— До свидания! Приходите! — торопливо сказал я.
— До встречи, Дима, заходи! — хватился кто-то из ребят, его прошлогодних знакомых.
Дима снова нахлобучил шапку, сделал несколько шагов в сторону, но все еще что-то временил, стоял и тихо улыбался.
— А как же все это случилось? — не выдержал я.
— А! — нисколько не удивился он моему вопросу, видимо, привык к нему. И неожиданно для меня вместо того, чтобы отказаться, сославшись на ту же необходимость идти на работу, снова сел на студеную землю и снова привычно сцепил руки на коленях. — Служил в ГДР. В сорок восьмом меня призывали. Там и женился. Разрешалось это на сверхсрочной…
Я торопливо опустился перед ним на корточки.
— У нас так несколько человек было… Мой пост был у Бранденбургских ворот. Ходят из Западного Берлина и обратно, а мы проверяем. Две Германии да еще Западный Берлин — у кого и там, и там родственники…
На корточках было неудобно, ноги быстро затекали, но я не решался сесть, как он, на студеную землю, от нее и так калило стужей, что я время от времени привставал.
— Ну, так стоим мы на контрольно-пропускном посту. Вот идет человек из Западного Берлина в нашу зону. Его проверяет немецкий полицейский. А я в его дело не вмешиваюсь, смотрю со стороны, но, если мне что-нибудь покажется подозрительным, я должен незаметно нажать кнопку — и на следующем контрольно-пропускном пункте его уже проверят основательно. А у нее как раз два брата в Западном Берлине нашлись — уже после того, как я женился. Дом родительский здесь, она присматривать за ним осталась, а они, оказывается, еще в сорок пятом подались туда. И теперь объявились. Сначала я насторожился, они по разрешению властей приходить стали… А потом смотрю, ничего — люди как люди… И так они вокруг меня, и этак — и все добром. Полюбили они меня очень, что я сестру их так жалею… И вот арестовывают меня вдруг. Говорят, пытались они протащить что-то, и как раз через мой контрольно-пропускной пункт. И якобы как раз когда я дежурил. До сих пор толком не знаю, что там было и было ли… — Он доверчиво улыбнулся, вздохнул.
— У тебя есть отец, мать? — спрашивают на допросе.
— Есть, — говорю.
— Кто отец?
— Кочегарил в котельной, — отвечаю. — Сейчас не работает — инвалид войны.
— А мать?
— Мать уборщицей в школу пошла. Кому-то надо работать.
— Братья, сестры есть?
— Три сестренки, все школьницы….
— А тут у тебя еще два брата числятся?
— Братья на фронте погибли, — отвечаю.
— Зачем после армии на сверхсрочную остался?
— Командование предложило, — говорю, — вот и остался… Я на хорошем счету был, — пояснил он уже мне. — Потом — хотел помочь им встать на ноги, старшая-то сестренка уже на выданье была. — Он замолчал, упершись подбородком в колени, словно забыл о нас.
— А как ты женился-то? — осторожно спросил его Володя Хабаров.
— Да как, — задумчиво улыбнулся Дима. — В столовой она у нас работала, полы мыла. Ну, шмыгает и шмыгает. Однажды обратил внимание: слабенькая, ведро чуть несет, через силу, жалко стало. И все вздрагивает, и все — как мышка, словно в детстве ее кто напугал. Потом-то это у нее прошло, — широко улыбнулся он. — А тогда: сделают ей замечание, да и не замечание даже, а скажут, где еще мыть, так она белая вся, как бы застынет, и слезы на глазах. Я не мог смотреть… Ведро возьмешь поднести, а она перепугается вся: «Найн, найн!» Потом улыбаться стала, так, чуть-чуть, как увидит меня. Стал расспрашивать через других: одна, мать, параличом разбитая, лежит, отец в войну без вести пропал на восточном фронте, только потом от нее узнал — под Сталинградом… Ну, а там и не знаю, как получилось… Пошел я к командиру, а он: «Ну, — говорит, — не думал я, что ты такой смелый… Добавил ты мне хлопот, — вздыхает. — Я-то что! Пойду выше докладывать…» Да что тут рассказывать!.. Как-то само собой…
— Так у тебя небось до армии невеста была? — все так же осторожно спросил Володя Хабаров.
— Как же, была — из соседнего двора! — Дима весь засветился. — Да какая там невеста! — махнул он рукой. — Так, переглядывались, только перед самой армией в подъезде раз и поцеловал. Правда, переписывались два года… А потом она замуж выскочила за Петьку Яремина, он еще в школе за ней ухлестывал. В армию он не пошел по здоровью — в техникум поступил… Может, еще из-за нее я и остался на сверхсрочную-то… — Он безбольно махнул рукой. — Ну, так дальше… — Что-то вроде тени мелькнуло на его лице, но он тут же прогнал ее.
— Как же это так, — говорят, — отец вернулся с войны инвалидом, два брата отдали жизнь за родину, а ты?.. Так, может, и родина твоя теперь тут? Может, ты ее променял? Выбирай!
