Михаил Чванов

Рассказ «Времена года. Триптих»

Ему стало страшновато от ее слов. Неужели ее крестик спас его сейчас на этой горной дороге?..

 

Хмурому однообразному чернолесью с жесткой разбитой дорогой не было конца, небо затянуло совсем, дождь перешел в нудное осеннее ненастье, и настроение его окончательно упало: озеро в такую погоду ее, конечно, разочарует.

— Устала? — виновато спросил он.

— Ничего, — улыбнулась она, но тут же, как бы подтверждая его мысли, спросила: — Долго еще ехать?

— Да нет, уже немного…

Озеро открылось неожиданно: все так же вилась хмурая разбитая дорога среди худосочного болотного чернолесья, так же жестко, отдаваясь в голове, билась машина о выступающие из щебня выходы коренных скал, как оно вдруг распахнулось справа, свинцово-синее, своей суровой ширью, гулом накатывающихся на берег волн. Озеро по-настоящему штормило, резкий, пронзительно-студеный ветер срывал седые гребни волн, бросал их в лицо, глухо шумел молодыми береговыми елями…

Она, как удивленно и растерянно вышла из машины в легкой маечке и шортах, — еще час назад была нестерпимая тридцатиградусная жара, — так и осталась стоять, казалось, забыв о нем, и потрясенно смотрела на суровую и угрюмую водяную стихию.

Она смотрела на его озеро, а он смотрел на нее, и постепенно и тихо, восторженно его душа отходила: нет, он не придумал ее, просто она не знает сама себя, свою душу.

Она, казалось, не замечала насквозь пронизывающего холодного ветра, озеро ему сейчас еще больше напоминало суровые северные озера Якутии и Чукотки.

Они не взяли с собой ничего теплого. Она не могла знать, а он, конечно, мог бы предусмотреть. Он нашел в багажнике старую штормовку и — ничего другого не было — пятнисто-зеленые штаны от спецназовского камуфляжа, которые он привез из Сербии. Он натягивал на нее эту немудреную одежду, она, как малый ребенок, гуттаперчиво-послушно подчинялась ему и поверх него, не отрываясь, смотрела на озеро.

Озеро постоянно меняло цвет, дальние горы то вдруг светлели, то становились совершенно черными. Она, не отрываясь, смотрела в суровую зыбь.

И только потом обернулась к нему:

— Я полюбила его сразу и навсегда… Это мое озеро… Я никогда до этого не видела моря… Это мое море…

Он был благодарен ей за эти слова. А она снова словно забыла о нем и, повернувшись к озеру, шептала вслух:

— Я обязательно сюда приеду… Я обязательно сюда приеду… — Она повторяла это без конца, и он вдруг подумал, что она мечтает сюда приехать не с ним.

— Я боялся, что ты разочаруешься, — сказал он глухо, когда она немного успокоилась.

— Нет, я полюбила его. Моя душа потянулась к нему… Спасибо, что вы привезли меня сюда… Спасибо…

Они вернулись в гостиницу глубокой ночью. Пока поставили чай, пока разбирали и сушили вещи — рано утром надо было возвращаться в город, — разошлись по своим комнатам только в три часа ночи…

Утром был густой туман. Сначала он лежал внизу, под ними, но по мере того, как они по серпантину спускались вниз, машина нырнула в него.

— Вот и кончились три дня нашей семейной жизни, — сказал он.

Она в ответ лишь улыбнулась, ушедшая в свои мысли.

— Можно, я немного усну? — попросила она. — Все эти дни так мало спали.

— Да, конечно, — благодарно ответил он. — На заднем сиденье тебе, наверное, будет удобнее.

В свою очередь, благодарно улыбнулась она.

К сожалению, он был азартным гонщиком — он не знал, откуда это в нем, ездившем по липовой справке по зрению. Каждый раз, садясь за руль, давал себе слово — ехать, как все, но незаметно для себя втягивался, и за всю дорогу практически никто, кроме еще более лихих гонщиков на иномарках, его уже не обгонял.

Так было и на этот раз. Час за часом он шел на скорости в сто двадцать—сто сорок километров, но бессонная ночь, видимо, все-таки сказалась, и он задремал — и проснулся, оттого что кто-то как бы громко сказал: «Проснись!» Он открыл глаза — на спидометре было сто шестьдесят, а правые колеса были уже вне асфальта. Проснись на секунду позже — было бы уже поздно.

«Кто же хранит меня? — с внутренним холодком снова подумал он. — Для какой цели? Не просто же так… Но все это до поры до времени, раз я так безответственно отношусь к своему хранителю. Ну ладно — не берегу себя, но почему я не берегу ее? Ты же один раз уже чуть не убил ее! Разве тебе это не стало уроком?!»

— Вставай, — нарочито грубовато сказал он, когда они въехали в ее улицу.

— Не хочу, — нарочито по-детски, капризно захныкала она. — Я хочу спать…

— Вставай, — ласково, но строго повторил он. — А то все проспишь.

— А где мы едем?

— Уже половину пути проехали.

— Тогда я еще посплю…

Leave a Comment

Ваш адрес email не будет опубликован.

Top