Конечно, было и другое: и в Белграде, и в самой Сербии, и особенно в Сербской Краине — и решительность стоять до конца, и самоотверженность, и героизм, в том числе русских добровольцев, и какая-то мистическая, даже пугающая любовь простых сербов к России, скорее, не к реальной, а к какой-то мифической, как град Китеж, к России, которой давно уже нет, а может, никогда и не было, а потом к ним придет жестокое похмелье-разочарование, когда Россия, от которой, кажется, и названия-то не осталось, их подло предаст, и мне в свой последний приезд в Югославию не просто стыдно будет смотреть сербам в глаза, а стыдно даже будет признаваться, что я русский… Но еще больше, пожалуй, меня нравственно придавило, уже в первый приезд в Сербию привело к горькому выводу, что никакой победы не будет и впереди горькое поражение, когда я увидел, что сербы так похожи на русских (или, наоборот, русские похожи на сербов), может, в самом худшем — в своей внутренней национальной разодранности. У нас ведь как в России: если собралось вместе трое русских патриотов, значит, мы имеем по крайней мере четыре непримиримых между собой партии, каждая из которых претендует на конечную истину и особую любовь к России. Так вот: если собралось трое сербов, то таких непримиримых между собой партий, претендующих на конечную истину и особую любовь к Сербии, будет уже восемь, и если ты дружишь с представителем одной партии, то не имеешь права пойти в гости к члену другой, тебе устроят сцену ревности, граничащую с ненавистью…
— Что я еще пришел, — замялся он. — Я хочу показать вам одну вещь. Я давно хотел ее вам показать. Но все не находил случая, что-то меня останавливало, а тут вот услышал, что вы собираетесь ехать на всеславянский съезд… Вы уж простите, что я принес вам такой необычный новогодний подарок.
Он полез в карман и вытащил сравнительно большой нательный католический крест, протянул его мне. Я инстинктивно убрал руки за спину:
— Зачем он мне?!
— Нет, вы сначала его внимательно рассмотрите… Не бойтесь… Да возьмите же!.. Мне об этом раньше говорили, но я не верил, пока не убедился сам.
Я недоуменно взял крестик в руки.
— Читайте, что тут написано.
Я взял очки, включил настольную лампу: «GOD PROTEKT». Это, наверное, можно было перевести как: «Господи помоги!» Или, скорее: «С нами Бог!»
— Дословно: «Бог поможет», — словно читая мои мысли, уточнил он. — Да-да, «Бог поможет». А теперь оттяните вот эту штучку, — показал он мне что-то вроде кнопки в основании крестика.
Я потянул.
Из тела крестика неожиданно вышло лезвие ножа, так раскрывается перочинный нож, и крестик в моих руках превратился в крошечный кинжал.
Я растерянно молчал.
— Но, может, это какая базарная поделка? — наконец сказал я. — Своего рода дурацкий сувенир.
— Нет, — усмехнулся он. — Мои ребята сняли его с убитого хорвата-усташа. Наверное, это мародерство — снимать с убитых нательные кресты. Но, когда они увидели, принесли мне. И когда я увидел… Я решил, что об этом должны узнать все. Вы должны написать об этом.
Он щелкнул, закрывая, нательным крестом-кинжалом.
— Помимо того, что я специалист по тропическим болезням, я — военно-полевой хирург. И могу авторитетно сказать, им запросто можно вскрывать яремные вены врага.
— Но, может, у него другое предназначение?
— Точить карандаши? — усмехнулся он. — Бросьте, вы лучше меня знаете, для чего предназначен этот крест-кинжал… Я оставляю его вам…
— Зачем он мне?!
— Чтобы помнили. Чтобы не самообольщались. Не самообманывались, собираясь на свой всеславянский съезд… В этом, — ткнул он пальцем в крест-кинжал, — вся суть католического креста. Как и роль католичества в этой войне. Как и суть католичества вообще. Католичество — тайный кинжал-жало, замаскированный под христианский крест… Я долго не решался вам этот крест показать. Помимо всего прочего, я знаю, вам тяжело вспоминать Югославию… Я могу уже сейчас сказать, что ваш всеславянский съезд обречен. Правда, я не совсем знаю его цели. Если чисто этнографические, ностальгические — одно. Но если политические, с попыткой какого-нибудь объединения — это не просто обречено на провал, это… — он махнул рукой. — Кого вы собираетесь объединять?! На какой платформе? Всего лишь на том — что вы одной крови? Так можно пойти еще глубже, и окажется, что все народы когда-то были одной крови, один народ. Но Господь Бог не случайно рассеял его на разные народы, на разные языки. Вы, разумеется, знаете, почему он так сделал. Чтобы они, постоянно выясняя отношения между собой, больше не пытались строить вавилонскую башню в небо, стремясь таким образом подняться до Бога, стать с ним равным, а может, и заменить собой его. Может быть, по этой причине и вы, славяне, разбежались в истории: сначала на западных, южных и восточных славян, потом каждые в свою очередь; восточные, к примеру, на русских, украинцев и белорусов… Может быть, это не только черта вашего вселенского национального характера, потому что вам легче договориться с немцами, французами, всякими другими зулусами, помогать им, чем с самими собой?! Может, это тоже Божье предначертание?..
