— Да почти уже забыл, — смущенно улыбнулся Дима. — Сколько лет прошло! Одно время думал, что совсем забыл, а вот два года назад в геологической партии тут был практикант-геолог из ГДР, — оказывается, помню. Много мы с ним по вечерам у костра говорили…
— Так что, на самом деле, жена, была немка? — осторожно переспросил Володя Хабаров, который, как и я, был в поселке впервые.
— Правда, — по-прежнему простодушно и открыто ответил Дима, которого уже давным-давно полагалось звать по имени-отчеству. — Эльтруда.
Я невольно оглянулся на ребят, надеясь прочесть ответ на их лицах, но, кроме нас с Володей Хабаровым, Диму давно уже никто не слушал, все были заняты своим разговором.
— Наверное, наша — из немцев Поволжья или из Казахстана? — предположил Володя Хабаров.
— Нет, настоящая, из Германии, — улыбнулся Дима.
— А где же ты на ней умудрился жениться-то? — снова подмигнул мне Юра Неганов. В прошлый прилет он, видимо, уже слушал этот рассказ и теперь великодушно потчевал им нас.
— Там, в Германии, — улыбнулся Дима.
— А как ты очутился-то там, в Германии? — все так же небрежно-снисходительно, как с ребенком, продолжал Юра Неганов. Даже здесь, в «поле», на лацкане его заношенного пестротканого пиджачка красовался вузовский значок. — Ну, заливаешь! Ну, заливаешь!
Но Дима, к моему удивлению, не обиделся. Он словно не замечал его тона:
— Я служил там.
— А где же она сейчас? — не унимался Юра.
— Там, в Германии осталась. — Не расцепляя рук, Дима покачивался взад-вперед.
— Дима у нас такой! — довольный произведенным на меня впечатлением, продолжал Юра Неганов. — Своих ему мало! Ему иностранок подавай! Так, Дима?.. — И тут же забыв о нем, включился в общий экспедиционный разговор: что надо будет сделать завтра в первую очередь, какие докупить продукты… А Дима, забытый, сгорбленный, по-прежнему обхватив колени руками и покачиваясь, продолжал сидеть у их ног.
Я впервые видел этого Диму, я ничего не знал о нем, но вдруг мне обостренно больно стало ясно, что не заливает он, что за всем этим, за его беззащитной и открытой улыбкой стоит какая-то горькая правда. И хотя больше уже никто не обращал на него внимания, я боялся какого-нибудь нового нелепо бесцеремонного вопроса.
— Холодно так сидеть, на земле-то, — торопливо сказал я.
— Да нет, — повернулся он ко мне и опять по-детски улыбнулся. — Привык… Было дело… Идешь, как привал, садись так. Это, значит, чтобы бежать трудно было. А куда — бежать-то?! Бывает, задница примерзнет, — засмеялся он. — А потом идешь, и словно она чужая, словно не кожа у тебя там, а лист холодной жести, только не звенит…
До меня не сразу дошло, о чем это он: «идешь, бывало…»
— А где лагерем-то будем вставать? — спросил он. — Как в прошлом году, около меня, что ли?
— Не знаю, — растерялся я. — Я тут первый раз.
— Лагерем-то около меня будете вставать?.. — повторил он, обращаясь уже к ребятам. — Я спрашиваю, лагерем-то…
— Да нет, наверное, — наконец откликнулся кто-то из ребят.
— Да, я все тебя забываю спросить, — вспомнил о Диме и Юра Неганов, — зимой и летом в шапке?
— Да у меня голова что-то мерзнет, — смутился Дима, снял и снова нахлобучил шапку.
— Голова мерзнет? — наигранно удивился Юра.
— Да не то чтобы особо и мерзнет, — совсем смутился Дима, — а словно давит ее изнутри, распирает, даже страшно порой становится: как бы не лопнула… Как сказали тогда в Германии… поедешь… утром проснулся, а ее давит… Вот с тех пор… Так не около меня встанете, что ли?
— Нет, Дима, нынче на этой стороне озера встанем, — наконец услышал его Вася Василенко. — Да прямо около лодочной стоянки. Приходи в гости. Тебе же по пути… Приходи…
— Приду обязательно, — сморщился Дима в радостной улыбке. — Как же!.. Два лета рядом жили. Уж, можно сказать, почти родные. Я, правда, нынче свой сезон там, в карьере, закончил. Но специально приду… Отозвали меня в поселок, говорят, тут нужен, все равно зима на носу… У меня ведь теперь жилье есть…
Но его уже опять никто не слушал.
— … А я думаю, если они около меня встанут, тогда, может, и я там еще с месяц поработаю, — пояснил он уже одному мне.
Чувствуя перед ним какую-то вину, я присел рядом с ним на корточки.
Он сразу откликнулся широкой доброй улыбкой. Тогда я осторожно спросил:
— И дети были?
— Две дочери. Двойняшки… Эльза и Маша.
— А что с ними? — вырвалось у меня, хотя я знал, что этого вопроса задавать не следовало.
Но он, как-то уж слишком безбольно и беззащитно улыбнувшись, пожал плечами:
— Остались там, в Германии.
Меня подмывало еще спросить, но я сдержал себя.
— Ну, ладно, мне на работу… — Видя, что ребятам не до него, Дима поднялся. — А я думаю, дай, загляну, вдруг они, вместе ведь жили… И вы заходите, у меня ведь теперь и жилье!.. Да тут, в поселке… — уже второй раз и намеренно громко, чтобы все услышали, сказал он, но и сейчас на это никто не прореагировал. Дима сразу заторопился. — Ну, ладно, до встречи!..
