Подлетали к поселку. Когда будет борт в Корф? Сколько придется ждать? Георгий вспомнил Веру, которая родилась в бухте Сомнения, и ему снова стало неловко. Он был виноват перед ней, хотя в чем он был виноват? Нет, все гораздо сложнее. Ее простое, искреннее чувство все-таки заставляло его чувствовать себя перед ней виноватым. Ее доверчивость, ее святая простота и нежность. Ее необычная судьба.
Что он ей скажет? Повторится ли подобная ночь? Нет, не должна. Этой ночи не было бы и тогда, если бы он был трезв. Но как все объяснить ей, чтобы не оскорбить ее?
Она, конечно, ничего от него не ждет, ничего от него не будет требовать — и почему-то именно это ворошило его совесть.
Он вспомнил медальон. Кто она, эта прекрасная женщина на фотографии? И кто был этот юноша Ирженин, с Белой армией докатившийся до Тихого океана, безжалостной судьбой заброшенный в обреченный на гибель отряд генерала Пепеляева, так и не пожелавший сдаться на милость победителя, ушедший в этот дикий край?..
К Георгию подошел бортмеханик и прокричал на ухо:
— В Корф идет «борт». Тебе повезло. Можешь сразу улететь.
— А успеем мы к нему?
— Должны.
Через полчаса внизу показались одинокие яранги, а потом и крыши домов. У домика аэропорта стояло милое создание — «Аннушка»! Увидев ее бесхитростные, дорогие сердцу каждого северного бродяги очертания, Георгий заволновался: вдруг она не дождется, улетит, только сейчас он понял, как торопится домой.
— Не беспокойся, — прокричал ему на ухо бортмеханик. — Мы по рации попросили подождать.
Вертолет сел. У края взлетной полосы, провожая самолет, каждый прилет которого для поселка праздник, толпилось почти все население поселка: мужчины, женщины, дети. Георгий, прищурившись, пытался узнать среди них знакомых, на мгновение ему показалось, что за другими спинами он увидел Веру, но было далеко и слепил снег, а от самолета ему махали руками, торопили, и он, наспех распрощавшись с вертолетчиками, побежал к «Аннушке», чуть успел забросить в люк рюкзак и запрыгнуть сам, зарокотал мотор, «Аннушка» круто развернулась, уводя из поля зрения Георгия людей на краю аэродрома, коротко попрыгала по кочкам, словно галка, — и внизу, косо и в сторону, поплыли крыши домов, собаки, вездеходы, то там, то здесь ржавеющие по тундре, и Георгий Вологдин чувствовал себя виноватым перед этой скупой и суровой землей.
3 Прошел год. Даже больше. Кончался сентябрь. Свой немногочисленный отряд, в котором в этом году не было ни Татьяны-младшей, ни Татьяны-старшей, и Георгий с грустью вспоминал обеих, ему удалось выхватить из тундры на случайно подвернувшемся вертолете прямо в поселок Слаутное еще неделю назад, чем он был очень доволен, и теперь они вдвоем с Александром Говорухиным спокойно ползли на вездеходе к базе Рината на Укэлаяте, где Георгий оставит все свое немудреное хозяйство на сохранение до будущего преемника.
— Смотри, поворот, точно как на Ватыне, — оторвал его от мыслей вездеходчик. — Где я в прошлом году без коленвала сидел.
— Да, похоже.
— Если бы не коряки из Слаутного, что шли тогда со стадом к океану, туго бы мне пришлось.
— А ты разве на том повороте их встретил?
— Нет, недалеко от бухты Наталии. Когда понял, что ждать тебя бесполезно, пошел туда: вдруг, думаю, там есть кто, ведь одно время там ленинградские океанологи стояли. А там никого. Только этот большой черный крест.
— Ты что-нибудь узнал о нем?
— Коряки из Таловки говорили, старикам рассказывали их деды, что там похоронена какая-то русская женщина. Ее снесли с большого корабля после шторма, она была женой друга большого начальника, он сильно плакал и все никак не хотел уходить на корабль. Закопали ее в землю, потом выстрелили из пушки и ушли в океан… А так, сколько потом ни спрашивал у моряков, у летчиков, никто ничего не знает. Правда, один мужик из партии Рината говорил, что это жена какого-то капитана, кажется, Лигова, который был отчаянная голова и терпел бедствие в этих местах. Что об этом даже книга есть, но названия он не помнит.
— Я дома, когда работал в библиотеке, специально рылся в книгах, но тоже толком ничего не смог выяснить. Сведения самые разноречивые. В справочнике «Русские мореплаватели», выпущенном Воениздатом, написано, что бухта названа в честь русского промыслового судна «Наталия» компании Шелихова. В другом справочнике — в честь его жены Наталии Алексеевны. Я о ней и раньше читал. Это была редкостная женщина, она не только делила с мужем все тяготы многолетних охотских и тихоокеанских скитаний, но даже и после его смерти не покинула Аляски, а продолжала там его дело: доказывала правительству великую будущность российской американской колонии, с тревогой писала об англичанах, протягивающих туда руки.
