— Почему ты все время прячешься, избегаешь меня? — грустно спрашивал он, чувствуя в своем голосе фальшь. — Неужели я такой страшный?
— Нет, — сказала она тихо и еще ниже опустила голову.
— А что же?
Она молчала.
Тем временем они подошли к мосткам через речку. За речкой уже не было ни домов, ни яранг, одни лишь экспедиционные балки. Вера свернула вдоль речки направо. Георгий решительно взял ее за руку и повернул к себе.
— Зачем вы так на меня смотрите? — чуть слышно спросила она.
— Ты нравишься мне. — Он не врал. Она действительно сейчас очень нравилась ему.
Она молчала.
— Ты нравишься мне, а ты меня обижаешь, прячешься от меня.
Она молчала.
— Идем ко мне. Здесь дождь.
— Нет. Уже поздно, — слабо сопротивлялась она.
— Ты боишься меня?
— Уже поздно…
— Идем. — Он мягко, но требовательно тянул ее за руку. Она слабо сопротивлялась, потом послушно пошла рядом. Тогда он одной рукой обнял ее за плечи, другой прижал к себе и почувствовал, как трепетно, податливо и желанно ее упругое и гибкое тело…
Свеча дотаяла, потухла, и Георгий приподнялся на локтях, чтобы зажечь другую. Была расслабленная пустота, он больно вспомнил, что в чувственном полубреду называл Веру теми же ласковыми именами, что и жену.
— А кто был твой отец? — спросил он, о чем давно хотел спросить.
— Он, как и ты, был геолог.
— Ты когда-нибудь видела его?
— Нет. Он только ночевал у нас несколько дней, когда была сильная пурга, а потом снова ушел в тундру. И больше не приходил. Потом пришел другой геолог, на другое лето, сказал, что он замерз в горах.
— А как была фамилия твоего отца?
— Я не знаю.
— Говорят, и у твоей матери отец был русский?
— Да. А кто тебе сказал?
— Твоя подруга. У тебя его фамилия?
— Да.
— А кто он был?
— Он был женат на моей бабушке. Он пришел сюда давно, после Гражданской войны. Он был белым офицером. Их разбили под Охотском, и несколько человек ушли в горы, в тундру, которые не хотели сдаться. Его родители жили в Москве и были очень богатыми. Он был князь, кажется. Он был очень молодой и сильный. Он не замерз в горах и пришел к чукчам, которые кочевали рядом с коряками. Он взял себе в жены самую красивую девушку в стойбище, мою бабушку, и стал жить, как чукча. Завел собак, оленей. Он был потом лучшим каюром в наших местах. Его знали по всей Чукотке. Он был очень сильным и большим, ни чукчи, ни коряки не могли с ним тягаться.
— Что было с ним потом?
— Умер, когда старый стал. Один раз его хотели арестовать, на собаках приходил начальник, спрашивал, как он живет, не делает ли худа корякам и чукчам. Но все говорили, что он очень хороший человек.
— И где его похоронили?
— Сожгли в тундре. По нашему обычаю.
— От него остались какие-нибудь вещи?
— Нет. Только фотокарточка какой-то девушки в железной коробочке. Тонкая-тонкая такая коробочка на цепочке. Я пыталась открыть ее, но не смогла.
— Медальон, — сказал Георгий.
— Что? — не поняла она.
— Это называется медальоном.
— Мать говорила, что он поклонялся этой девушке, как наши старики духам. Он никогда не пил, не как чукчи. Но когда редко пил — много пил. Ставил перед собой эту коробочку. Ставил и пил.
— Ты покажешь мне ее?
— Покажу… Ты еще долго будешь здесь, в поселке?
Он уловил в ее голосе печаль.
— Не знаю. Наверно, еще долго.
— Мать говорит, что ты похож на моего отца.
— Да? — Георгий, окончательно протрезвевший — сколько раз давал себе слово: не пить! — чувствовал себя виноватым больше перед собой, чем перед Верой: слишком легко и бездумно воспользовался он ее святой доверчивостью и простотой. Впрочем, тут все было сложнее.
— Она еще прошлым летом мне это сказала. Помнишь, ты здесь долго жил, когда не было вертолета.
— Помню.
— Я пойду, а то мать меня потеряет.
— Я провожу тебя.
— Нет, не нужно, — засмеялась она и совсем не по-чукотски прижалась к его лицу своими русыми волосами. — Темно, дождь, потом тебя самого провожать надо будет — вы в тундре, как дети… Ты придешь к нам в гости?
Георгий замялся.
— Приду.
Утром Георгия растолкал Ринат Багаутдинов:
— Вставай, вставай! Летим. Пришел хороший прогноз.
— Но я не успел дать заявку.
— Полетишь без заявки. По моей. Тебе еще твои скудные летные часы пригодятся. Я заброшу тебя по пути. Так и быть, сделаю небольшой крюк. Только бензина много взять не смогу. У меня и так загрузка большая, пилоты ворчат. Сколько тебе на первое время надо?
— На первое время бочки две хватило бы.
— Возьмем три. Только пилотам не говори, что твои, завопят, вертолет и так перегружен. Давай, через полчаса взлет. Я побегу за картами.
