раннюю, среднюю и позднюю. Он для себя делил весну еще на три времени: пору желтых, пору синих и — когда уже самое предлетье — пору белых цветов. Сейчас по обе стороны автострады властвовала пора желтых цветов.
Потом они съехали с автострады и по желтому-желтому дугу, что слепило глаза, медленно стали подниматься, словно поплыли, вверх по склону меж еще бледных берез — весна здесь, севернее, по сравнению с их городом, все равно припаздывала, тут еще не отцвела черемуха, которая у них, южнее, отцвела уже две недели назад, все выше и выше, все ближе и ближе к синему-синему небу, пока не оказались на самой вершине горы.
Оставив тут машину, они спустились к рыжим скалам на противоположном склоне. Внизу лежала отсюда казавшаяся тихой и покорной река, слева — за гремящим внизу в реку горным потоком, стоял хвойный лес вперемешку с лиственным, и эхо потока отдавалось в нем, а справа — уходила в даль большая и широкая долина с разбросом деревень.
Пораженная рекой и лесами, она не смотрела в ту широкую безлесую долину, она не подозревала, что там — его родина. Он стоял позади нее и смотрел, как ветер перебирал своими струнами, приносящими издали снизу от реки запах черемухи, ее волосы. Никакими словами он не мог бы передать ту благодарную нежность, которую испытывал к ней.
Неожиданно набежали облака, стало прохладно, он дал ей свою куртку. Облака постоянно меняли форму, от этого то и дело менялся цвет гор, дальних увалов, полей и лесов, пейзаж вдруг приобретал неожиданную четкость и глубину: сначала прописывались до малых овражков дали и приглушалась близь, потом — наоборот…
Вверху парили, клекотали коршуны, где-то несмело прокуковала первая кукушка, но она, уйдя в себя, казалось, не слышала их. Прислонившись спиной к перекрученной ветрами березе, она неожиданно стала читать «Позднюю осень», один из самых пронзительных и безысходных рассказов Бунина — о печальной русской женской судьбе, странно оберегаемой Богом.
Он внутренне вздрогнул, хотя внешне не показал этого. Он так же внутренне вздрогнул тогда, в первый раз, когда она неожиданно сказала, что ее любимый писатель — Иван Алексеевич Бунин, а любимый рассказ — «Чистый понедельник». Вздрогнул, потому что для него этот рассказ был не только рассказом, а частью жизни. Начиная с того, что в рассказе упоминалась великая княгиня и великомученица Елизавета Федоровна и основанная ею Марфо-Мариинская обитель, а теперь он, все реже и реже приезжая в Москву, по нищете своей останавливался преимущественно у своего друга, скульптора, в его мастерской как раз напротив Марфо-Мариинской обители, мало того, тот изваял для обители барельеф великомученицы, а сам он ныне помогал восстанавливать храм, в который Елизавета Федоровна, как он узнал совсем недавно, предчувствуя будущие великие страдания России и свою мученическую погибель, дважды приезжала поклониться здешней Чудотворной иконе Николая-угодника…
