Михаил Чванов

«Крест мой… Быль о великом семьянине»

Надо отметить, что языковские крестьяне поразительно хорошо отнеслись к усадьбе и ее бывшей владелице. Здесь сказывалась, конечно, симпатия к личности самой О. Г. Аксаковой… Но опасность грозила с другой стороны: больше всего от местных волостных заправил, которые смотрели на имение как на собственность волости. Правда, Бузулук в свою очередь принял меры к сохранению имущества: дана была бумага о неприкосновенности бывшего Аксаковского дома, а затем сама О. Г. Аксакова была назначена запасной учительницей с поручением охранять архив. Далее Языково посетил заведующий Бузулуцким отделом народного образования Д.Романовский, принимавший заботливое участие в спасении архива.

Но вслед за этими мерами пошла уже неумеренная опека в каких-то странных и несуразных формах. При этом совершенно не считались с личностью О. Г. Аксаковой: забывали, что дело спасения этого архива является единственной целью ее уже догоравшей жизни; забывали, что в ее лице следовало видеть не только бывшую помещицу, но и внучку большого русского писателя. Бузулук не ограничился частичными посылками инструкторов и отправил целую комиссию, в состав которой входили: заведующим музейным отделом, художник, Бородулин (? – М.Ч.) и еще четвертое лицо. Комиссия составила опись предметов. Конечно, составить в короткое время хорошую опись многочисленных бумаг архива не представляло никакой возможности. Но комиссия должна была принять на учет все картины и фотографии и озаботиться охраной всего имущества. Но специалист-художник, находившийся в комиссии, исполнил свою задачу весьма странно. Так были приняты на учет плохие копии масляными красками и оставлены без внимания ряд ценных фотографий и рисунков. В заключение, несмотря на протесты О. Г. Аксаковой, были изъяты упомянутые выше рисунки грибов и «Записки охотника», а также несколько альбомов.. (Вот как сама О. Г. Аксакова охарактеризовала 29 марта 1920 года в письме С. А. Хованскому деятельность комиссии: «13/26 марта налетела на меня комиссия Бузулукского отдела народного образования и нахальным образом все отобрала, предъявив безграмотную бумажку А. Бородуллина, копию которой Вам высылаю…»)

Приезд комиссии мог только усилить опасения за целость архива, который понемногу начали развозить. Весной 1921 года произошли новые события, показавшие непрочность охраны в руках престарелой О. Г. Аксаковой. Приехали представители Могутовского волисполкома и отобрали кое-что из мебели и столовую лампу. Далее прибыл второй волостной милиционер Сермягин и произвел обыск. В результате обыска он отобрал два аксаковских альбома с чистыми листами.  При этом Сермягин крайне грубо обошелся с престарелой Аксаковой. В ответ на ее протесты, Сермягин отбросил Аксакову локтем в грудь. Такова была атмосфера, нависшая над архивом весной 1921 года. Со смертью О. Г. Аксаковой (не визит ли волисполкомовцев и гражданина Сермягина ускорил ее смерть? – М.Ч.) положение стало еще хуже.  К счастью, за спасение архива взялась местная уроженка А. Г. Смаргадова. Она не затруднилась съездить в Самару и там окончательно выяснить положение архива. При таком положении дел я прибыл в Языково. Очень скоро я увидел необходимость немедленного вывоза всего ценного имущества в безопасное место.

Поэтому мною были приняты меры к упаковке не только собственно рукописного материала, но и наиболее ценных портретов и вещей. Из них особенно громоздкими являлись две реликвии старинного аксаковского быта – бюро и зеркало красного дерева, по преданию, принадлежавшее самому дедушке Степану Михайловичу, герою «Семейной хроники». Одно время я даже намеревался оставить эти вещи в имении. Но после некоторых хлопот удалось их запаковать в надежные ящики.

Архив на подводах был переправлен на станцию Большой Толкай, а оттуда багажом по железной дороге в Самару Большую помощь в деле вывоза оказал мне Н. А. Белгородский, на долю которого выпали хлопоты по перевозке архива по железной дороге.

Что касается рукописного материала архива, то я нашел этот материал в сохранности, но часть его была в беспорядке и хранилась по шкапам и столам. Оказалось, что О. Г. Аксакова незадолго до смерти принялась снова за разработку архива, желая выполнить поручение Общества археологии при Самарском университете – именно: сделать копии наиболее ценных бумаг. Остальной материал хранился в огромном сундуке и знаменитом бюро, в порядке. приданном ему О. Г. Аксаковой…

Что касается самого языковского имения, то надо заметить, что оно вовсе не отвечает представлению о большом дворянском гнезде. Правда, большинство построек еще сохранилось и сам «барский» дом представляет только маленький флигелек в четыре комнаты с кухней, сохранившийся от пожара, истребившего в 1914 году большой дом. Внутри сохранившийся домик поражает простотой и даже бедностью убранства – старая мебель, копии с картин на стенах, два шкапа с французскими и английскими романами. Но и в этой бедности убранства теплятся какие-то воспоминания о минувшей жизни. Было бы крайне и обидно и тяжело, если бы это последнее гнездо внучки большого русского писателя постигло разорение. Между тем этот домик в парке, пышно раскинувшемся вокруг него, мог бы сделаться отличным домом отдыха для нескольких научных работников. Это спасло бы гнездо Аксаковых от запустения и дало бы возможность восстановить силы не одному работнику…»

Leave a Comment

Ваш адрес email не будет опубликован.

Top