— Вставай, вставай, — сказал он уже требовательно. — Взгляни-ка в окно.
Она села, протирая глаза, — машина стояла напротив ее дома. Она засмеялась:
— Надо же — как быстро… Ну ладно, я побежала.
— Беги! — сказал он.
— Я позвоню, — задержала она руку в его руке. — Послезавтра… Нет, завтра.
— Позвони, — сказал он…
- Пора желтых листьев
Все получилось, как он и думал, — ничего у них не получилось.
Самое печальное, что он заранее знал, что так и будет, но ничего не мог поделать с собой, видимо, ему и это зачем-то нужно было пройти, пережить и переболеть, чтобы потом наступила спокойная и холодная осень.
Еще три дня назад, звоня ему по телефону, на его «Здравствуй!» она протяжно отвечала «Здравствуй!», хотя по-прежнему звала его на «вы», еще три дня назад ее губы встречно тянулись к его губам… В тот день они подъехали к ее дому поздно вечером, и она, как обычно, попросила его подождать, пока узнает, вернулся ли из сада отец: если он был пьян, то выгонял ее из дому, — за то, что однажды не выдержала, сдала его в вытрезвитель.
— Теперь он еще злее. На прошлой неделе за прогулы его уволили с работы, — пояснила она.
Отца еще не было.
— Может приехать последней электричкой, через полчаса… Подождете, ладно?.. Пока отъедем куда-нибудь, чтобы не стоять под окнами.
Так они оказались около роддома, в котором она родилась. Она показывала ему окна палаты на третьем этаже, где она появилась на свет, а он, воспользовавшись этим, целовал ее. Она послушно отвечала, тогда он попросил: «Обними меня…» И она, распахнув свои юные руки, нежно обвила их вокруг его шеи… На прощанье они договорились — отец в тот вечер так и не приехал, — что через три дня, как он вернется в город, они поедут с ночевкой в осенний лес…
Он прожил эти три дня по-настоящему счастливо — и ехал к ней сказать, что он начал наконец работать, что у него в эти дни все, за что бы ни брался, получалось, и что он необыкновенно много сделал, порой столько не делал за месяцы, и сколько еще сделает, и что если они обвенчаются в той маленькой деревянной церквушке в горах, то он, может, даже допишет свою главную книгу, и что он будет ей во всем опорой, отцом и мужем.
Но вчера она окатила его холодной водой, при встрече предупредительно выставив руки, когда он было потянулся к ней:
— Нет, не могу… Я старалась, но не могу…
Стоило ему отпустить ее на три дня, как она стала прежней, чужой. Так бывало и раньше, но после той теплоты, с какой она потянулась к нему там, у роддома, ему казалось, все должно измениться.
— Мы не поедем с ночевкой в осенний лес, — глухо добавила она. — Если можете, помогите мне с жильем, вчера отец опять меня выгнал, ночь проторчала в подъезде, а сегодня ночевала у Ольги… Я выписала из газеты несколько адресов, где сдают в аренду однокомнатные квартиры. Дома жить уже нет никакой возможности. Поедем по адресам, хорошо?
— Но одно второму не мешает, — пытался возразить он.
— Нет, — закачала она головой.
В течение нескольких часов они молча колесили по городу. Все квартиры оказались уже сданными, хотя цены на них были невероятно высокими.
Уже в темноте вернулись к ее дому. Какое-то время сидели в машине молча.
— Я сегодня хотел тебе многое сказать, — наконец глухо начал он. — Но ты меня опередила. Самое горькое, если три дня назад ты лгала своими объятьями. Я же силой не заставлял тебя. Ну, нет у тебя ничего ко мне, тяжело тебе со мной — давай все поставим на свои места. Я уже сколько раз тебя просил и сейчас тебя о единственном прошу: отпусти меня!..
— А я не держу вас, — сказала она отчужденно.
— Ты соглашаешься, но на другой день звонишь снова. Что же тебя тогда держит? Разве ты не понимаешь, что так без конца не может продолжаться?..
— Ну, куда мне деваться? — вдруг в отчаянии сказала она. — Что — в подъезде повеситься?! Я не могу объяснить, что я к вам испытываю. Я очень вам благодарна за все. При живом отце у меня никогда по-настоящему не было отца, и мне порой кажется, что я его приобрела… Ну, считайте меня внебрачной дочерью, что ли, — со слезами она обернулась к нему.
Ему хотелось ее обнять, но он лишь молча прижал ее голову к себе:
— Прости!.. Но мне тяжело. Я не могу так. Отпусти меня, ради Бога!..
Она молчала, совсем поникнув в своем кресле.
— Мне что, совсем не звонить? — наконец глухо спросила она.
