И потому он сейчас загадал — свозить ее на лежащее сравнительно недалеко отсюда суровое горное озеро. Несмотря на то что родился почти рядом, он был на озере всего раз и всего несколько лет назад, хотя мечтал увидеть его с детства, об озере ходили таинственные и суровые легенды. Нельзя сказать, что озеро его потрясло, а в смысле красоты за годы своих странствий он видел озера и красивее. Он не мог объяснить себе воздействия озера на его душу, когда оно вдруг после разбитой дороги по мрачному лесу вдруг распахнулось перед ним: суровое, студеное, несмотря на лето, глухо катящее свинцовые волны, хотя всего в нескольких километрах отсюда было в разгаре знойное лето. Берега озера были неуютны, болотисты, ископаны какими-то разработками, холодный пронизывающий ветер постоянно гнал такую же холодную волну, но он вдруг понял, что это его озеро, может быть, потому, что оно соответствовало состоянию его души, может быть, потому, что оно напоминало студеные полярные озера, на берегах которых он в молодости искал себя.
Это было его озеро, хотя ему больше на нем побывать не удалось, но, может, и не надо было видеть его часто, довольно знать, что оно, созвучное его душе, живет там, в горах, и рано или поздно к нему можно поехать. И ему сейчас вдруг захотелось показать его ей — это было как тест, что ли, на проверку, чтобы убедиться, что он ее не придумал.
Они спали в разных комнатах большого и неуютного гостиничного номера.
Видимо, слыша или догадываясь, что он не спит, она пришла, села на корточки к нему на диван, он обхватил ее колени, они проговорили всю ночь: такие близкие и такие чужие… И как бы между прочим он предложил ей завтра съездить на сравнительно недалеко отсюда лежащее горное озеро. Она согласилась.
Они выехали только к полудню. Он специально поехал не по автостраде, а выбрал окружную дорогу, проселками.
Опять проехали мимо заветной скалы, теперь уже с другой стороны. Он опять ждал, что она предложит подняться наверх, но она не предложила, лишь проводила задумчивым взглядом длинный березовый косогор — два месяца назад он полыхал ослепительно-желтым цветом…
На перекрестках сельских дорог не было указателей, и они часто сбивались с пути. По обе стороны дороги в широкой — на десятки километров — долине стояли уже созревшие желтые хлеба, местами шла уборка, но это уже был другой желтый цвет, цвет приближающейся осени.
Но синеющие на горизонте горы постепенно приближались, полей становилось все меньше, и скоро по обе стороны дороги пошли сосновые леса.
Наконец они выехали к автостраде, которую нужно было пересечь, точнее, нужно было проехать по ней несколько километров на восток, а потом свернуть на проселок вправо, в самые горы, вершины которых были голы и седы.
Вот и проселок. Но он не был уверен, что это именно тот проселок, и, увидев в зеркале заднего вида мотоцикл, собирающийся поворачивать направо, чтобы удостовериться, выскочил из машины и, махая рукой, побежал назад, к мотоциклу. Мужики подтвердили, что он едет правильно, но, когда он повернулся, чтобы бежать назад, ужас сковал его: машина медленно катилась к краю высоченной насыпи, по которой была проложена автострада…
Что-то предпринять было уже невозможно — даже крикнуть, чтобы она рванула на себя до предела ручной тормоз, и он закрыл глаза.
Но в самый последний момент, уже на самом краю машина каким-то фантастическим образом остановилась. Внутри все словно застыло. И не отпускало. Он рванул грудь руками, чтобы освободить дыхание, и нарочито медленно — в висках оглушительно стучало — пошел к машине, которая, по-прежнему подчиняясь неведомо каким физическим законам, стояла на краю обрыва… «Боже мой! — стучало в висках. — Боже мой, он мог ее убить…»
Она полными ужаса глазами смотрела на него, на машину. Он, пересилив себя, улыбнулся, постарался сделать вид, что ничего не случилось, небрежно успокоил ее, что машина все равно бы остановилась: он поставил ее на тормоз, и просто у нее было полтора метра тормозного пути. Она вроде бы поверила в чушь, которую он нес, и все вроде бы обошлось, но холод внутри упорно стоял…
«Боже мой, он мог ее убить! — по-прежнему стучало в голове. — Боже мой…»
Что остановило машину? Он незаметно для нее заглянул под все четыре колеса — камней или выбоин под ними не обнаружил. Прежде чем сесть за руль, еще туже затянул ручку ручного тормоза.
Осторожно попятившись, он развернул машину, и они свернули с автострады. Он стал что-то нарочито-весело напевать под нос, хотя внутри стыло все больше и больше. До него только сейчас по-настоящему стало доходить, что могло случиться.