И еще он узнал, что она — экстрасенс не экстрасенс, но занимается врачеванием, что это у нее в роду, от бабки и прабабки, что в недалеком прошлом она даже имела официальную медицинскую практику, он отнесся ко всему этому со скепсисом, но что-то словно стукнуло в груди, и он в полушутку, в полусерьез сказал:
— Вот кто вылечит мою душу. Дайте ее телефон.
И он даже позвонил ей по какому-то пустому поводу, а потом все забылось.
А потом она позвонила сама:
— Простите, что беспокою. Но я хочу предупредить: вас сегодня может ждать техническая авария, а вечером — неприятная неожиданность сердечного плана.
Он поблагодарил, подумав не без самодовольства: «Разумеется, что все это чушь. Нужен был повод позвонить».
А потом даже забыл о ее звонке. Но, мотаясь по городу на машине, после полудня поймал себя на том, что, как оказывается, позади машины, открывая багажник, в нос ударяет густой запах бензина. Внутри машины запаха не было. Он открыл капот — и там не было запаха. И он так бы и ездил, не вдруг вспомнил ее предупреждение о возможной технической аварии. Вырулил на стоянку, обошел машину — позади был сильный запах бензина.
Он открыл капот при работающем двигателе — мощная струя бензина из лопнувшей прокладки бензонасоса ударяла прямо в раскаленный коллектор выхлопной трубы, на скорости бензин, видимо, сносило, и мимо коллектора, обтекая днище машины, струя, уже почти испарившись, выходила позади багажника.
— Немедленно глушите мотор! — сказал водитель стоявшей рядом «Волги». — И не вздумайте снова заводить. Сгорите.
А вечером Татьяна сообщила ему про своего германского жениха.
В следующий раз Елена позвонила накануне его дня рождения:
— Вы сейчас будете у себя?
— Да.
— Я сейчас приду.
Он ждал ее со странным чувством радости и печали — в сердце у него была другая.
— Я пришла, чтобы вас спасти, — начала она буквально с порога. — Это мое предназначение на Земле… Да-да! Я знаю, что вы не верите в мои врачующие способности. Пусть для вас не будет тайной, но, кроме этого, я в какой-то мере обладаю ясновидением. Это случилось у меня после клинической смерти в автомобильной катастрофе… Я буду лечить ваше тело и душу, истерзанную и одинокую, хотя у вас много родных и друзей…
Он сидел и молчал, не зная, что ответить.
— Любовь обрушилась на меня неожиданно. Не удивляйтесь, что я так. Зачем я должна скрывать то, что является моим предназначением?
Он по-прежнему растерянно молчал.
— Мне словно был голос свыше: «Ты должна его спасти, он у самой черты. И никому при том не причини зла, даже невольно. Поклянись собственными детьми. Тебе будет трудно, тебе будет очень трудно, настолько истерзана, недоверчива и замкнута его душа, но это твое предназначение!.. Но это, может, и твое собственное спасение…»
Он по-прежнему растерянно молчал.
— Я обратила внимание, что вы — человек, строящий храмы, не носите нательного креста. Почему?..
Она повесила ему на шею нательный серебряный крестик:
— Пока он с вами, он будет вас оберегать. — Она наклонила его к себе и крепко поцеловала в губы.
— Где ты была раньше? — только и выдохнул он. Радости почему-то не было, было только ощущение прибавившейся тяжести и ответственности еще за одного человека.
— Ты считаешь, что я опоздала? Нет, я пришла в самое время, когда тебе, как никогда, трудно и ты можешь наделать непоправимых глупостей.
— Но ты же ничего не знаешь обо мне…
— Но я вижу твою обнаженную душу — и мне этого достаточно.
— Но я не свободен… Я — женат…
— Я знаю. Но это не имеет никакого значения.
Его резанула легкость, с какой она это сказала
— А вы не допускаете, что я могу быть счастлив в браке и мне можно только позавидовать?
— Я знаю, что вы в браке несчастны. И это мучает вас.
— Если даже так — вы так легко решили судьбу моей жены.
— Мучая вас, она изводит и себя. В конце концов, ей тоже будет легче.
— Ну, а если не свободна моя душа? Если всего месяц назад я признался в любви другой?
— А это ничего не значит, — улыбнулась она. — Она тоже уйдет, еще больше истерзав вашу душу, хотя в свое время и разбудила ее, а я останусь. Но, прежде чем уйти, она причинит вам много боли. И не потому, что она плохой человек, а потому, что, по сути, еще ребенок, чтобы понять вас и не быть жестокой. А чтобы стать вам опорой, нужно прожить такую жизнь, какую прожила я. Она — юна. Ей еще нужно пожить в свое удовольствие и нахвататься своих горьких и сладких шишек, не раз обжечься.
— Но если я смогу уберечь, охранить ее от этих ожогов и шишек?
— Вы думаете, она сможет это оценить?! Так она только еще раньше уйдет от вас, а это окончательно вас сожжет, а у меня все это позади. Я, может, прожила уже не одну жизнь. Я буду жить только тобой и детьми… Так что я пришла в самое время. Все остальное, может, с великой болью, но осыплется и отлетит, и останусь только я. У меня это — на всю оставшуюся жизнь. Я шла к вам всю жизнь, хотя еще полгода назад того не знала. Теперь я это знаю. И пришла тебя спасти. И себя — тоже.
