Михаил Чванов

Рассказ «Вера из бухты Сомнения»

— Четыре.

— Я имел в виду не только это… — Ринат опять усмехнулся.

— А что еще? — спросил Армен Дадаян.

— Да так… — Ринат помялся, посмотрел на часы, до связи еще было время, он встал и, выходя из балка, кивнул Георгию: — Выйдем-ка.

Раненый, накренившийся набок, вымазанный в саже вертолет стоял на краю поляны, как угрызение совести. При виде его Ринат поморщился.

— Ты знаешь, что у тебя родился сын? — прикуривая, спросил он.

— Какой сын?.. Где?.. — не понял Георгий.

— В поселке, на нашей прошлогодней базе. У Веры.

— Ты серьезно?..

— Вполне.

—А ты откуда знаешь?

— Я был там недавно. Залетали туда. Торчали три дня, ждали погоду. Сначала мне Гордеич сказал, сторож аэропорта. Я не поверил. А потом встретил ее. Она спряталась от меня, убежала. А на другой день в аэропорт пришла мыть пол ее подруга, отозвала меня в сторону и спросила, жив ли ты и где теперь.

— И что ты сказал?

— А что я мог сказать?! Что жив, что работаешь. Что в их поселок никак не можешь попасть — туда от вас не ходят вертолеты.

— А она?

— А она говорит: «Передай Георгию, что у него родился сын. Что назвали его тоже Георгием».

— Это Вера просила передать или она?

— Не знаю. Она просто сказала: «Передай Георгию, что у него родился сын». А насчет того, Вера это просила или ей самой пришло в голову, не знаю… Так-то вот…

Ринат бросил окурок, еще раз, поморщившись, взглянул на покалеченный вертолет, вернулся в балок. А Георгий остался осмысливать неожиданное известие.

4 Уже два сезона, как Георгий Вологдин работал в Европе, на Печоре. Дома все было по-прежнему. Несмотря на то, что жена ушла с работы, отдохнула и вроде бы основательно подлечилась, все их планы на рождение ребенка кончились запоздалым, а потому особенно тяжелым абортом; начался жесточайший токсикоз, и врачи сказали, что нужно выбирать: или мать, или ребенок, иначе может случиться — ни ее, ни его. Георгий тяжело переживал это, как мог, успокаивал жену — и вдруг понял, что любит ее, как никогда раньше. Что раньше, может быть, он ее и не любил, не то что не любил, а было в его любви какое-то самоутверждение, что ли: что он мог влюбить в себя, что его полюбила такая красивая и умная женщина, что в семье у них в отличие от многих полное взаимопонимание, что она не мешает его работе, что она, несмотря на все свои болезни и утонченность, очень мужественная женщина. Четыре года назад он потерялся на северной Камчатке, в районе горы Ледяной, заболел его напарник, разнорабочий Сергей Артемьев, и они не смогли выйти к развилке рек, где их должен был подобрать вертолет. Рации не было, и они почти месяц сидели в снегах в палатке, с трудом находя хворост для костра; поисковые вертолеты долго не могли найти их: то искали не там, то непогода, — и вместо октября он вернулся домой только в декабре. При возвращении она не сказала ему ни слова, это его даже немного задело, он не подал виду, но однажды задумался: или она просто не представляет всех трудностей его работы (в какой-то степени так и было, и это его вина: он многое от нее скрывал, преподносил, якобы там все просто и легко, чтобы она меньше беспокоилась), или в ней завелось равнодушие к нему?

И теперь вот он понял, что любит ее, как никогда раньше, что, может, и полюбил вот только сейчас — не за красоту, не за ум, не за свое эгоистическое самоутверждение, а за ее жертвенность, мужество, боль, несостоявшиеся мечты.

После окончания полевого сезона он торопился домой. Он никогда не любил ее так, как в эту необыкновенно снежную и метельную зиму, но в сердце была какая-то печаль.

Подходило время отпуска. В месткоме ему давали путевку в Крым, но он все тянул, не брал. Какая-то тоска, сумятица, которым он до конца не мог найти объяснения, вселились в душу. Ну что бы: любимая жена, любимая работа, хорошая квартира почти в центре Москвы, вечером приходили друзья, знакомые, расспрашивали его о Печоре, о Чукотке, о Камчатке. Он рассказывал с неохотой и все больше ловил себя на мысли, что тоскует по так опротивевшей ему раньше тундре, о тяжелой работе, полной неожиданностей, риска и промозглых костров, о грубом и жестком Ринате Багаутдинове — обо всем, что тогда так осточертело и от чего при первой же возможности он так поспешно бежал.

Как-то вечером они сидели с женой у телевизора. Неожиданно в «Клубе кинопутешественников» — корякская тундра, извержение вулкана Толбачика.

В эту ночь Георгий долго не мог уснуть.

— Знаешь, я, наверное, слетаю на Камчатку, — на другой день осторожно сказал он жене. — Наши отпуска в этом году все равно не совпадают. Столько лет работал на Камчатке — и не видел вблизи вулканов. А сейчас как раз началось извержение Плоского Толбачика. Слышала же, что после Безымянного это самое грандиозное извержение в нашем веке.

Leave a Comment

Ваш адрес email не будет опубликован.

Top