Михаил Чванов

Рассказ «Серб Алексей Арсеньев»

В городе Нови-Сад к нам прикрепили в качестве гида-переводчика русского, инженера по профессии. Сначала он нам не понравился: скрипучий высокий голос, говорит монотонно, скороговоркой, проглатывая концы слов. Он и представился-то, что мы толком не расслышали ни имени, ни фамилии. Он явно был недружелюбен к нам. Рассказывает о том, что нас, мягко говоря, мало интересовало, например, о посещении Нови-Сада шахматным гроссмейстером Михаилом Талем или, еще хлеще, — Аллой Пугачевой.

Но потом все образовалось, когда он узнал, кто мы и зачем мы в Сербии. Он даже несколько растерялся и, глубоко вздохнув, стал рассказывать, — горячо и взволнованно, — словно совсем другой человек, правда, еще большей скороговоркой, но теперь, скорее, из-за боязни, что не все успеет рассказать. Оказалось: о том, что нас интересовало и чем он жил всю свою жизнь, не то чтобы предписано было молчать, но считалось, что рассказывать об этом делегациям из России, называемой тогда Советским Союзом, неудобно, что ли, а может, даже небезопасно.

И по нашей просьбе он снова представился:

— Алексей Арсеньев.

И я подумал, не из тех ли Арсеньевых, родственников Лермонтова по матери, но промолчал: мало ли по миру Арсеньевых?

И только уже на второй день, чуть ли не перед расставаньем, в автобусе, когда мы оказались рядом, я спросил.

— Да, из тех, — сухо сказал он.

— Как вы оказались в Сербии? — задал я, наверное, не самый уместный вопрос.

— Я родился здесь. — В его голосе я почувствовал некоторую резкость.

— Я имел в виду предков, — поправился я.

— Как и большинство русских, в Гражданскую войну… Так просто, как ныне, никто из русских Россию не покидал, а если и покидал — то были не русские или уже не русские. А нам на роду было написано, если хотели жить, так как и по отцу и по матери в роду все были военные. Дед по отцу командовал полком в Дубно, в Первую мировую войну со своим полком первым принял бой в Галиции, потом — Белая армия, с Врангелем ушел в Константинополь, галлиполиец, как я теперь понял, вам не надо объяснять, кто это были такие, — в первый раз улыбнулся он. — Во время Второй мировой войны дед партизанил, мечтал вернуться в Россию… — На какое-то время он замолчал, а потом его отвлекли вопросом, и я не сразу нашел момент, чтобы напомнить ему:

— Вы сказали, что дед мечтал вернуться в Россию. Не удалось?

— Удалось, — усмехнулся Алексей Борисович. — В сорок пятом он был арестован НКВД, силой увезли в Россию. То ли расстреляли, то ли умер в лагере, до сих пор не знаю.

Я больше не решался задавать ему подобные вопросы.

Но через какое-то время он сам тихо продолжил:

— Дед по матери — тоже полковник, тоже — Белая армия, другого пути тогда для истинного русского офицера не было, тоже Крым, в Константинополе был снесен с парохода на носилках с тифом. Чуть встав на ноги, по всей Европе искал следы своей семьи. Добрался до Риги, где она, скорее всего, могла быть, потому что там еще до революции жили наши родственники, но там ничего не знали о ней. Поехал в Прагу, потом в Париж, где было много наших, но и там никто ничего не знал о ней. Не было ее и в Берлине. В Будапеште решил, что снова надо возвращаться в Ригу: если живы, то рано или поздно они должны туда приехать или дать весточку. Крайне больной, от слабости чуть не теряя сознание, перед дорогой зашел в первую попавшуюся аптеку, здесь силы совсем покинули его, он буквально повалился в угол. Аптекарь увидел это, вышел из-за стойки к нему. Дед извинился и заверил, что уйдет, как только немного придет в себя. Аптекарь оказался участливым человеком, расспросил, кто он, как попал сюда. Дед рассказал. Тогда аптекарь спрашивает: «Вашу жену, случайно, звать не Зинаида?» — «Да…» — «У вас двое детей?» — «Да…» — «Тогда она недалеко отсюда, в Югославии, в Сремских Карловцах. Они были тут по пути туда, тоже заходили за лекарством, она оставила свой адрес: мало ли что, говорит, вдруг зайдет, когда нас будет искать… Вдруг приболеет…» Так он нашел нас. Впрочем, меня тогда еще не было… Божье провидение…

— А он где умер? — уже осторожно спросил я.

— Здесь, в Сербии. Он успел умереть до победного сорок пятого, а то бы и его эта чаша не миновала, — печально усмехнулся он. — Кстати, именно в Сремских Карловцах арестовали в том же сорок пятом Шульгина. Он, кажется, единственный, кого из югославских русских не расстреляли, хотя во Владимирской тюрьме он сидел очень долго, практически до глубокой старости. (Я мог бы рассказать Алексею Арсеньеву, почему Шульгина не расстреляли ни в сорок пятом, ни позже, как не убили раньше, что за силы охраняли его, но промолчал, не настолько мы с Алексеем Борисовичем были еще знакомы, а тайна сия относится не только к великим, но и небезопасна до сих пор.)

Leave a Comment

Ваш адрес email не будет опубликован.

Top